Алхимаг: Черный ворон (СИ) - Глебов Виктор. Страница 12

Алхимаг замолк, глядя в стену. Похоже, его обуревали какие-то мысли. Они отвлекли его от разговора.

Я же переваривал услышанное. Итак, мне досталось искусственное, но вполне приличное, даже совершенное тело. Сообщения, которые иногда всплывали перед глазами, очевидно, порождались арматориумом. Он же мог переводить с одного языка на другой. На любой местный язык, судя по всему — стоило лишь выбрать требуемый. Это было круто!

Но имелся побочный эффект, так сказать. Я не мог иметь детей. Не то чтобы хотел этого или даже просто задумывался об этом прежде. Но я понимал, что однажды вырасту и, наверное, женюсь. А люди в браке заводят детей. Конечно, иногда им приходится брать приёмных…

Ха! Я ведь и сам был ещё утром детдомовцем! Вспомнились остальные, с кем меня связывали пусть не лучшие, но всё же дни, месяцы и годы. Что с ними стало? Наверняка погибли. Перед смертью я успел понять, что произошёл невероятной силы взрыв. Скорее всего, огонь добрался до газопровода. Я подумал об Аделине Сергеевне. Адель. У неё-то была жизнь за пределами приюта. Мне стало немного жаль воспитательницу. Она не была красоткой, в отличие от Елены Мартыновой, но что-то милое в ней было.

А может, она тоже попала в иной мир? И все, кто сгорел в пожаре? Вдруг они оказались здесь, вместе со мной? Но я тут же понял, что нет. Я и сам возродился лишь потому, что придворный чародей в этот момент ловил отлетевшую душу своего сына и ошибся.

Николай, должно быть, заметил, что я задумался, и решил приободрить, хоть я в этом нисколько не нуждался, — потрепал по волосам.

— Крепись! — сказал он. — Ты воин, а всё, что случается на пути воина, служит лишь испытанием, после которого тот становится сильнее. Трудности закаляют.

Бла-бла-бла… Пустой трёп, годный лишь для тех, кого постоянно преследуют неудачи. Слабое утешение слабаков. Такой вот каламбур.

Николай поднялся, но я схватил его за полу пиджака. Это был и порыв, и осознанное желание одновременно.

— Что? — застыл алхимаг.

Он чуть нахмурился, словно опасаясь, что я кинусь к нему, рассчитывая найти утешение. Наверное, это унизило бы меня как будущего воина и ученика, вставшего на первую ступень развития. Но Николай напрягся напрасно. Я не нуждался ни в чьих утешениях. Я вообще не знал, что это такое, потому что никто никогда не утешал меня. А если бы попытался, я рассмеялся бы ему в лицо.

Выпустив пиджак, я быстро нацарапал на листке просьбу и протянул алхимагу. Тот прочитал, нахмурился, покачал головой, но затем взглянул на меня и тяжело вздохнул.

— Хорошо, я покажу тебе, как делают гомункулов. Но никто не должен узнать об этом.

Я с готовностью кивнул. Уже было ясно, что моя дальнейшая жизнь будет неразрывно связана с тайной. Со множеством тайн.

А ещё, взглянув в обращённые на себя карие глаза алхимага, я впервые задумался: что сделает Николай, если узнает, что тот, кого он принимает за сына — пришелец из иного мира?

В сердце слегка кольнуло беспокойство. В тёплом заботливом взгляде часто мелькали и холод, и железо — наверняка придворный чародей умел быть беспощадным, иначе как бы он достиг такого высокого положения в мире, где столь ценилось умение убивать?

— Идём! — кивнул Николай и тут же широким шагом направился к двери. — У нас есть немного времени, пока не начали накрывать на стол, а твоя мать принимает ванну. Покончим с этим сегодня! — добавил он тише, словно обращаясь уже к самому себе.

Алхимаг вышел из комнаты, и я поспешил за ним. Знания, главная драгоценность этого мира, начинали открываться мне!

Николай отвёл меня к башне, находившейся в южной части дома. Она возвышалась над крышей на восемь метров, заканчиваясь длинным шпилем. Ни единого окна не было в этом «донжоне».

Перед массивной дверью, покрытой изображением шести переплетённых крыльев, алхимаг задержался.

— Нужно снять Печать Херува, — сказал он, прикладывая ладонь к металлической поверхности барельефа. — Это самая мощная охранная техника из возможных.

Его рука засветилась, от неё по двери побежали змеящиеся молнии, и на крыльях вдруг один за другим начали открываться ярко-голубые глаза! Их было не меньше тридцати, и все они пристально уставились на Николая. Он прикрыл глаза, что-то прошептал, и его лицо начало покрываться причудливо переплетёнными в сложный узор символами. Некоторые мерцали, другие — светились ровно.

В смотрящих на алхимага глазах побежали, сменяя друг друга, цифры. А затем все три десятка зенок разом вспыхнули и закрылись, слившись с металлической поверхностью двери.

Тонкое голубое поле частично исчезло, освободив проход в святая святых придворного чародея.

Лицо алхимага приобрело прежний вид. Руке перестала светиться.

— Теперь можем войти, — сказал Николай, толкнув тяжёлые створки.

Как только мы оказались в башне, открывшаяся для нас брешь в защитном поле затянулась.

— Ты здесь ещё не был, — сказал через плечо алхимаг. — Вся эта часть дома защищена магическим полем. Только что мы оказались по его другую сторону. Сюда извне не проникают ни звуки, ни свет, ни даже воздух. Всё это можно превратить в проводники энергии, а значит, практикующий будет способен попасть в башню. Не сам, разумеется, — только его магия. Но для человека, имеющего злой умысел, этого достаточно. Всегда нужно оберегать свои изыскания. Тем более, если они важны для всего протектората.

Я поднимался вслед за ним по витой лестнице. Дышалось свободно, мышцы не знали усталости, сердце билось ровно. Мне досталось поистине замечательное тело! Какого нет ни у одного человека. Конечно, это не божественная плоть бессмертных, но по ощущениям очень даже похоже.

То и дело попадались двери.

— Это лаборатории, — пояснил Николай, проходя мимо очередной. — Мы идём в ту, где я делаю гомункулов. Слышишь?

Сосредоточившись, я понял, что до нас доносится приглушённый лай. Заметив, что я понял, что он имел в виду, Николай слегка улыбнулся и кивнул.

— Да, это псы. Те, души которых служат для создания гомункулов. Самые обычные и породистые — это не имеет значения. Мне поставляют их из питомников.

До изгнания у меня были собаки — Ставр и Гавр. Огромные свирепые псы, сторожащие врата в Нижний мир. Интересно, нашли они общий язык с моим преемником, приняли его власть над собой? Сомневаюсь. Больно уж оба были своенравны. Даже мне не сразу удалось приручить их.

Мы поднялись ещё на пару десятков ступеней и остановились перед очередной дверью. Её, как и остальные, покрывали начертанные белой краской символы.

— Готов увидеть место… своего рождения? — серьёзно спросил Николай и, не дожидаясь ответа, отворил. — Прошу! Только ничего не трогать! — добавил он поспешно.

Я переступил порог, оказавшись в полутёмной комнате с одной закруглённой стеной и двумя обычными. В сечении она напоминала отрезанный кусок сыра. Или пиццы.

Раздался щелчок. Это Николай поднял небольшой рубильник, закреплённый на стене. Тотчас помещение залил абсолютно белый ровный свет.

— Сюда! — схватив меня за руку, алхимаг потащил меня между нагромождениями банок, металлических цилиндров, ящиков, коробок и невообразимо сложных, разнообразных и прекрасных, с моей точки зрения, приборов. — Вот! — Николай затормозил только перед огромным, вертикально поставленным стеклянным цилиндром, закрытым сверху и снизу стальными «крышками».

От широкого постамента тянулись провода и шланги, исчезавшие за столами, на которых громоздились склянки и ворохи свитков, возвышались стопки толстых потрепанных фолиантов. Вокруг стекла плавали в воздухе светящиеся формулы и символы. Все они были соединены множеством тонких линий, образуя единую систему. А внутри цилиндра… находилось то, что безраздельно завладело моим вниманием, намертво приковав к себе взгляд.

— Это и есть биомасса, — сказал Николай. — А ёмкость — чан, где она под влиянием реактивов и направленных потоков энергии постепенно превращается в гомункула. Примерно через три дня из того, что ты видишь, получится человеческое тело. Такое же, как твоё. Из него я сделаю пажа, которого ждёт Его Светлость. Этот сгусток клеток я разморозил и положил в чан перед выездом во дворец. Как видишь, он уже подрос. Правда, узнать в нём будущего гомункула пока невозможно. Это потому что человеческое дитя проходит стадии развития эмбриона, а гомункул выстраивается из клеток, словно конструктор — из кубиков. Никому не известно, в каком порядке невидимый архитектор начнёт их соединять. Поэтому порой в этом чане появляется нечто поистине жуткое.