Будет больно, моя девочка (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна "Весна". Страница 44

Майя вспыхивает. Отодвигается, естественно. Злится. Но меня это только забавляет.

Весь дальнейший час мы не разговариваем, меня даже вырубает, а когда открываю глаза и вытаскиваю наушник, слышу тихие всхлипы. Поворачиваю голову. Майя отвернулась к стенке.

Кручу башкой. Почти весь самолет продолжает спать.

Касаюсь ее плеча кончиками пальцев. Майя тут же дергается. Бросает на меня заплаканный взгляд, сжимается вся и отворачивается.

— Слушай, я без понятия, что у тебя случилось, но завязывай рыдать.

— Что хочу, то и делаю, — бурчит в ответ, не дав мне договорить.

— Какой смысл вообще было лететь, если…

— Лучше здесь, чем дома! Отстань от меня, Мейхер. Меня от тебя уже тошнит.

А вот это уже интересно. Значит, у нашей правильной девочки проблемы дома? Это неплохо в сложившейся ситуации. Мне, по крайней мере, на руку.

— Тебе же лучше.

— Это почему?

— Значит, вот-вот начнется привыкание.

— Ага, губу закатай, Сенечка.

— Посмотрим, — ухмыляюсь.

— Ага, обязательно посмотрим.

— Ты, кстати, в курсе, что у нас номера рядом, да?

— Уже да, тем проще будет навести на тебя порчу. Твою куклу вуду я уже сделала.

— Покажешь? — подаюсь ближе к ней.

— Потеряйся!

Глава 20

Майя

В Питере солнечно, но ветрено, на открытых пространствах аэропорта Пулково продувает до костей. Наматываю шарф на голову и закутываюсь в пальто поплотнее. Перелёт получился тревожным. Мейхер, чтоб его, уселся в соседнее кресло, несколько раз за полет, пока он дрых, его голова падала на мое плечо. Приходилось его с себя скидывать, удивительно, что он ни разу не проснулся.

В кармане пиликает включенный телефон. Как только мы приземлились, я отправила в наш с родителями чат сообщение, что долетела, но никто из них мое послание не прочел. Зато сейчас, они отвечают почти одновременно.

Бегло читаю о том, чтобы я не игнорировала шапку, а еще сразу два пожелания хорошо отдохнуть и смайлики поцелуйчиков.

Улыбаюсь и прячу телефон обратно в карман.

Все вроде хорошо, но сердце все равно сжимается. Это началось два дня назад, в последний школьный день четверти. Дома. За завтраком…

Я ела свою тыквенную кашу, когда бабушка позвала меня к себе. Попросила посидеть с ней немного. Сказала, что плохо себя чувствует. Родители уже уехали к тому времени.

Я прихватила тарелку и пошла к ней в комнату на первом этаже. Чувствовала, что ничем хорошим наш разговор не закончится, да и вообще шла к ней очень воинственно настроенной. Решила для себя, что дам ей отпор раз и навсегда, ведь за дни, что она у нас живет, бабушка не раз пыталась меня воспитывать. Правда, ее воспитание выглядит как самый настоящий буллинг. Настолько токсичных людей, я еще не встречала. Даже Мейхер меньше меня бесит.

Только вот моя дерзость сыграла со мной же злую шутку.

Бабушка начала причитать о том, почему мама уехала на работу и даже не заглянула к ней, да и вообще, она считает, что никто в этом доме не хочет о ней заботиться, а моя мама вконец обнаглела, зажралась и забыла, как со мной, совсем еще крошечной сбежала от папы к ней.

Я на это фыркнула и закатила глаза. Моя мама? К ней? От папы? Это смешно. Да и вообще, никто не должен сидеть у ее кровати двадцать четыре на семь.

Так и сказала ей, мол мои родители всегда друг друга любили, и она нагло мне врет. Еще и манипулирует. Мама бы никогда не сбежала от папы. Только вот бабушку мои слова насмешили.

Тогда-то она и выдала, что отец маме изменял. Я только родилась, а он ходил налево. Они даже чуть не развелись, но мама его простила. Бабушка уверена, что из-за денег, мол Еська всегда хотела жить в шоколаде, теперь так и живет, только про мать и сестер забыла, стерва. Это дословно…

Что я почувствовала в ту минуту? У меня словно сердце напополам разорвали. Мои родители всегда были для меня примером. Эталоном.

С мамой я поговорить на эту тему так и не решилась. В моей голове никак не укладываются бабушкины слова. Папа не мог изменять маме, они же любят друг друга. Я самый главный свидетель. С детства. Они же живут друг другом. Правда-правда.

На глаза снова наворачиваются слезы. Я не хочу верить, но так сильно боюсь, что это окажется правдой. Смахиваю со щеки слезинку, и тут же замечаю Мейхера. Он снова на меня пялится. Отворачиваюсь.

Мы всей толпой стоим у седьмого столба и медленно грузимся в два подъехавших микроавтобуса.

Забираюсь в салон и занимаю одиночное сиденье у окошка. Арс садится через проход от меня, с краю.

Весь путь до отеля, я смотрю в окно, запихав наушники в уши. Слушаю свой плейлист и жадно рассматриваю виды города.

Мы селимся в самом сердце Петербурга. Отель мама Сафиной выбрала и правда отличный. Пока классная разбирается на стойке с нашими документами, мы тусуемся в холле.

— Так, сейчас заселяемся, и у вас будет время отдохнуть после перелета. В час дня все спускаемся сюда же и едем в Эрмитаж. Автобус уже заказан, — рассказывает мама Лейлы. — Вопросы есть?

— А если я не хочу отдыхать? Можно прогуляться?

Не сразу понимаю, кто спрашивает. Поворачиваю голову — это Алина, подружка Лизки.

— Нет, — строго отрезает подошедшая классная и раздает нам ключ-карты. — До часа все сидим в номерах.

— А если я есть хочу?

— В ресторан можешь спуститься. Но если выйдешь за пределы отеля, я тут же позвоню твоим родителям и отправлю тебя обратно в Москву. Это всех касается, ясно?

— Ага.

— Да.

— Скука.

— Балаган прекратили! Расселяйтесь.

Сжимаю ручку чемодана и качу его к лифту. Мой номер на третьем этаже. Наши уже забили два лифта и поехали наверх, всполошив других гостей отеля.

— Майя, — Марта Витальевна касается моего предплечья, — у тебя все хорошо? Я видела, как ты плакала, — понижает голос, а потом переводит взгляд на Мейхера.

Он скучающе подпирает собой стенку, и ждет лифт, залипая в телефоне.

— Арсений тебя обидел?

— Я же в него влюблена, забыли? Как он может меня обидеть?! — не могу не съязвить. Ведь в кабинете у директора она меня не поддержала.

— Майя, я серьезно говорю сейчас. Ты в последние дни сама не своя.

— У меня все прекрасно, спасибо за заботу, Марта Витальевна. Все хорошо, — выдавливаю улыбку и отхожу от нее подальше. Останавливаюсь прямо перед Мейхером. Специально это делаю, пока Голубева смотрит.

Улыбаюсь и прилипаю плечом к стене рядом с Арсом. Заглядываю в экран его смартфона. Серьезно? Он все это время играл в какую-то стрелялку.

— Детский сад, Сенечка, — закатываю глаза.

На самом деле, если бы не ситуация дома, я бы вообще отказалась от этой поездки. Какой смысл? С классом я общаться не хочу, буду по мере надобности, конечно, в течение года, но тусоваться с ним у меня желания нет. Вера вообще отдельная история, вот и остается только Мейхер. Я надеялась на Марата, если честно, но он остался с Таей, поэтому мне, как сказала историчка, достался Арс. Компания на любителя, но он хотя бы не притворяется, в отличие от остальных моих одноклассничков. В другой ситуации я бы и сама стала себе отличной компанией, но загвоздка в том, что как только я остаюсь одна, начинаю думать про маму с папой, и сразу в слезы бросает. Поэтому Мейхер, что-то вроде вылетевшей подушки безопасности для меня на эту поездку.

От него не убудет, если я его поэксплуатирую чуть-чуть.

В лифт заходим впятером. Я, Мейхер, классная, Лизка с Алинкой и Антон. Чувствую на себя взгляд Пономаревой, она меня вот-вот подожжет им. Специально двигаюсь ближе к Арсу, пусть позлится, коза.

Как только выходим на этаж, вручаю Мейхеру свой чемодан.

— У меня триста двадцать восьмой номер, — смотрю по сторонам. — Туда мой чемодан кати, — указываю направление.

— Панкратова, борзометр выключи.

— Ты мне, вообще-то, должен Сенечка.