Партиец (СИ) - Семин Никита. Страница 16

С Людой я так и не смог помириться. Сама девушка ко мне не приходила, а когда я все же не выдержал и попытался снова навестить ее, то встретил холодный прием от ее мамы. Та вообще посоветовала забыть про ее дочь, и сказала, что Люда себе нового парня нашла. Я не поверил. Но увы, это подтвердилось. Когда пришел к ней на завод, там ее напарницы проводили меня в цех, где я увидел щебетавшую и обнимающуюся с каким-то молодым парнем Люду. И обнимал он ее эдак по-хозяйски, за талию, а она и не была против.

Это окончательно поставило для меня крест на наших отношениях. Было больно. Сильно. Не один год мы уже вместе. Но может лучше так, чем если бы мы официально расписались, да детей завели — а она вдруг стала проявлять свою натуру. Тешил себя только такими мыслями.

Тринадцатого же июня мне передали весть от Туполева. Андрей Николаевич просил меня прибыть в ЦАГИ для знакомства с авиаконструктором, которому передал мою идею по вертолетам.

Откладывать я не стал и уже на следующий день сразу после пар отправился знакомиться. Встретили меня не с распростертыми объятиями, но и откровенной враждебности не было. Вскоре я понял почему.

— Мы с винтокрылыми аппаратами уже второй год работаем, — рассказывал мне Алексей Михайлович Черемухин*.

Худой брюнет, на голове — «воронье гнездо», щеки слегка впалые, а взгляд пронзительный. На вид ему около сорока лет, хотя оказалось, что только тридцать четыре. Он же и был тем самым авиаконструктором.

— И как результат? — с интересом спросил я.

— В следующем году собирать прототип хотели, — с гордостью заявил мне он. И тут же нахмурился. — Но может и не выйдет, если твоя идея и правда стоящая. Придется тогда в конструкцию вносить дополнительные изменения.

Причина его сомнений и такого отношения к моей идее — рекомендация Андрея Николаевича. Иначе он мог бы послать меня. А саму идею Туполев ему не озвучил, оставив это право мне.

Для начала я ознакомился с тем, что уже придумали инженеры ЦАГИ во главе с Черемухиным. Их вертолет имел аж пять винтов! Один несущий — сверху, и четыре боковых, расположенных попарно на носу и хвосте конструкции. Четыре рулевых винта — явный избыток. Особенно с учетом того, что Алексей Михайлович уже думал над поворотным механизмом у несущего винта для каждой лопасти — чтобы вертолет мог двигаться взад-вперед. Об этом и сказал ему. И пояснил, почему я так считаю. Тот обрадовался. Если мои слова подтвердятся, это позволит и облегчить вертолет — один винт не четыре. И упростить схему управления. Одно дело соорудить педаль под ноги для одного винта и иное — для четырех. В остальном он и сам прекрасно справлялся. Тепло попрощавшись, я покинул ЦАГИ, уверенный, что скоро у СССР будет свой вертолет! Причем на голову превосходящий все, что есть у иных стран. Черемухин поделился — сейчас максимальная высота, на которую смог подняться винтокрылый аппарат — 18 метров.

* — Алексей Михайлович Черёмухин (1895—1958) — советский авиационный конструктор, создатель первого советского вертолёта. 14 августа 1932 года на вертолете собственной разработки установил неофициальный мировой рекорд высоты полёта — 605 м.

Покидал я ЦАГИ в хорошем настроении. Вроде и не сильно помог, а с другой стороны — указал на те недостатки вертолета, которые они и сами бы обнаружили, но гораздо позже. Время и силы, а также ресурсы сэкономил.

Свои восемнадцать лет встречал дома в кругу семьи. Кроме родителей и сестры был Борька, да соседи по дому забегали поздравить. Из неожиданных гостей — навестил дед Демьян. Я его уже несколько лет не видел, а оказывается, ему квартиру дали в доме, построенном из «моих» кирпичей. Вот он и зашел — и поздравить, и обсудить, насколько такой дом от здания из привычных кирпичей отличается.

— У нас две улицы параллельно идут, — делился дед, попивая горячий чай. От самогонки отказался, а дымить в доме самокруткой ему мама не разрешила. — Одна из красного кирпича, а вторая, наша, из того, что ты придумал. Я сначала грешным делом думал, что не повезло мне. Из красного кирпича — оно как-то привычнее. А тут еще и узнал, кто этот кирпич придумал, — немного виновато посмотрел он в мою сторону. — Но когда у соседей жалобы пошли на щели в стенах, как продувает их с осени по весну, а у нас ниче такого нет — тут-то и понял, как свезло мне. Спасибо тебе, Сергей, от всего обчества, — вдруг встал и поклонился он.

— Дед Демьян, ты чего? — вскочил я следом. — Я же для всех старался. И для себя тоже. Сам видишь — мы в таком же доме живем.

Тот, покряхтев показательно, вернулся за стол. Дальше уже они с отцом перешли на воспоминания о жизни в бараке, как сейчас у них дела идут, а я, допив чай, ушел к себе в комнату. Хорошо, что и это мое начинание не забыто и приносит пользу.

В июле мне пришла первая зарплата — за составление законов. Было неожиданно и приятно. До университета я жил за счет работы на заводе. Первый курс больше на деньги от отца, из-за чего было стыдно. Очень тогда в тему была Ленинская премия. Со второго курса уже начали мне стипендию давать — за отличное окончание первого года учебы. А сейчас вот еще один источник дохода появился. К тому же товарищ Сталин не поскупился и мне сделали расчет за несколько месяцев работы. Сумма получилась даже выше, чем за премию. Но дальше согласно расчетке она будет около трехсот рублей в месяц. Провели меня как сотрудника Центрального Исполнительного комитета. Дали мелкую должность, но все равно — круто. Фактически я теперь работал в государственном аппарате правительства. Примерно то же самое, как если бы в моей прошлой жизни удалось устроиться в Госдуму.

А в конце августа ко мне прибежал Борька с выпученными глазами и криком:

— Серег, ты не поверишь!!!

Глава 9

Август — октябрь 1929 года

Лицо друга светилось от восторга и переполняемой его гордости.

— Не томи, выкладывай, — поторопил я его.

Неужто он сам самолет разработал? Но нет. Все оказалось намного проще.

— Туполев ваш ТБ-1 готовит к межконтинентальному перелету! Москва — Нью-Йорк! Представляешь, насколько наша авиация далеко шагнула, что такой полет стал возможен⁈

Борьку переполняло счастье и гордость за советскую науку. Пусть даже он напрямую к событию не был причастен, однако ему было все равно. Невольно его радость передалась и мне. Действительно, сейчас подобный полет — все равно, что первый полет в космос. Вроде и все заранее подготовлено и отработано, но пойти может как угодно. И само событие — мирового масштаба.

Я не выдержал и тут же собрался в «гости» к Андрею Николаевичу. Борька увязался со мной, в надежде лично поговорить с конструктором и может даже хоть одним глазком взглянуть на самолет, которому предстоял исторический полет.

Самолетов оказалось два. Основной и дублирующий. Что лишь сильнее в моих глазах сделало сходство полета с космическим. У Королева вроде тоже всегда был запасной корабль на случай аварии. Сами самолеты хоть и напоминали те, что мы когда-то с Андреем Николаевичем сделали, но были кардинально модернизированы. Тут и радиостанцию на них поставили, и утеплили, да и прочих изменений во внутренностях самолета хватало. Но облик остался прежним.

У самолета уже и название было собственное — Страна Советов. Говорящее, чтобы в мире никто не перепутал, кто именно совершил первый полет через океан. Но тут меня Туполев был вынужден огорчить. Через океан уже летали, причем еще аж в 1919 году. Правда через Атлантический, а наши решили перелететь через Тихий, перед этим пролетев над всем Союзом. Но главное в полете, как признался Андрей Николаевич, был не столько технический, сколько политический момент. Изоляция с другими странами еще ощущалась. С Китаем так и вообще за лето расплевались — сразу после того, как они захватили ветку КВЖД. А СССР было жизненно необходимо восстановить хоть часть отношений — иначе индустриализация грозила не состояться. И сделать это не с позиции просящего, а как равный партнер. Вот наше правительство и устремило свой взор на Америку. Этот полет должен был показать и техническую мощь СССР, и дать знак, что мы готовы к сотрудничеству.