...Не повод для знакомства - Туринская Татьяна. Страница 30

Все последующие дни Влад неоднократно названивал Тамаре. Если отвечала сестра — Влад давал отбой. Если отвечала Тома, Влад слышал все те же равнодушные слова: "Вы ошиблись номером" и каждый раз эти мерзкие короткие гудки…

К радости Влада, Любаша в очередной раз на целое лето умотала к бабке в Москву. Иначе Владу пришлось бы несладко… Но как обидно было ему не воспользоваться временным одиночеством! Ведь ах, как он мог бы разгуляться в ее отсутствие! На пляже хорошеньких полуголеньких девочек — тьма тьмущая, и почти все безотказные. А он, как столетний старик, мог поедать их только голодным взором — на большее он не был способен, ведь последняя "подпитка" была в конце мая, а на дворе уже конец июля! Его тамарозависимость прогрессировала: если раньше он, хоть и с трудом, но мог обходиться без нее около трех месяцев (больше ни разу не удалось выдержать), то теперь уже до месяца дотянуть не мог. Уже месяц он — практически евнух. Только у настоящего евнуха желание отсутствует напрочь и он спокойно существует без секса, а Владу дикое желание не давало жить, Монстр днем и ночью орал благим матом: хочу! Но мог только с Тамарой, а подобраться к сладенькой теперь не получалось.

И все-таки судьба смилостивилась над Владом. В очередное свое "дежурство" под Тамариным домом на прогулку с коляской вышла не опостылевшая уже сестра, а сама Тома! Счастливый уже от одной возможности видеть свое маленькое драгоценное сокровище Влад живенько выскочил из машины и подошел к ней:

— Здравствуй, Малыш!

Он не знал еще, как сможет использовать этот шанс, ведь не увезет же он ее одну, бросив младенца в коляске на произвол судьбы. Да и с коляской тоже не похитит. Но, может, по ходу дела что-нибудь придумается, может, ненормальная сама подскажет выход. Но в глазах "ненормальной" увидел не привычное непонимание и неузнавание, а совершенно отчетливую неприязнь и брезгливость:

— Не смей больше приближаться ко мне. И прекрати звонить. Я тебе уже все сказала — я тебя ненавижу и презираю. Все кончено, Влад.

Влад опешил. Вот тебе и ненормальная! Это что же, она девять месяцев придуривалась, что ли? И как она с ним разговаривает? Опять забыла, кто есть кто? Но голос, что с ее голосом?

— Маленькая, ты видимо чего-то недопонимаешь. Ты — моя женщина, это, — указал на сопящего младенца, — мой сын. Ничего не кончено, Малыш. Все только начинается. Только надо придумать, как…

Тамара резко прервала его:

— Ты ошибаешься — это не твой сын.

Влад засмеялся:

— А чей же? Ветром надуло, или от святого духа? Малыш, хватит баловаться. Я дико соскучился и…

— Это мой сын. Только мой. Сушков Юрий Александрович, в графе "Отец" — прочерк. Это не твой сын, Влад — снова перебила Тамара.

— Не понял. А почему "Александрович"?

— Потому что я Александровна. У него отчество от деда. И фамилия дедова. А ты уходи. Ты умер, Влад.

— Я умер? Это я — умер?!

— Да. Тот Влад, которого я любила когда-то по глупости, умер. Его больше нет. А ты — чужой. Уходи.

Тамара аккуратно, стараясь не разбудить кроху, наклонила коляску, поворачивая колеса, развернулась и пошла в сторону от Влада. Тот догнал, схватил за плечо:

— Нет, постой! Я не умер, и я докажу…

Ледяной убийственный взгляд прервал на полуслове, не дал договорить. Сейчас перед ним стояла не привычная послушная рабыня, а сильная маленькая женщина:

— Я запрещаю тебе приходить. Я запрещаю тебе звонить. Тебя нет, ты — прах. Сгинь. Прочь с дороги!

Ой, как плохо было Владу… Тело скрутило, болели все мышцы, суставы. Голова готова была лопнуть, взорваться. Монстр выл сиреной. Владу казалось — он слышит этот крик. В мозгу билась горячая жилка: Тома, Тома, Тома…

Очень кстати подошло время очередного отпуска. Вообще-то он должен был лететь в Москву к жене, чтобы оттуда вместе ехать на юг, но о какой поездке сейчас могла идти речь? В таком-то состоянии?! И что он может предложить Любаше — сморщенного червяка вместо Монстра?! Ой, Тома, Томочка, что ты со мной делаешь?..

Теперь с утра до темноты Влад не оставлял пост. Как только Тамара выходила из дома (увы, очень нечасто — обычно с Юрочкой гуляла Надя), Влад в мгновение ока представал пред ее светлы очи. Цветы привычно летели в его обаятельную физиономию — это уже не так бесило Влада. Вернее, бесило так же, но Монстр выл, гнул свое: хочу! А силу применять теперь было опасно — что-то изменилось в Малышке. Не тот покладистый щенок уже, а Леди, неподступная и непреклонная Леди хлестала Влада по щекам увядшим за часы ожидания букетом. И Влад не смел возразить, не говоря уже об угрозах. Он умолял о прощении, он стоял на коленях при всем честном народе (благо, днем не так много любопытных глаз — кто работает, кто в отпуска подался), целовал руки возлюбленной. Он не кричал больше: "Ты — раба моя и будешь исполнять мои прихоти", он шептал: "Маленькая, но ведь я — твой мужчина. Ведь это — наш ребенок, а значит, ты — моя женщина". Он приносил не только цветы, но и игрушки для малыша, ползунки и дефицитные крошечные кроссовочки, но погремушки, слоники, медвежата и все остальное на его глазах с гневом летело в мусорный бак, а цветы — опять в его физиономию. Временами ему хотелось ее убить — за ее недоступность, за ее издевательства над ним, Владом Неугомонным. Но он тут же вспоминал, что какой уж он Неугомонный без ее милости? И он выпрашивал, умолял ее хоть о пяти минутах блаженства: "Томусик, заинька, солнышко мое ясное, прости меня, поганца! Маленькая, я ведь не могу без тебя, я так соскучился".

Все было напрасно. Время шло, Владу становилось все хуже. Казалось, мозг переместился в область паха и все мысли были навеяны этим местом. Не существовало других проблем, вопросов, у него была одна проблема — утихомирить Монстра. Хоть на время. А для этого нужна была Тамара. Вот и лето закончилось, завтра дети пойдут в школу, а там и Любка-стерва приедет… Что-то смутно мелькнуло в голове, какая-то мысль, какой-то выход… Завтра — первое сентября, дети пойдут в школу… Да-да, дети — в школу, и Надя, Тамарина сестра, тоже. Наконец-то!

Рано утром с обязательным букетом роз Влад поджидал в машине, когда все Сушковы разойдутся по делам. Вышел отец. Минут через пятнадцать на пороге дома появилась нарядная Надька. Но почему она не уходит, чего ждет? А-а, вот и мамаша. Ну как же, разве отпустит она дочку без конвоя? Ушли…

Сердце колотится, как у тринадцатилетнего мальчика, готовящегося стать мужчиной. С букетом наизготовку Влад позвонил в дверь. Послышались шаги и недовольное Тамарино бурчание:

— Что опять забыла, раззява? Сколько раз говорить, не звони, когда ребенок спит…

Увидев на пороге сияющего Влада, растерялась. Потом спохватилась, попыталась было захлопнуть дверь перед носом незваного гостя. Но тот предусмотрительно подставил ногу и, не дожидаясь приглашения, вошел в квартиру. Протянул хозяйке цветы — они привычно хлестанули по лицу и живописно рассыпались по полу:

— Вон!

— Маленькая, — Влад потянулся к Тамаре для поцелуя. Вместо ожидаемого получил лишь несколько пощечин крошечными ладошками — при всем желании ими нельзя было причинить боли. Перехватил правую руку, поцеловал каждый пальчик и неожиданно проворно надел на безымянный тоненькое колечко. Воспользовавшись короткой паузой, обхватил недоумевающую Тому и поцеловал. Впервые в жизни сам получил удовольствие от поцелуя, всю жизнь до этого удивляясь: почему женщины так любят целоваться? А этот поцелуй вскружил голову — хотелось целовать ее снова и снова, схватить на руки и кружить, кружить невесомую ношу. И он целовал, не давая Тамаре и слова сказать, осыпал поцелуями такое родное, такое любимое лицо. И почему-то хотелось петь, кричать во весь голос, но он шептал, шептал тихо, но так горячо, так убедительно:

— Томусик, ласточка моя, девочка моя, любимая моя, — и целовал, целовал, целовал… — Рыбка моя, не могу без тебя, не могу больше… — и целовал, целовал, целовал… — Прости меня, Маленькая, прости, Малыш, — а сам уже нес в знакомую комнату, уложил на кровать, не давая опомниться: — Девочка моя, родная моя, ты же мать моего сына, я — отец твоего ребенка. Ты — моя женщина, я — твой мужчина…