Спаси меня от меня самого (ЛП) - Уэлч Брайан Филипп. Страница 4
06:15? Я был под кайфом в течение четырёх часов? Было похоже, что прошло всего несколько минут, но на самом деле я в течение четырёх часов сидел там, на заднем дворе, держа в руке наполовину скуренный, непогасший косяк и уставившись взглядом в землю в течение четырёх часов. Всё это время я чувствовал, что у меня исчезли руки. В конце концов я должен был идти в Sizzler [4] в тот день, чтобы поужинать вместе с семьёй, но сначала меня должно было отпустить, ведь я не мог идти туда под кайфом. Это было чертовски сложно: смотреть в их глаза и говорить с ними, притворяясь, что со мной всё в порядке и я не под кайфом. Я был настолько сильно под кайфом, чтобы у меня даже не появилась тяга к поеданию [5], я не мог съесть большую часть еды. Только притворялся. Это было совсем не смешно.
В то время как я отвлёкся от марихуаны в старших классах, в средней школе я всё ещё пробовал её вместе с JC, когда нечего было делать. Но чаще мы просто слушали металл. Мы оба любили металл. Он играл на барабанах, я играл на гитаре, поэтому мы постоянно торчали в подвале моего дома или в его гараже. Я не думаю, что мы когда-либо стали бы группой, вероятно потому что у нас действительно не было группы как таковой. Нас было только двое.
Иногда мы воровали различные вещи. Помните те шляпы 80-х, у которых были длинные хвостики сзади? С отворотами? Мы оба очень хотели такие шляпы, потому что однажды мы увидели в торговых пассажах подобные шляпы с крутыми рисунками Iron Maiden спереди. Так в один день, каждый из нас украл по такой шляпе. Чувак, мы любили эти шляпы так сильно, в основном из-за того что ни у одного из нас не было длинных волос, и те хвостики шляп сделали нас выглядящими просто потрясно. Особенно ночью.
Наркотики… жестокое кино… мелкое воровство в магазинах… Я определённо выбрал неправильные дороги жизни в раннем возрасте, но тем не менее, мне удалось скрыть это от родителей, не попасться на этом. Я думаю, что это было частью острых ощущений, осознание того, что меня могут поймать мои родители и я не представляю, что бы сделал мой отец, если бы он узнал что я делал тогда. Вероятно он убил бы меня.
По правде говоря, тенденция моего папы выходить из себя из-за мелочей, действительно повлияла на меня в моей жизни. Злость в его голосе помещала страх в меня, который я держал в себе всё время, в конечном счёте боясь конфронтации с отцом. Из-за этого страха, я зажался в себе, когда у кого-нибудь в школе были проблемы со мной. Я не ходил постоянно зашуганным, но я действительно чувствовал себя, и выглядел слабым. Когда кто-нибудь из крупных ребят хотел ударить меня, я допускал это. Тот страх во мне снова влиял на меня, и я не мог даже защитить себя. Я был тряпкой.
Мои худшие воспоминания были связаны с средней школой и предвыпускными классами. После учёбы, около школы меня всегда поджидали двое парней, с которыми я болтался вокруг. Они постоянно придирались ко мне и обычно делали мне «Розовый Живот» (это когда вас бьют руками по голому животу до тех пор, пока он не станет розовым), пока я не начинал плакать. Или они просто били меня, пока я не начну плакать. Затем они чувствовали, что сделали что-то плохое и сожалели, но меньше чем через неделю всё повторялось снова.
Я ненавидел тот факт, что я не способен защищаться против них, но я не мог пойти, убежать к мамочке и папочке. Хотя я знал, что я могу укрыться за спиной Geoff, но я также не хотел, чтобы мой брат дрался вместо меня. В результате всё это привело к тому, что я застрял в своём собственном страхе. Из-за этого парализующего страха я начал вымещать всю злость, ярость, находясь один дома. Иногда я шёл, брал Эйприл — собаку нашей семьи, относил её в свою комнату, закрывал дверь и начинал жестоко избивать её своими кулаками. Теперь ещё кто-то был слабаком; я был жестоким парнем. Я также фантазировал все самые жестокие способы расправы с теми парнями из школы. Я представлял как мы втроём находимся в школе и вокруг нас никого нет, словно игра в Прячущихся и Ищущих. И затем в этих фантазиях я доставал из своего кармана нож и наносил этим ножом удары им до тех пор, пока они не начинали кричать точно так же, как кричал когда-то я. Я думаю, что всё это из-за тех фильмов ужасов, которые я смотрел: это они питали мои жестокие фантазии.
Я не знаю почему, но я продолжал болтаться с теми двумя парнями во всё время старших классов, даже при том, что они постоянно били меня. Видимо из-за того, что я был слишком мягкий. Кстати, именно от них я получил своё прозвище. Эти парни сказали, что моя голова выглядела такой большой для моего тела, поэтому они стали называть меня «Head» [6]. Сейчас это кажется забавным, но в то время, это делало меня по настоящему грустным. Когда я шёл по улице, я чувствовал будто я выгляжу как большеголовый наркоман.
Хотя моя жизнь в средней школе была рутинной жизнью, состоящей из постоянной игры на гитаре и нахождения в плохом обществе, я в конце концов устал от тех парней, которые постоянно высмеивали меня, и решил делать что-нибудь другое. Началось лето и я познакомился с одним парнем по имени Kevin, который казался довольно клёвым, выглядел как положительный герой. Он никогда не высмеивал и не бил меня, как те два парня. Таким образом я выбросил их из головы и мы стали с Кевином лучшими друзьями. В течение того лета между предвыпускным и выпускным классом, мы много времени проводили вместе. Мы отправлялись на мотоциклах в поездки в пустыню, или он приходил ко мне домой и мы плавали, или я приходил к нему домой и мы прыгали с трамплина.
Особенность, связанная с Кевином, была в том, что его семья жила в маленьком домике, вниз по улице от моего дома, но даже при том, что их дом был маленьким, они жили в нём всей семьёй. Возможно, так они учились быть ближе друг к другу. Именно этой особенностью они отличались от моей семьи. Моя семья жила в большом доме и большую часть времени мы не были вместе. Если бы нашу семью кто-нибудь поместил бы в этот крошечный домик Кевина, мы бы наверное поубивали друг друга. Но его семья всегда была счастлива, всегда были вместе и весело проводили время, как настоящая семья. Поэтому я стал часто бывать у них, и всякий раз, когда я был у них, я чувствовал себя в мире и спокойствии. В то время как в своём доме я постоянно чувствовал напряжение, в его доме я действительно чувствовал спокойствии и расслабление. Какой ребёнок не предпочёл бы пойти в такое мирное место?
Был также и другой важный момент связанный с Кевином и его семьёй: они много говорили об Иисусе. Не знаю почему, но мне не казалось это чем-то сверхъестественным, хотя на тот момент я не знал кого-либо, кто бы столько говорил об Иисусе. Я не припоминаю, чтобы семья Кевина часто посещала церковь. Я с ними туда не ходил, даже при том, что в моём присутствии они часто говорили об Иисусе. Я полагаю, что хождения в церковь каждое воскресенье не были столь же важны для них как разговоры об Иисусе дома. Я никогда не спрашивал их об этом; это было только то, кем они были и что они делали. Они были счастливой семьёй, которая кажется прожила очень хорошо. Это самое главное.
Я ничего не знал о христианстве или Боге. Мой единственный религиозный опыт состоял в том, что когда мне было три года, один священник опрыснул воду на моей голове в епископальной церкви. Когда мой брат и я были немного старше (но всё ещё детьми — лет 5), моя мама в течение нескольких месяцев ещё пыталась водить нас в церковь, но нам действительно не нравилась воскресная школа, да и наш отец тоже не хотел идти, так что это был весь мой религиозный опыт на тот момент. Я не знал как всё это работает. Я не знал что значат эти различные христианские вещи, о которых Кевин и его семья постоянно говорили.
Однако, если все эти разговоры об Иисусе делали их дом мирным, уютным местом для меня, в котором я постоянно находился, то пусть так оно и будет. Но Кевин также говорил об Иисусе, когда он был у меня дома. Так как мы жили достаточно близко друг к другу, он приехал ко мне, и решил остаться на ночь. И как обычно вечером я предложил ему: «Ну что, давай посмотрим „Пятницу, 13-ое“». И все те моменты, пока я смотрел как на экране Джейсон рубил, резал одного за другим человека, Кевин в эти моменты постоянно говорил мне об Иисусе.