Рони, дочь разбойника - Линдгрен Астрид. Страница 4

Она, конечно, видела, что, когда они по вечерам возвращались в замок, их кони были нагружены тюками, кожаными торбами и ящиками, но ей никто не говорил, где они брали эту поклажу, а ей и в голову не приходило их об этом расспрашивать, как она не спрашивала, к примеру, почему идет дождь. Ведь в мире так много необъяснимого! Это она уже давно заметила.

Она не раз слышала разговоры о разбойниках Борки и давно поняла, что ей надо их опасаться. Но до сих пор ни с одним из этих разбойников ей встретиться не довелось.

– Если бы Борка не был таким презренным псом, – сказал как-то вечером Маттис, – я бы его даже пожалел. Солдаты травят его в лесу, как дикого зверя, не давая ему ни отдыху, ни сроку. Вот увидите, скоро они выкурят Борку из его логова. Правда, дрянь он порядочная, но тем не менее…

– Все разбойники Борки такие же свиньи, как он, вся шайка их такая, один к одному, – сказал Лысый Пер, и никто с ним спорить не стал.

«Какое счастье, что наши разбойники такие хорошие!» – подумала Рони.

Она окинула их взглядом – они сидели за столом и хлебали суп здоровенными ложками. Бородатые, грязные, одичавшие, они так и норовили тут же затеять свару. Но попробовал бы только кто-нибудь сказать при ней, что они свиньи! Ведь все они – и Лысый Пер и Тьёге, и Пёльё и Фьосок, и Жутис и Жоэн, и Лаббас и Кнотас, и Турре и Тьёрм, и Стуркас и Малыш Клипп – ее друзья и готовы идти за нее в огонь и в воду.

– Как нам повезло, что у нас есть эта крепость, – сказал Маттис. – Здесь мы в полной безопасности, как лиса в норе, как орел на горе. Если эти паршивые солдаты и отважатся заглянуть сюда к нам, мы их живо отправим к черту в пекло.

– Отправим их назад, прямой дорогой в ад! – радостно подхватил Лысый Пер.

И все разбойники одобрили Лысого Пера и не смогли удержаться от смеха при одной мысли, что кто-то решится сунуть к ним нос.

Неприступной крепостью возвышался замок на горе. Только с его южной стороны сбегала по склону узенькая тропинка и исчезала в лесу, с остальных же трех сторон были отвесные скалы. «Не родился еще такой дурак, который рискнул бы карабкаться по этакой крутизне», – посмеивались разбойники. Они-то ведь и не подозревали, где Рони учится ничего не бояться.

– А если они все же отважутся подняться по тропинке, – сказал Маттис, – то выше Волчьей Пасти им не залезть. Устроим там каменный завал или что-нибудь еще похитрее придумаем.

– Или еще похитрее – воскликнул Лысый Пер и хихикнул, предвкушая очередную выдумку своего атамана. – За свою жизнь я многим непрошеным гостям распарывал брюхо в этом ущелье, но теперь я уже слишком стар и могу прикончить разве что блоху. Хо-хо-йе-йе!…

Что Лысого Пера надо жалеть, ведь он такой старый, это Рони понимала, но вот почему солдат или любого другого надо было убивать за то, что они хотели подняться к их замку, она решительно понять не могла. Впрочем, за день девочка так устала, что думать об этом ей не хотелось. Лучше она сейчас ляжет в кровать, но глаз она ни за что не закроет до тех пор, пока Ловиса не споет Волчью песнь, которую пела каждый вечер, когда наступало время гасить огонь в камине и всем разбойникам отправляться на боковую.

В большом зале спали только они трое – Рони, Маттис и Ловиса. Рони любила, пока сон ее не одолевал, глядеть в щелку задернутого полога, как догорал огонь в камине, пока Ловиса пела.

С тех пор как Рони себя помнила, ее мать всегда пела Волчью песнь перед тем, как лечь. Для Рони это означало, что пришло время сна, но, прежде чем смежить веки, она всякий раз с радостью думала: «А завтра я снова проснусь!»

И она в самом деле просыпалась и вскакивала с постели, едва только начинал брезжить рассвет. Какую бы погоду не приносил новый день, Рони все равно бежала в лес, и Ловиса всегда клала ей в кожаный мешочек краюшку хлеба и флягу с молоком.

– По всему видно, что ты родилась в грозовую ночь, – говорила Ловиса. – В ночь, когда летали злобные друды. Дитя, родившееся в такую ночь, непременно станет сорвиголовой, это все знают. Смотри, как бы эти друды тебя не схватили.

Рони не раз видела, как над вершинами деревьев парили злобные друды, и тогда она быстро пряталась. Из всего, что ее подстерегало в лесу, наибольшую опасность представляли именно они. «Берегись друд, если хочешь остаться в живых», – не раз говорил ей Маттис. Ведь это из-за них он так долго не выпускал Рони из замка. А глядя на этих красавец-друд, и не подумаешь, что они такие бешеные и страшные! Они кружат над лесом и пристальным, неподвижным взглядом высматривают добычу, из которой могли бы высосать всю кровь, а потом разодрать в клочья своими острыми когтями.

Но даже злобные друды не могли прогнать Рони из леса, где она проводила все время – с утра и до самого вечера, с протоптанных ею тропинок и любимых полянок. Там она играла всегда одна, но, по правде говоря, она ни в ком и не нуждалась. Да и кто ей мог быть нужен, когда дни ее и без того были полны счастья. Вот только проносились они слишком уж быстро. Не успела Рони оглянуться, как промелькнуло лето и пришла осень.

А осенью злобные друды уж совсем не знали удержу, и однажды, прямо обезумев от ярости, они так долго гнались за Рони по лесу, что она наконец-то поняла, какая опасность ей угрожает. Конечно, бегала она как лисица и, конечно же, знала все укрытия в лесу, и все же друды преследовали ее по пятам, и она слышала их пронзительные вопли:

– 0-го-го! Хо-хо! Какая красивенькая малютка! Сейчас мы пустим ей кровь! 0-го-го-хо-хо-о!…

Рони нырнула в лесное озерцо, проплыла под водой до другого берега и ползком пробралась под зеленый шатер густой ели. Там она притаилась и слушала, как друды ищут ее и в бешенстве шипят:

– Где человечек? Где он, где он? Выходи, выходи! Мы тебя заласкаем-зацарапаем, и кровушка ручьем потечет!… Ого-го, хо-хо!…

И Рони сидела в своем убежище до тех пор, пока злобные друды не скрылись за верхушками деревьев. Оставаться в лесу ей уже, не хотелось. Но до ночи и до Волчьей песни Ловисы было еще очень долго, и тогда Рони решила заняться тем, чем она давно уже собиралась заняться, а именно: научиться остерегаться пропасти.

Она частенько слышала рассказы о том, как в ту ночь, когда она родилась, их замок раскололся надвое. Маттис не уставал повторять эту историю: «Ад и пламя! Как громыхнуло! Вот бы тебе услышать!… Да, собственно говоря, ты и слышала, хоть и только что родилась. Трах-тарарах-тах-так, и разом два замка вместо одного, а между ними – пропасть. А ты будь поосторожней, смотри не упади туда».

Учиться остерегаться пропасти – именно этим Рони и собиралась сейчас заниматься. Лучшего занятия и не найти, когда над лесом носятся злобные друды.

Рони уже не раз бывала во внутреннем дворе замка, расколотого надвое ударом молнии, но даже близко не подходила к разверзшейся пропасти. А теперь она, как гусеница, подползла к самому ее краю и поглядела вниз. Ух! Это оказалось еще страшнее, чем она предполагала.

Она взяла валявшийся камень и кинула его вниз. А когда услышала, как этот камень ударился о дно, ей стало страшно – это был такой глухой и далекий звук!… Да, что и говорить, это была и в самом деле опасная пропасть. Однако щель, разделившая замок на две половины, была не очень широкой, и если как следует разбежаться, то, наверное, можно через нее перепрыгнуть. Но кто станет через нее прыгать – дураков нет! И вдруг это и есть самый верный способ остерегаться пропасти?

Рони снова посмотрела вниз: ух, ну и глубина! Потом она огляделась по сторонам, прикидывая, где ей лучше прыгнуть, и увидела… Она увидела такое, что от изумления едва удержалась на ногах. На той стороне кто-то сидел. Этот «кто-то» был примерно ее роста, он сидел на самом краю пропасти и болтал ногами.

Рони догадывалась, что она не единственный ребенок на свете. Единственной она была только в замке Маттиса да в разбойничьем лесу. Ловиса уже много раз говорила ей, что на свете полным-полно детей и что из одних, когда они вырастают, получаются Маттисы, а из других – Ловисы. И каким-то образом Рони почувствовала, что тот, кто сидел на той стороне пропасти и болтал ногами, когда подрастет, станет Маттисом.