У меня к вам несколько вопросов - Маккай Ребекка. Страница 15
— Вон одна, — сказала она, указывая на высокую девушку возле прилавка с сэндвичами. — Вон трое, которые вместе.
Я сказала:
— Мне они сразу понравились.
И это была правда. Они держались совершенно раскованно и громко смеялись, наливая себе фужеры шоколадного молока. Дориан Каллер образца 2018 года подумал бы десять раз, прежде чем связываться с ними.
Когда мы стояли со своими тарелками, мистер Левин сказал:
— Знаешь, я всегда знал, с тобой будет все окей. — И мне захотелось расплакаться — от горечи? от нежности? — потому что он, возможно, был единственным человеком, который так думал. Сама я точно так не думала. — По тебе всегда было видно, все у тебя будет хорошо.
11
Тем вечером я рассказала Фрэн о подкасте Бритт.
— Не хочется, чтобы люди думали, что это моя идея, — сказала я.
Энн отвела ребят домой принимать ванну; Фрэн проводила меня — ей хотелось посмотреть новый дом для гостей, — и мы открыли вино.
— Да ну, — она заглядывала в каждый шкаф, каждый ящик. — Никому и на ум не придет, что ты типа знала Талию. — Она имела в виду преподавателей, тогда как я — всех: наших одноклассников, родных Талии, весь мир. — Будь вы с Талией лучшими подругами, они бы, может, и запомнили. Будь ты кем-то вроде Робби Серено. Но, как я сказала за ужином, кто здесь с кем учился — все в тумане.
На кухню зашел мой сосед и представился Фрэн. Оливер Коулман. Весьма кстати, потому что я уже забыла, как его зовут, и повторила про себя несколько раз: Оливер-Оливер-Оливер. Я спросила его, как прошел первый день.
— Они умнички, — сказал он. — Вы были правы. И уважительные. Я как бы думал… не знаю. Думал, они будут более заносчивыми.
— Они весьма заносчивы, — сказала Фрэн, присаживаясь с вином за стойку. — Большинство. Просто скрывают.
— Я думал, будет больше фирменных безрукавок, — сказал он с серьезным видом, но затем усмехнулся — ямочки на щеках, морщинки возле глаз.
Оливер явно хотел затусить. Он достал пачку крекеров из буфета, насыпал в миску и стал расспрашивать Фрэн о здешней жизни и не стучатся ли в дверь ребята со своими проблемами в неурочное время. Он был очень мил, и будь я помоложе, видела бы в нем не просто непрошеного гостя.
— Я дежурю всего один вечер в неделю, — сказала она. — Если стучатся в другое время, я их окатываю водой из шланга.
У меня возникло ощущение, что Фрэн все время донимали такими вопросами, и я сменила тему.
— Одна из моих учениц, — сказала я, — хочет сделать подкаст о девушке, которая умерла, когда мы с Фрэн были выпускницами. Похоже, девяносто пятый для нее — это древняя история. Типа старинного ужастика.
Фрэн спросила Оливера, сколько ему было в 95-м.
— Э-э, — он задумался. — Шесть.
Фрэн сказала:
— Боже правый.
— Я подсчитала, — сказала я, — сейчас мы так же далеко от девяносто пятого, как девяносто пятый от семьдесят второго.
Фрэн покачала головой.
— Это просто неприлично.
— Знаете, что странно? — сказала я. — Что воспоминания не блекнут. Их становится меньше. Но самые сильные тут как тут.
Оливер сказал:
— Погодите, это тот случай, связанный с бассейном? Тот самый… Когда меня пригласили, я загуглил Грэнби и увидел отдельный выпуск «Выходных данных».
Я сказала:
— Тот самый.
— Мне стоит его посмотреть?
— Пошлятина, — сказала Фрэн. — Каждый раз, как у них реклама, показывают, как она плавает под водой.
Я смотрела его всего дважды: в 2005-м, когда он только вышел, и еще раз, во время погружения в «кроличью нору». То, что в 2005-м казалось клише, спустя десять лет неслабо коробило.
Давайте сделаем паузу и признаем, что за первые сутки в Грэнби я успела трижды поговорить о Талии Кит. Прошлым вечером и теперь я сама о ней заговорила. И хотя я не подталкивала Бритт к выбору такой темы, это ведь я для начала включила ее в рассылку. Если Талия меня и преследовала, то примерно как пчелы — кого-то, кто вымазал руки медом.
Я отдавала себе в этом отчет и пыталась понять, почему я это делала.
Может быть, потому, что у меня в уме крутилось это беззвучное «Что?». Этот вопрос без ответа. Когда Джером застревал с картиной, я спрашивала его, на чем именно он застрял, и он закатывал глаза.
«Если бы я знал, — говорил он, — я бы не застрял. И вообще не взялся бы за эту картину, потому что в ней бы не было загвоздки».
Вопрос Талии, казалось, был обращен не только к кому-то из зрителей, но и ко мне: «Что? Что тебе надо? Зачем ты сюда вернулась? Что тебя так беспокоит? Почему теперь? Что? Что? Что?»
Мой телефон зажужжал сообщением — не от Яхава, а от Джерома: «Ты не заходила в „Твиттер“, а?»
Раз он спрашивал, значит, скорее всего, какая-то новость, которая мне не понравится, набирала просмотры. Он умел прятать от меня отдельные номера «Нью-Йоркера», говорил не переходить по некоторым ссылкам, не давал открывать интернет день-другой. Моя бессонница по-прежнему влияла на него, пусть мы и жили теперь через стену. Если бы это была хорошая новость — отставка какого-нибудь грязного политика, — он бы так и сказал.
Я отправила ему вопросительный знак.
— Его не раскрыли? — спросил Оливер.
— Нет, — сказала Фрэн. — Они сразу схватили этого парня, Омара Эванса, физрука. Он работал в тренажерном зале и накладывал бинт, если ты подворачивала лодыжку. Он как бы ходил хвостом за Талией. Или они встречались. Или и то, и другое.
— Она с ним не встречалась, — сказала я.
— Верно, — сказала она. — Ей было не до него. Она все время вилась вокруг мистера Блоха.
— Это правда, но это не было…
— Мистер Блох был ушлым малым.
Я не помню, чтобы Фрэн в наши школьные годы так о вас говорила. Она пела вам в «Хористках», мюзиклах и «Причудах». Она обнимала вас на сцене, когда вы вручали ей награду кафедры искусств за преданность делу. Я сказала:
— Да ладно, неправда.
Фрэн закатила глаза и сказала Оливеру:
— Боди до ужаса лояльна. Как милейший питбуль. Это ее лучшая и худшая черта. А мистер Блох был ее любимчиком. Но, Бод, он был ушлым.
Может, это так меня задело, потому что я уже думала о вас. Я не стала снова возражать, чтобы Фрэн не начала оправдываться.
Она сказала:
— У нее был настоящий парень, школьник, а Омар… Сколько ему было — двадцать три?
— Двадцать пять, — сказала я.
— На него это было похоже? — спросил Оливер.
— Нет, — сказали мы в один голос.
— Он почти все время зависал с ребятами, — сказала Фрэн, — но в ретроспективе я думаю, это потому, что он был черным, типа… это же беложопый городок в беложопом штате. Может, ему было комфортней с футбольной командой Грэнби, чем в каком-нибудь баре у дороги.
— Он нам, вообще, нравился, — сказала я. — Вечно пытался научить нас всех йоге.
Фрэн сказала:
— Он был Рыбой по Зодиаку. Их никогда не раскусишь.
— Так, погодите, — сказал Оливер, — мне стоит посмотреть этот выпуск?
Я сказала:
— Только для прикола. Не воспринимайте всерьез.
На этом разговор о Талии, по сути, завершился. Оливеру хотелось погрузиться в «Выходные данные» и составить собственное представление, так что мы ему только сказали, что Лестер Холт произносит ее имя неправильно.
— И еще, — сказала Фрэн, неожиданно просияв, — ближе к началу там показывают парня в белой рубашке, пишущего на доске, — это мой папа.
Мы засиделись за разговором допоздна, мой телефон лежал на стойке, и мои дети слали мне эмодзи со зверушками и свои носопырки крупным планом, а я им — сердечки и спрашивала, помнят ли они про ингаляторы. Той зимой Лео было семь, а Сильви — пять. Лео балдел от акул, «Звездных войн», лего и выпечки, а Сильви переживала лошадиную фазу, то есть все время прикидывалась лошадкой.
Потом наконец-наконец-наконец-то написал Яхав насчет среды: «Надо прикинуть. Я дам тебе знать. Поверь, я очень хочу!»