Преданная. Невеста (СИ) - Акулова Мария. Страница 40

Я не знаю, что именно ее ломает. Саму или сопротивление. Она всхлипывает. Не могу просто смотреть. Забрасываю руки себе на шею. Обнимаю.

Ты хочешь мне верить? И я тебе хочу.

Еще вчера я думал, что мою жизнь к ебеням рушит девочка, которой я слишком сильно доверился. Сейчас чувствую: что будет с нами дальше – в моих руках. И это не потому, что она – ебаная малолетка, а я – дохуя мудрый стратег. Все сложнее. И проще.

Нас почти уничтожила игра, в которую втянул ее я.

А главное правило рисковых игр для меня всегда было одним. Не знаю, почему я его забыл.

Нельзя рисковать тем, что не готов потерять.

И это не деньги. Не должность. Не власть. Не свобода.

Она утыкается в мою шею. Приоткрывает рот и жадно дышит. Позволяет себе. Страшно, но позволяет. И я позволяю. Все дохуя сложно, но с плеч летит огромная гора.

Это не деньги. Не должность. Не власть. Не свобода.

Раньше у меня в сверхрисковых ставках была только семья.

А теперь там она.

– Я тебя вывожу, Юль. Достаточно.

Глава 28

Глава 28

Юля

Я очень люблю воду и плавать. В детстве, к сожалению, бывать на море ежегодно у нашей семьи возможности не было, о систематическом посещении бассейна речи тоже не шло, но ярчайшими воспоминаниями в памяти до сих вспыхивают брызги прозрачной соленой воды, гул детских визгов, приглушение звуков, когда, как кажется, ныряешь глубоко-глубоко, а папа потом говорит, что попа была на поверхности. Ты не веришь. Ты видела дно! Ты видела рыбок! Ты была глубоко!

Я вытягиваю руки над головой и складываю в изящную птичку, приподнимаюсь на носочки, пружиню, а потом отталкиваюсь и по идеальной амплитуде красиво вхожу в воду.

В детстве это была бешеная бомбочка. Папа не смог научить меня нырять красиво.

Сейчас – я почти дельфин.

В бассейне тоже соленая вода. Уши привычно закладывает. Я открываю глаза и вижу мелкую лазурную плитку. Улыбаюсь. Пускаю воздух. Отталкиваюсь и выныриваю.

У папы не получилось меня научить. У Славы – да.

Делаю несколько гребков вдоль бассейна, создавая видимость, что не замечаю, как он следит за мной над своим телефоном. Он знает, что меня разрывает от гордости. Он просто ждет.

И я, конечно же, не подвожу.

Проплыв немного, упираюсь в бортик и выталкиваю себя из воды тоже так, как это делает он.

Ступаю босыми ногами по нагретому греческому кафелю. Балансирую руками, чтобы не дай бог не упасть.

Когда подхожу к его шезлонгу, он уже отложил телефон и поднял взгляд.

Смотрит на меня так, что внутри все кувырком. Он часто так смотрит. Весь наш отпуск так смотрит.

Я мокрая и холодная. Он – нагретый на солнце, пусть и сидит под зонтом. Протягивает мне полотенце, я мотаю головой и отбрасываю.

Сажусь сверху. Упираюсь локтями в плечи. Тянусь лицом к лицу. Мочу его и греюсь.

– Сколько поставишь за прыжок? – Спрашиваю в губы. Он улыбается.

Ведет пальцами по влажным распущенным волосам. С них, тем временем, дорожками вода стекает по моей спине на его ноги.

Тарнавский держит интригу, а я изнываю. От любви. От счастья. От нетерпения.

– Восьмерочку.

– Вот черт! – ругаюсь несдержано и кусаю его за подбородок. Он вряд ли ожидал. Смеется.

На моей ягодице сжимается ладонь. Потом я чувствую звонкий шлепок.

Это можно. Нам сейчас всё можно. Мы одни на Родосской вилле. У нас личный бассейн. Огромная спальня с панорамными окнами, ведущими на него и дальше – на море. Мы катаемся по острову, едим креветки, размером с мое предплечье. Моя галерея под завязку забита фотографиями. Иногда кажется, что еще немного и полностью будем состоять из вина, соленой воды и солнца.

Вокруг нет никого, кто знал бы нас, осуждал или завидовал. Есть только мы, свобода и вседозволенность.

– Почему восемь? Я же хорошо нырнула! Разве брызги были?

– Жопу оттопырила опять.

– Твою м… – Детство давно прошло, а жопа все так же, как поплавок.

– Не ругайся, Юль.

Слушаюсь. Усмиряю свой азартный пыл тут же.

Будет десятка, Юль. Будет. А пока...

Смотрю Славе в глаза. Он в ответ. Радужка темнеет. Взгляд спускается к губам. Он не просит, но я подаюсь вперед сама.

– Нам тебя спф-ом снова нужно намазать, – шепчу, приоткрыв рот. Делаю волнообразное движение промежностью по мужским бедрам.

Наша поездка очень напоминает медовый месяц. Только свадьба ему не предшествовала.

Подаюсь еще вперед – встречаемся губами. Несдержано тихо стону, а Слава тянет лямки лифчика на спине. Расслабляет их. Скатывает с плеч бретели. Откладывает на столик рядом со своим телефоном верх моего купальника. Я трусь сосками и его грудь.

У судьи сейчас официальный отпуск, но палиться, что он заграницей, нельзя. Поэтому весь спф я трачу на него. Мажу старательно лицо и тело. Обещаю, что дома еще и поскраблю. Этот вопрос у меня на контроле, но пока мы целуемся, он меня трогает. Гладит ягодицы, спину, грудь. Подключаем языки. Я скольжу по возбуждению активней. Упираюсь в покрытую жесткими волосками грудь ладонями.

Сейчас в нас так много чувств, что это кажется нереальным.

Сколько бы я не пыталась занырнуть показательно глубоко в бассейне, свое самое глубокое погружение не повторю. Оно было в ложь. Отчасти чужую, отчасти самообман.

Я до самой смерти буду благодарить Славу за то, что сделал для нас. Когда пытаюсь вслух – он злится, поэтому куда чаще я благодарю про себя.

Мы правда почти все разрушили. Я почти все разрушила. Он не дал. Он научил не только нырять, но и выныривать.

Я слышу, что его телефон жужжит и жужжит. Но отвлекаю собой, как могу.

Я тоже в официальном отпуске, но нам не нужно, чтобы степень загара связывали. Уже не из-за Смолина, а потому, что вывести меня надо красиво.

Отвечать на сообщения и звонки Лизиного отца Слава мне запретил. Они так и висят целой чередой не прочитанных. Что будет дальше – я пока не знаю. Но Тарнавский четко дал понять: дальше уже без меня.

Теперь я знаю, зачем он ввел меня в свой испугавший до колик в желудке круг. Ему казалось, это гарантирует мне защиту на случай… На случай, который я не хочу произносить даже в голове. Он правда очень верит Власову.

А я снова верю ему.

Чувствую, как сдвигает ткань плавок. Трогает пальцами между ног. Я отрываюсь от губ и нетерпеливо в них дышу.

Мы уже занимались сексом почти везде. В шезлонге тоже. Это неудобно, но я согласна.

Смотрю в глаза, позволяя впитывать свое желание. Знаю, что ему это нравится. Ему это важно.

Он обводит клитор и надавливает. Я упираюсь лбом в лоб и приподнимаюсь.

– Ещё? – киваю в ответ на вопрос.

Повторяет. Вводит палец, а я хочу член.

Сама тянусь к губам за поцелуем и приспускаю плавки. Мы почти спаиваемся, но мобильный судьи начинает жужжать входящим звонком.

Я оглядываюсь, по щеке едут его губы и раздраженное:

– Сука.

Вижу имя на экране и непроизвольно сжимаю плечи. Торможу.

– Это Аркадий Дмитриевич, – я с Власовым не знакома и уже вряд ли буду, но знаю о нем много. И почему-то уважаю. Это сложно объяснить. Что-то на интуитивном.

Пальцы Славы тоже замирают. Мы несколько секунд просто смотрим друг другу в глаза.

В прошлой жизни моих страхов, сомнений и неуверенности в себе и в нас, предпочти он сексу со мной разговор по телефону – восприняла бы это, как удар. Теперь все иначе. Теперь я куда больше верю в нас.

Слава выдыхает и смыкает веки. Я, качнувшись, прикасаюсь к его губам.

– Бери. Я в душ схожу.

Прежде, чем слезть, покрываю поцелуями подбородок, грудь, живот. Колеблюсь немного, но обхватываю пальцами член и беру глубоко. Разок.

– Юлька, блять.

– Оно само! – поднимаюсь и отскакиваю.

Это не спасает. По заднице все равно прилетает. Я оглядываюсь и обиженно дую губы. У Тарнавского глаза так горят, что я не сомневаюсь – поговорит и мне пиздец.

Я согласна.