Город иллюзий - Ле Гуин Урсула Кребер. Страница 36
— Нас сейчас снимают, Стрелла.
— Я знаю, — ответил невысокий человек голосом Эстрел. Ни один из них не обратил ни малейшего внимания на Фалька. Они вели себя так, словно в комнате больше никого не было. — Ну же, спрашивай, что хотел, Краджи.
— Я хотел спросить тебя: почему это отняло так много времени?
— Много? Ты несправедлив, мой Повелитель. Как я могла проследить его путь в Лесу к востоку от Хорга? Там ведь сплошная глушь. А от глупых животных помощи не добьешься — только и способны, что лепетать слова Закона. Когда вы, в конце концов, сбросили мне детектор, настроенный на людей, я находилась в двухстах милях к северу от него. Он направлялся к территории Баснасска. Тебе известно, что Совет снабдил их птицебомбами, чтобы перехватывать Странников и других бродяг. Так что мне пришлось присоединиться к этому вшивому племени. Разве ты не получал моих сообщений? Я постоянно передавала их, пока не обронила передатчик при переправе через реку к югу от Владения Канзас. И моя мать в Бесдио дала мне новый. Они же наверняка записывали мои отчеты на пленку.
— Я никогда не прослушиваю отчеты. Но в любом случае все это время потрачено напрасно — тебе так и не удалось за долгие недели научить его не бояться нас.
— Эстрел! — крикнул Фальк. — Эстрел!
Нелепая и хрупкая в своем трансвеститском костюме Эстрел не обернулась, не услышала его. Она продолжала разговаривать с мужчиной в мантии. Давясь от стыда и гнева, Фальк выкрикивал ее имя, затем бросился вперед и схватил ее за плечо Но там не было ничего, кроме перелива разноцветных пятен в воздухе.
Складка двери в стене открывала Фальку соседнюю комнату. Человек в мантии и Эстрел стояли там спиной к нему. Он шепотом произнес ее имя. Она обернулась и взглянула на него. Она смотрела ему в глаза, и в ее взоре не было ни торжества, ни стыда. Ее взгляд оставался таким же спокойным, бесстрастным, отчужденным, как и все то время, пока они были вместе.
— Почему почему ты лгала мне? — хрипло спросил Фальк. — Зачем ты привела меня сюда?
Он сам мог себе ответить. Он знал, кем он был и кем всегда оставался в глазах Эстрел. И этот вопрос задал не его разум, а его самоуважение и верность, которые не могли ни вынести, ни принять всю тяжесть истины в это первое мгновение.
— Меня послали, чтобы я привела тебя сюда. Они хотели, чтобы ты пришел.
Фальк попытался взять себя в руки. Застыв в неподвижности, даже не пытаясь шагнуть ей навстречу, он спросил:
— Ты — из Сингов?
— Я — Синг, — сказал мужчина в мантии, приветливо улыбаясь. — А все Синги — лжецы. И если я — Синг, который тебе лжет, в таком случае я, конечно же, не Синг, хотя и лгу, не являясь при этом Сингом. А может, все это ложь, будто все Синги — лгуны? Но я на самом деле Синг; и я воистину лгу. Животные, как известно, тоже лгут. Ящерицы меняют свой цвет, жуки имитируют кору, рыба камбала лжет тем, что, застыв в неподвижности, окрашивается в цвет песка или гальки в зависимости от характера дна Стрелла, этот фрукт глупее всякого ребенка.
— Нет, милорд Краджи, он очень умен, — возразила Эстрел тихим бесстрастным голосом. Девушка говорила о Фальке так, как люди говорят о животных.
Она шла рядом с Фальком, ела с ним, спала с ним. Она засыпала в его объятиях Фальк молча стоял и смотрел на нее. Эстрел и высокий мужчина тоже стояли молча, не двигаясь, словно ожидали от Фалька какого-то сигнала для продолжения своего выступления.
Он не испытывал к ней неприязни. Она не будила в нем никаких чувств. Она стала воздухом, призрачным мерцанием света. Все чувства его теперь были обращены вовнутрь, на себя. Его поташнивало от унижения.
«Иди один, Опал», — говорил ему Владыка Канзаса. «Иди один», — говорил ему Хиардан-Пчеловод. «Иди один», — говорил ему старый Слухач в Лесу. «Иди один, сынок», — говорил ему Зоув. Сколько людей смогли бы направить его, помочь ему в поисках, вооружить знанием, если бы он пересек прерии в одиночку? Сколь многому он мог бы научиться, если бы не доверился Эстрел?
Теперь же ему известно лишь то, что он неизмеримо глуп и что она лгала ему. Она не переставая лгала ему с самого начала, с того самого момента, когда сказала, что она — Странница нет, еще раньше. С того момента, когда впервые увидела его и притворились, будто не знает, кем и чем он является. Она давно уже знала о нем и была послана для того, чтобы противодействовать влиянию тех, кто ненавидит Сингов — виновников того, что было сделано с его мозгом, и чтобы помочь ему обязательно добраться до Эс Тоха.
«Но тогда почему, — мучительно размышлял Фальк, стоя в одной комнате и глядя на Эстрел, стоявшую в другой, — почему она теперь перестала лгать?»
— Что я теперь говорю тебе, не имеет никакого значения, — сказала она, словно прочтя его мысли.
Возможно, так оно и было. Они никогда не пользовались мыслеречью, но если Эстрел из Сингов и имеет их ментальные способности, величину которых люди оценивали лишь по слухам и догадкам, Эстрел, возможно, подслушивала его мысли в течение всего их совместного путешествия. Как он мог судить об этом? Спрашивать же у нее не было никакого смысла.
За спиной послышался какой-то звук. Фальк обернулся и увидел двух людей, стоявших на другом конце комнаты возле зеркала. В длинных черных одеяниях с белыми капюшонами, они были вдвое выше обычных людей.
— Тебя так легко провести, — сказал один гигант.
— Ты должен понимать, что тебя дурачили, — добавил другой.
— Ты всего лишь получеловек!
— И как получеловек ты не можешь знать всей правды.
— Ты, кто ненавидит, одурачен и высмеян.
— Ты, кто убивает, выскоблен и превращен в орудие.
— Откуда ты явился, Фальк?
— Кто ты, Фальк?
— Где ты, Фальк?
— Что ты из себя представляешь, Фальк?
Оба гиганта откинули свои капюшоны, показывая, что под ними ничего нет, кроме тени, и попятились к стене. Затем прошли сквозь нее и исчезли.
Из другой комнаты в объятия Фалька бросилась Эстрел. Она прижалась к нему всем телом и стала жадно и отчаянно целовать его.
— Я люблю тебя, я влюбилась в тебя с первого же взгляда. Верь мне, Фальк, верь мне!
Затем она, по-прежнему всхлипывавшая «Верь мне!», была оторвана от него и уведена прочь, словно влекомая некоей могущественной, невидимой силой, как бы выброшенная свирепым порывом ветра сквозь некую узкую дверь, которая бесшумно закрылась за ней, как захлопнувшийся рот.