Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен - Уткин Анатолий Иванович. Страница 23

Трудно судить об утерянных возможностях. Ленин, даже если он ждал от Вильсона предложения о помощи, все же строил свою политику на изоляции от эксплуататорских классов капиталистического Запада (ради радикализации рабочих масс центральных и западных стран), а Вильсон, разумеется, не испытывал к российскому социальному эксперименту личных симпатий. Не закрывая глаза на очевидную противоположность взглядов, отметим все же факт, что в дни обсуждения Брестского мира вся международная ситуация была в своего рода «подвешенном состоянии», мир был флюидным, большие повороты были возможны. В условиях, когда немцы наступали с запада, японцы готовились к аннексии Сибири, англичане и французы направлялись на север и юг растерзанной страны, любое правительство, в том числе и правительство Ленина, оценило бы дружественную помощь, откуда бы она ни пришла. Возможно, Америка и Россия упустили свой первый шанс в текущем столетии. Как пишет американский историк Л. Гарднер: «В любом случае, если бы последовало предложение помощи, Ленин не смог бы его утаить. И если даже прибытие американского предложения ничего не изменило бы в этот вечер — или в следующее десятилетие, — изменились бы советские отношения с Западом»[156]. Обе стороны, и Россия и Запад, проявили своего рода фатализм, который дорого обошелся им обоим.

Как у русских, так и западных наблюдателей складывалось впечатление, что торжествующая Германия готова на все. То было время, когда германский офицер среди бела дня застрелил двух русских солдат в петроградском «Гранд-отеле» за то, что те «были грубы с ним». В русские города прибывают германские представители. Они становятся еще одним щитом, заслоняющим Россию от Запада.

В Вологде посол Френсис обустроился и вел обычную посольскую работу с 4 марта 1918 г., принимая местных чиновников и стремясь оценить складывающуюся в России ситуацию. Советское правительство послало для связей с посольством своего представителя Вознесенского, чьей задачей было определить политическую линию союзников. В совершенно смятенном мире того времени атмосфера была полна самого разного сорта слухами. Важнейшие из сведений, передаваемых из Вологды американцами: Мурманский Совет благожелательно относится к союзникам, а Архангельский, напротив, резко отрицательно. Американский посол именно в эти дни теряет веру в возможности США влиять на большевистское правительство России. Френсис начал докладывать, что большевистское правительство, переехавшее из Петрограда в Москву, все более входит в зону влияния Германии. Впервые глава американских дипломатов в России встает на сторону силовых решений. Он посылает в Вашингтон рекомендацию: базируясь в Харбине, совместно с японцами и китайцами захватить Транссибирскую магистраль, а в случае дальнейшего продвижения немцев создать линию обороны за Уральским хребтом. В этом случае здесь понадобится создать «временное правительство» России, которое возьмет на себя задачу отражения германского вторжения.

Но полковник Хауз отверг эти схемы. Их презумпцией был союз с Японией. Продвижение японских контингентов в глубину Сибири сделает Америку младшим партнером в сомнительном предприятии. В то же время жажда контроля над необитаемыми просторами Сибири подвергнет риску дискредитации репутацию Вильсона. Разменять лидерскую позицию таким недостойным образом было бы просто глупостью. Хауз писал Вильсону: «Вся структура, которую Вы так осмотрительно создавали, может быть разрушена в течение одной ночи. И наше положение будет не лучше, чем у немцев»[157].

А англичане? Локкарт пытался сохранять надежду до последнего: оккупация огромных русских просторов требует многочисленных гарнизонов, Германия подавится своей жадностью, немцы будут вынуждены «содержать на Востоке не меньше, а больше войск». Пассивное сопротивление хорошо знакомо русским. О нем знает Европа по наполеоновской эпопее в России. Это сопротивление свяжет немцев. В данном случае так же, как Локкарт, думал Троцкий, который накануне вероятного военного поражения и оккупации вынашивал идею организации в уральском и волжском регионах массового движения сопротивления.

УНИЖЕНИЕ РОССИИ

Тяжела была доля России, с каждым днем ее историческое пространство уменьшалось. Это был, возможно, самый тяжелый период в русской истории. В Брест-Литовске Россия лишилась Польши, балтийских провинций, Финляндии. 28 января 1918 г. Украинская Рада объявила о своей независимости. В апреле и мае декларации независимости последовали от Грузии, Азербайджана и Армении. Все эти территории так или иначе находились под опекой Германии. Канцлер Гертлинг утверждал, что Германия реализует на Востоке принцип самоопределения наций, что Германия «установила хорошие отношения с этими народами (живущими на западе и юге России. — А.У.) и с остальной Россией», настаивая на оборонительном характере германских операций в России, которые якобы следуют за «призывами о помощи», звучащими на Украине, в Ливонии и Эстонии, что якобы делало германское военное вмешательство «морально неизбежным».

В последующие месяцы 1918 г. под вопрос было поставлено само историческое бытие России. На месте величайшей державы мира лежало лоскутное одеяло государств, краев и автономий, теряющих связи между собой. Центральная власть распространялась, по существу, лишь на две столицы. Уже треть европейской части страны оккупировали немцы — Прибалтику, Белоруссию, Украину. На Волге правил комитет Учредительного собрания, в Средней Азии — панисламский союз, на Северном Кавказе — атаман Каледин, в Сибири — региональные правительства. Великая страна пала ниц. Падение не могло быть более грубым, унизительным, мучительным. Великий внутренний раздор принес и величайшее насилие. Сто семьдесят миллионов жителей России вступили в полосу гражданской войны, включающей в себя все зверства, до которых способен пасть человек.

Россия уже не смотрела на Европу. Та сама пришла к ней серыми дивизиями кайзера, дымными крейсерами Антанты. Запад самостоятельно решал проблему своего противоборства с Германией, а Россия превращалась в объект этого противоборства. Впервые со времен Золотой Орды Россия перестала участвовать в международных делах. Страна погрузилась во мрак. Да, были беды и прежде. Поляки владели Москвой, и Наполеон владел древней столицей. Но впервые со Смутного времени внешнее поражение наложилось на неукротимый внутренний хаос, и впервые за пятьсот лет у русского государства не было союзников. Окружающие страны вожделенно смотрели на русское наследство.

А социалисты смотрели на происходящее в другой плоскости. В марте 1918 г. В.И. Ленин назвал государство, главой правительства которого он являлся, лишь передовым отрядом мирового революционного пролетариата, существующим сепаратно «лишь ограниченный, возможно очень короткий период… Нашим спасением от возникших трудностей является революция во всей Европе». Однако случилось так, что западные коммунистические партии стали не авангардом, а арьергардом мирового коммунизма. Теоретически большевики не беспокоились о границах государства как «временного наследия прошлого». Член французской военной миссии Антонелли разъяснял Западу, что для большевиков «не важно, например, отдана Литва Германии или нет. Что действительно важно, так это будет ли литовский пролетариат участвовать в борьбе против литовского капитализма»[158]. Ленин твердо стоял на этой точке зрения — как сказал он в письме американским рабочим от 20 августа 1918 г., «тот не социалист, кто не пожертвует своим отечеством ради триумфа социальной революции».

Прозападные по своей учености, большевики оказались самыми большими изоляционистами, обусловив связи с Центральной и Западной Европой немыслимым — победой там братской социал-демократии. Поскольку политические миражи рано или поздно рассеиваются, фантом мирового восстания стал уходить за горизонт, а на первый план неизбежно вышла главная функция каждого организма — забота о самосохранении. Постепенно порыв разжигателей мировой революции отодвигается на второй план конкретными задачами выживания. Вперед с неизбежностью жизненного потока стала выходить та российская «самобытность», о которой не мечтали даже славянофилы. Россия действительно обернулась на Запад, словами А. Блока, «своею азиатской рожей». Западная модель развития была отвергнута установлением небывалой формы правления, связи с Западом надолго были «опорочены» публикацией секретных договоров, отказом платить заграничные долги, созданием революционного Третьего Интернационала.