Озарение - Гурвич Владимир Моисеевич. Страница 5
— Возможно. — Дана внимательно стала рассматривать Максима. Почему-то ей он нравился сейчас меньше, чем при первом на него взгляде. Пожалуй, лицо чересчур простоватое; она бы не стала его писать. Как-то неинтересно, не достает индивидуальности. Мимо такого портрета зрители станут проходить мимо, не обращая на него внимания.
Неожиданно в памяти всплыла виденная сегодня одна из картин Нефедова. Совсем простая по композиции и исполнению, но именно она поразила ее больше всего. На полотне было изображено небо такого изумительного голубого цвета, что оторваться от него было невозможно. Она минут пять любовалась этой работой. И все это время спрашивала себя: как он сумел добиться такого оттенка?
Заиграла музыка, они снова пошла танцевать. Максим, уже не стесняясь, лапал ее. Обычно такое поведение партнера Дану быстро заводило, но сейчас она не без удивления была вынуждена отметить, что желание куда-то испарилось из ее тела. Зато вновь и вновь перед мысленным взором возникало голубое небо Нефедова.
Максим во время танца уже целовал ее в губы, Дана машинально отвечала, но тело упорно не наполнялось желанием. Они снова сели за столик. Парень вплотную придвинулся к ней.
— Пойдем к тебе, — предложил Максим. Он уже выяснил, что Дана живет одна.
Дана задумчиво посмотрела на него.
— В следующий раз, Макс. Что-то мне захотелось спать. Поздно уже.
— Всего двенадцать, детское время, — возразил парень.
— Для тебя детское, а для меня самое оно. Так что пока.
Дана встала, и не обращая внимания на огорченное лицо Максима, стала пробираться к выходу.
7
Дана вошла в свою квартиру-мастерскую, бросила на старенький диван сумку и села к натянутому на мольберт холсту. Некоторое время назад она задумала одно полотно, но то не хватало времени, то желания, то еще чего-то, и пока она даже не приступила к работе. Но сейчас у нее возникло сильное желание это сделать. И все под влиянием картины Нефедова.
Этот удивительный сине-голубой цвет. Как он смог добиться такого колера? снова и снова спрашивала себя Дана. И не понимала, это была какая-то загадка, которую ей страстно хотелось разгадать. Точнее, самой воспроизвести это удивительное свечение, которое шло от его картины.
Дана закрыла глаза, чтобы увидеть еще раз картину Нефедова внутренним зрением. Она хотела, чтобы этот удивительный свет разлился по ее сознанию, проник во все его самые отдаленные и потайные уголки и закоулки. Затем взяла в руки кисть, обмакнула ее в краску и нанесла на холст первый мазок.
Дана просидела за холстом почти до самого утра. В окно свозь занавески стали пробиваться первые лучи восходящего солнца. А она все продолжала работать. Дана уже давно сбилась со счета, какой это был вариант. Но до сих пор ни один не удовлетворил ее; все они были похожи на полотно Нефедова, и при этом все было не то. Она видела, что не хватало совсем немного, но это немного как раз и являлось самым важным и главным. А вот его она никак не могла уловить.
Она чувствовала, как в конец обессилила, но больше не от усталости, не от того, что всю ночь провела за мольюбертом, а от того, что так и не сумела сделать то, что хотела. Уже не в первый раз Дана ощутила разочарование в себе. А именно этого чувства она опасалась более всего. Если оно прочно проникнет в ее душу, то его уже оттуда не выковырять никакими способами. Она знала немало примеров, когда люди, оказавшись в его власти, быстро деградировали. Одни спивались, другие просто бросали занятие живописью, а есть и случаи, когда кончали самоубийством. По крайней мере, с одним таким парня она была знакома, у них даже был короткий, но бурный роман. Когда она узнала, что с ним произошло, прийти в себе не могла неделю. Он оставил предсмертное послание, в котором объяснял причины своего поступка — разочарование в своем таланте. Даже сейчас, вспоминая об этом, она ощущала холодок в груди.
Дана быстро разделась и бросилась в кровать. Она заснула почти мгновенно, но даже во сне ее преследовало ощущение своего поражения.
8
Утром Дана быстро позавтракав, точнее, съела оставшийся у нее небольшой кусочек сыра, стала звонить Нефедову. По его голосу она понимала, что он безумно рад ее звонку. Но к ее удивлению, когда она выразила желание тут же приехать к нему, он не стал ее приглашать, объяснив это тем, что сейчас работает и пока не может с ней встретиться. Они договорились, что она придет к нему вечером.
Почему-то отказ встретиться с ней немедленно раздосадовал Дану. Получается, что вопреки тому, что она думала, у нее нет абсолютной власти над ним; работа для него важней. А это обстоятельство ставит ее задачу еще более трудновыполнимой. Придется приложить дополнительные усилия. Она-то по наивности думала, что после того, что произошло между ними, он в ее власти. А получается, что это далеко не так.
Дана задумалась. Она должна заставить его потерять от нее голову, только в таком случае он будет послушно выполнять все ее желания. Никаких особых препятствий она для этого не видела, у нее уже достаточно накопилось опыта, чтобы разжечь в мужчине самый настоящий пожар страстей. Вот только есть одна загвоздка — легко это сделать, когда сама пылаешь, а когда остаешься холодной, как айсберг, когда этот человек вызывает скорей отвращение от одной мысли, что придется заниматься с ним любовью, то это становится несравненно более трудной задачей.
Но пока ее выполнение откладывается до вечера. А сейчас чем ей заняться?
Впрочем, чем заняться она знала; у нее катастрофическая ситуация с деньгами, в том смысле, что их практически нет. Точнее, осталось на пару дней полуголодного существования. И надо срочно искать подработку.
Дана знала, что единственная возможность ее найти — обратиться к Болтневу. Она уже так поступала несколько раз и до си пор он всегда приходил ей на помощь, подбрасывал ей халтуру. В последний раз она рисовала вывеску для ателье, заплатили, правда, гроши, но и работа была совсем не трудной, она с ней справилась за два дня. Заказчик остался доволен, но это, к большому ее сожалению, никак не повлияло на сумме гонорара.
Дану останавливало то, что ей было неудобно так часто беспокоить Болтнева. Кто она ему и кто он для нее? Бывший ее преподаватель композиции, у которого она многому научилась. Дана иногда задумывалась над странным феноменом: сам Болтнев был посредственным художником, о чем он прекрасно знал. Более того, этого и не скрывал, спокойно признавался в том, что Господь пожадничал при наделении его талантом. Но при этом был замечательным педагогом, с первого взгляда умевший находить прекрасные композиционные решения. Дана ни о раз следовала его рекомендациям и всегда они оказывались верными. Специально она предпринимала попытки сделать по своему, вопреки тому, что советовал ей он. И всегда это оказывалось хуже, в чем она честно себе признавалась. Но с другой стороны не может же она вечно полагаться на его рекомендации, она живописец и должна следовать своим представлениям.
У Болтнева была еще одна замечательная способность, каким-то непостижимым образом к нему стекалась информация о различных подработках, халявах для художников. Дана обнаружила это совершенно случайно, столкнувшись однажды с ним на улице. Неожиданно для нее Болтнев очень обрадовался их встрече, затащил в кафе. Дану немного по сопротивлялась, так как денег на подобные заведения у нее не было, но все же пошла в надежде, что за нее заплатит приглашающая сторону. Так и случалось, она накормила ее обедом и расплатилась по счету.
И пока Дана ела, Болтнев долго и детально расспрашивал про ее житие-бытие. Сначала Дана не хотела ему ничего рассказывать, так как похвастаться было абсолютно не чем, но затем неожиданно для себя разоткровенничалась. И даже пожаловалась на безденежье. Вот тогда бывший преподаватель и предложил ей первую халяву. Он сразу честно предупредил — заплатят мало, это от него, к сожалению, не зависит. Но Дана была рада и такому заработку; хоть какие-то, но деньги.