Ушедший мир - Лихэйн Деннис. Страница 46

Чего же ждали убийцы?

Пепельной среды.

Но зачем ждать?

Единственный возможный ответ: они ничего и не ждали. И не было никаких «их». А если и были, эти «они» не пытались убить Джо.

Они пытались удержать его от чего-то.

Он взялся за телефон, вышел на городскую линию, попросил соединить его с клиникой для душевнобольных в Пенсаколе. Когда звонок передали тамошней телефонистке, он представился девушке детективом Фрэнсисом Кэдиманом из полицейского департамента Тампы и сказал, что ему срочно нужно поговорить с главным врачом, речь идет об убийстве.

Девушка соединила его.

Трубку взял доктор Шапиро и спросил, в чем дело. Джо сообщил ему, что прошлой ночью в Тампе произошло убийство и ему необходимо допросить в связи с этим одного из пациентов.

– Мы уверены, – сказал он врачу, – что этот человек может убить еще раз.

– Убить моего пациента?

– Нет, доктор. Откровенно говоря, мы подозреваем в убийстве вашего пациента.

– Ничего не понимаю.

– У нас есть два свидетеля, которые видели на месте преступления Джейкоба Мэнка.

– Но это невозможно.

– Прошу прощения, доктор, но это так. Мы сейчас приедем. Спасибо, что уделили мне время.

– Не вешайте трубку, – сказал Шапиро. – Когда произошло убийство?

– Сегодня ночью. Если точно, в два пятнадцать.

– Тогда вы ищете не того человека. Вы говорили о пациенте по имени Джейкоб Мэнк?

– Да, доктор.

– Два дня назад он пытался совершить самоубийство. Перерезал себе сонную артерию осколком оконного стекла. И с тех пор находится в коме.

– Это точно?

– Я сейчас смотрю на него.

– Спасибо, доктор.

Джо повесил трубку.

Кто больше всех выигрывает от устранения Монтуса Дикса?

Уж точно не Фредди Диджакомо. Фредди получит на откуп лишь игорный бизнес.

Территорию получит Рико.

Кто предлагал ему увезти Томаса на Кубу?

Рико.

Кто только что назвал ему одно имя, способное заставить его сидеть и не высовываться?

Рико.

Кто настолько умен, чтобы оттеснить Джо в сторонку и разыграть представление, чтобы заполучить трон?

Рико Диджакомо.

И где, по мнению Рико, Джо не должен появляться в Пепельную среду?

Церковь.

Нет, не то. Джо был в церкви и вышел оттуда спокойно…

Кондитерская.

– Господи, – прошептал Джо, подходя к двери.

Глава двадцатая

Кондитерская

Когда водитель дяди Диона, Кармине, притормозил у кондитерской Чинетти, была половина первого, день наступил душный, солнце, спрятавшееся за шерстяными облаками, светило не то светло-серым, не то грязно-белым. Дядя Дион похлопал Томаса по ноге и сказал:

– Значит, сфольятелле, да?

– Я могу пойти с тобой.

Вслед за ними к тротуару подкатили Майк Обри и Джефф-Финн.

– Нет, – сказал Дион. – Я запомнил. Сфольятелле, правильно?

– Правильно.

– Может быть, они положат нам еще пастичотти [18].

– Спасибо, дядя Ди.

Кармине обошел машину и открыл дверцу для босса:

– Я вас провожу.

– Останься с мальчиком.

– Босс, хотите я схожу вместо вас?

Томас смотрел снизу вверх, как щекастое лицо дяди Ди наливается багровой краской.

– Я попросил тебя выучить французский? – спросил Дион у Кармине.

– Что?

– Я спрашиваю: я попросил тебя выучить французский?

– Нет, босс, нет, само собой.

– Я попросил покрасить вон ту скобяную лавку?

– Нет, босс, ничего подобного.

– Я попросил трахнуть жирафа?

– Что?

– Отвечай на вопрос.

– Нет, босс, не просили…

– Значит, я не просил тебя выучить французский, покрасить скобяную лавку или трахнуть жирафа. Я всего лишь попросил остаться в машине. – Дион похлопал Кармине по щеке. – Значит, останься, мать твою за ногу, в машине.

Дион вошел в кондитерскую, разглаживая костюм и поправляя галстук. Кармине снова сел за руль и повернул зеркало заднего вида, чтобы видеть Томаса.

– Любишь бочче? [19] – спросил он Томаса.

– Не знаю, – сказал Томас. – Никогда не играл.

– О, – сказал Кармине, – попробуй. А во что играют на Кубе?

– В бейсбол, – сказал Томас.

– А ты играешь?

– Да.

– Хорошо?

Томас пожал плечами:

– Не так хорошо, как кубинцы.

– Я начал играть в бочче, когда был в твоем возрасте, – сообщил Кармине, – еще в Старом Свете. Все думают, что меня научил отец, но на самом деле это была мать. Представляешь себе картину? Моя мать в коричневом платье. Она любила коричневый цвет. Коричневое платье, коричневые туфли, коричневые тарелки. Она была из Палермо, а это значит, как говаривал мой отец, что она лишена воображения. Отец-то у меня был из…

Томас перестал его слушать. Отец неоднократно ему говорил, что тот, кто слушает других людей – по-настоящему слушает, – завоевывает их уважение и, зачастую, благодарность. «Людям просто хочется, чтобы ты видел их такими, какими они пытаются казаться. А все пытаются казаться интересными». Но Томас мог лишь притворяться, что слушает, когда собеседник явно был скучным или попросту скверным рассказчиком. Иногда Томасу хотелось быть хотя бы вполовину таким же, как отец, а иногда он точно знал, что отец просто не прав. Что касается вопроса о снисхождении к глупости, тут он не знал наверняка, кто из них прав, хотя подозревал, что могут оказаться правыми оба.

Пока Кармине болтал, послышался звонок почтальона, и тот проехал мимо на желтом велосипеде. Приставил велосипед к стене сразу за кондитерской и принялся копаться в сумке, вынимая почту этого квартала.

Позади почтальона остановился высокий мужчина со впалыми щеками и пепельным крестом на лбу, он нагнулся и принялся завязывать шнурок. Томас заметил, что шнурки у мужчины прекрасно завязаны. Но он так и стоял, согнувшись, хотя смотрел вверх и наткнулся на взгляд Томаса. У него были плоские глаза, и еще Томас заметил, что воротничок сверху у него мокрый. Мужчина опустил глаза и снова принялся возиться со своими шнурками.

Еще один мужчина, гораздо ниже ростом и плотнее, приблизился по тротуару со стороны Седьмой авеню и вошел в кондитерскую решительным, быстрым шагом.

Кармине говорил:

– …Но вот моя тетка Кончетта, она-то… – А в следующий миг поток слов иссяк, он повернул голову, что-то увидев.

С тротуара на противоположной стороне улицы сошли двое мужчин в темно-вишневых плащах. Они остановились, пропуская машину, а потом зашагали в ногу и одновременно потянулись к поясам на плащах, которые почти не были затянуты.

– Посиди-ка здесь минутку, парень, – сказал Кармине, вылезая наружу.

Машина немного качнулась, когда Кармине отбросило на нее, и Томас смотрел широко раскрытыми глазами, как ткань пиджака на спине Кармине меняет цвет, – он понял, что произошло, по эху выстрелов. В Кармине снова выстрелили, он упал. Брызги крови остались на стекле.

Майк Обри и Джефф-Финн даже не успели выскочить из машины. Те двое в плащах начали с Обри – Томас услышал грохот выстрелов; а в следующее мгновенье на месте Джеффа-Финна осталось лишь разнесенное вдребезги стекло с пассажирской стороны и кровь, забрызгавшая изнутри лобовое стекло.

У двоих мужчин, стоявших посреди авеню, были автоматы. Они развернулись к Томасу – один из них изумленно прищурился: «Там что, ребенок?» – и дула «томпсонов» развернулись вместе с ними.

Томас услышал крики и громкий треск где-то за спиной. Из витрин посыпалось разбитое стекло. Выстрелы следовали один за другим, потом загремело особенно громко, и Томас решил, что это дробовик. Он не обернулся, чтобы посмотреть, но и не упал на пол, потому что не мог отвести взгляда от собственной смерти. Дула тех «томпсонов» по-прежнему были направлены на него, мужчины переглядывались, безмолвно решая какой-то неприятный для себя вопрос.

Когда в них врезалась машина, Томаса вырвало. Не сильно – он лишь икнул от ужаса, вытолкнув из себя желчь. Один стрелок взлетел высоко в воздух и исчез из виду, потом грохнулся на капот машины дяди Диона. Упал головой вниз. Голову развернуло в одну сторону, тело – в противоположную. Томас не видел, что случилось со вторым стрелком, но тот, что лежал на капоте, смотрел на него, причем правая половина лица и подбородок были развернуты через левое плечо, как будто это было самое естественное движение. Это он прищурился, увидев в машине Томаса, и Томас ощутил, как желчь подступает к центру груди, а покойник все смотрел на него, и его блеклые глаза были такими же мертвыми, как и при жизни.