Всерьез (ЛП) - Холл Алексис. Страница 14

— Хочу, чтобы ты меня трахнул.

И он накрывает меня как штормовой вал, и это — охереть! — пугает, и — охереть! — полный восторг, и наконец-то — охереть! — происходит. Я лежу на спине, а он на мне — ух ты, сильный — срывает с меня одежду. Прямо натурально срывает. Сквозь колотье сердца и шум крови от нашего движения, и дыхания, и единения я-таки слышу, как что-то практически непоправимое случается с одним из швов. Лори проводит ладонью мне вверх по груди — скорее, чтобы защитить, чем возбудить — и я на секунду не могу понять, чего ему там надо, но потом он стягивает через голову мою футболку, и до меня доходит, что это он проследил, чтобы ткань не зацепилась за пирсинг в соске.

Я сжимаю его плечи и смотрю в лицо — раскрасневшееся и дикое. И, вашу ж мать, чувствую что-то… не знаю… но для меня так охрененно ценно, что он, даже когда настолько распаленный, помнит о такой мелочи.

И я хватаюсь за эту мысль, как за спасательный круг, потому что… Мать моя женщина. Он будто с цепи сорвался. И я как бы прижат его телом и совершенно офигевший от такого натиска, но все равно знаю — уверен как ни в чем другом — что он никогда не причинит мне боль, хоть самую маленькую, милипизерную, абсолютно нечаянную — никакую. Да и, по правде говоря, он мне нравится, и я его хочу, слишком сильно хочу, чтобы бояться. Даже когда он у меня между ног и прижимает таким грубым и совершенно… недвусмысленным способом. Ни капли сомнений, как будто все его тело говорит: «Сейчас как трахну, как трахну».

Отчего я просто с ума схожу.

Потому что это тоже из-за меня.

Я его довел до такого.

Я. Слишком худосочный, слишком странный, слишком настырный ноль без палочки. И вот это правда мое. Мое и больше ничье.

Он отбрасывает снятую футболку… куда-то, а потом его рот вроде как раскрывается над моим соском, и, о господи, жар, горячий мокрый жар. А потом его язык, фигак, дотрагивается до наконечника стрелы, легонько потягивая кожу, и это, блин, как электричество. Это яркое, не-боль-не-наслаждение, чувство, которое расходится по телу как фейерверк «Огненное колесо». Позвоночник беспомощно выгибается вверх, превращая меня в гребаные ворота для крикета, и я издаю звук, который человек никак не должен издавать только из-за того, что ему полизали сосок.

Вот тут-то я и понимаю, насколько это не мой уровень.

Я ему не соврал, когда сказал, что веду половую жизнь, как любят выражаться в больнице. Ага, живущий половой жизнью и ответственный — это про меня. Но иногда кажется, что мои взаимоотношения с сексом — это такая нездоровая смесь неуверенности в себе и гормонов. Мне нравится, когда парни хотят меня поиметь — однозначно хорошо для самооценки, фигли — и я практически постоянно живу с таким фоновым желанием все время заниматься сексом. Но вот сами потрахушки… Как-то не очень, да? Не ужасно, конечно, но с хорошим дрочевом не сравнить.

Если ты онанируешь, на тебя ничего не давит. А вот когда с кем-то, то вроде грубо, ну, находиться совсем в другом месте у себя в голове. Зато когда я выступаю сольно, тут уж можно навоображать себе столько горячих парней в цепях, сколько твоей душе угодно.

Может, это у меня из-за кинка?

А может, я просто в постели не очень. Но в основном, секс это такой влажный и неловкий процесс, и вы оба трогаете друг друга, будто толком не знаете, что надо делать.

Наверное, потому что реально не знаем.

Но ё-мое, я хочу, чтобы меня трогали, как Лори сейчас. Словно он просек, где у меня живет удовольствие, и вытягивает его наружу, несмотря на протесты.

И я хочу научиться так же его трогать.

Потому что мне очень-очень хочется видеть, как он протестует. Шучу. Ну, нет, не шучу, на самом деле, но тут дело не только во власти. Это еще и сумасшедшая благодарность и желание поделиться узнанным с другим. То есть, с ним. Разделить, короче.

Сделать ему хорошо. Потрогать везде, где он хочет.

Он поднимает голову до того, как я успеваю умереть. И я просто лежу весь в огне, напряженный и задыхающийся. Пальцы касаются моего горла.

И из меня вырывается еще один дурацкий звук. Моя кожа такая тонкая и натянутая под его пальцами, что я представляюсь себе почти прозрачным. Я для него стеклянный, до самого кроваво-красного сияющего сердца.

А потом его ладони оказываются у меня на талии. Я приподнимаюсь, и он вытряхивает меня из джинсов. Не самый лучший момент — я как жираф со своими костлявыми коленями и пинающимися ногами — но все это вылетает из головы, стоит ему только лечь обратно на голого меня. Он такой теплый и сильный, и все еще чуточку грубый. Не в смысле агрессивно, но уверенный такой, отчего и мне верится, что я тоже сильный, что мое тело для этого и создано. Принимать его в себя. Сосредоточить всю его силу на моем удовольствии.

Я обворачиваюсь вокруг него, так крепко, как только могу, и, вашу мать, упиваюсь.

Мне дико нравится его надежный тяжелый вес на себе. Как движется под моими ладонями его спина. Его член, прижатый к моему, что вообще-то несколько неудобно, но и одновременно очень интимно. Клянусь, я так и чувствую, как по стволу идет и тяжело бьется под кожей кровь, словно свой отдельный пульс. А над пахом, где волосы у Лори редеют, их отдельные спиральки вжимаются в меня, как будто он пишет мне послание в виде нашего личного граффити.

Мы какое-то время так и лежим, в этом объятии во весь рост. Его голова уткнулась мне в плечо, дыхание греет шею, и мне видно, почти как снайперу в прицел, весь его позвоночник вплоть до роскошной, чего уж тут, задницы.

И я думаю о тех секретах, которые он в себе носит. Как его горло дрожало под моими пальцами. Как он выглядел на коленях у моих ног. Его нежность, когда оборачивал меня полотенцем. И, черт, я хочу знать больше. Хочу знать, как его рот будет чувствоваться на моем члене. Какой он на вкус в местах, где мне до сих пор ни разу не хотелось знать вкус других людей. Хочу раздвинуть его ноги и проехаться ногтями по внутренней стороне бедер. Хочу сделать ему больно.

Какие же у меня руки загребущие. Хочется иметь все.

— Мама родная, Лори. — Я вплетаюсь пальцами в его волосы. Они невероятно мягкие, особенно у шеи. И он поднимает глаза и смотрит прямо в мои. Его лицо залито таким отчаянным румянцем, от которого у меня живот ходуном ходит.

— Ты просто охеренно… — Даже не знаю, что я собирался сказать.

Нет такого слова, которое бы описало, насколько я его хочу, и как я себя с ним чувствую.

Но оказывается, мне и не надо ничего говорить.

— Ляг на живот. — Голос у него стал такой низкий, что он почти что рычит на меня. И это самая страстная вещь в мире.

Хотя не знаю, зачем вообще было нужно говорить, потому что он не дает мне шанса. И просто берет и сам меня переворачивает. Да так быстро, что я отдышаться не могу. И теперь беспомощно таращусь на изножье кровати, что… слушайте, у меня жизнь несколько ограниченная, понятно? И до сих пор, если я занимался сексом, то это обычно происходило у кого-то дома, на односпальной кровати и очень-очень тихо. Не то чтобы меня тогда распирало от желания кричать, чтоб аж окна повышибало. Но, в общем, да — пожалуй, мне никогда не приходило в голову, что горизонтальное положение в постели можно принимать не макушкой к изголовью.

Но вот я тут, с парнем, который так хочет меня отыметь, что я разложен практически по диагонали и лицом к ножной части кровати, а ему все равно.

Да, согласен, это мелочь такая. Вообще смешно о ней думать. Но для меня она все-таки что-то значит. Есть нечто романтическое в этой идее, которой он со мной поделился. Как будто я стал такой сумасшедшей, искусительной версией себя.

Вместо того, кто я на самом деле.

Вытягиваю руку и хватаюсь за красивую резную деталь его кровати. Дерево под моими пальцами гладкое, как кожа, и быстро согревается. Странно, какие сенсорные подробности выхватывает твой мозг. Тут мужчина раздвигает мне ноги, целует в шею под затылком, а-а, етить твою… трется членом о мою задницу… а мне резные детали его кровати впечатались в мозг, словно я их теперь никогда не смогу забыть.