Время новых листьев (ЛП) - Киши Юсукэ. Страница 7

— Немного.

— Ты проделала путь сюда, и я хотел бы угостить тебя нашей вегетарианской кухней, но тебе, к сожалению, нужно поститься до утра. Сможешь?

Я была недовольна, но кивнула.

— Кстати, я настоятель в этом старом храме. Меня зовут Мушин.

Я сразу выпрямилась. Все в Камису-66 знали имя священника. Как Шисей Кабураги, почитаемый за его мощную проклятую силу, Мушин был любим и уважаем за свой характер.

— Я… Саки Ватанабэ.

— Я хорошо знаю твоих родителей, — сказал он, кивая. — Они были выдающимися детьми, и я ждал, что на них сможет положиться город. Они справились, как я и думал.

Я не знала, что сказать, но слушать похвалу родителей было приятно.

— Но твой папа любил шутки. Он каждый день бросался фальшивыми яйцами тростянки в бронзовую статую. Запах был ужасным, и мы не знали, как от этого избавиться. То была моя статуя, кстати. Ах, тогда я был директором школы Гармонии.

— Да? — я впервые слышала, что главный священник Мушин был директором. Было сложно представить, что отец по характеру был похож на Сатору.

— Саки, ты скоро попадешь в академию, станешь взрослой. Но до этого ты должна уединиться в этом храме на ночь.

— Где этот храм? — я знала, что перебивать грубо, но не сдержала любопытства.

— Это Храм чистоты. Обычно я в Храме чистой земли в Хейринге, но прибыл сюда жечь кедровые палочки для церемонии взросления.

— Мы можем быть вне Священного барьера?

Мушин немного удивился.

— Да. Ты впервые вне барьера. Но не переживай. Вокруг этого места барьер, что не уступает по силе Священному.

— Понятно.

Спокойный голос Мушина прогонял мои тревоги.

— Пора готовиться. Зажигать кедровые палочки не так интересно, это простая церемония. До этого будет небольшая проповедь. Не официальная, так что расслабься. И от нее ты можешь ощутить сонливость. Если уснешь — не страшно.

— Но…

— Нет, все хорошо. Ко мне в храм приходят те, кто не может уснуть, с этой целью, хоть это было давно. И не спать всю ночь, но и ничего не делать — трата времени, как по мне. Когда-то мне нужно было провести проповедь, но никто не хотел слушать. Я нашел страдающих бессонницей и провел ее для них. Все крепко уснули через десять минут.

Он говорил не медленно и нудно, как многие в его возрасте. Он мог очаровать слушателей. Я смеялась и легко болтала с ним.

А проповедь была не такой скучной, чтобы я уснула, но и не веселой. Она была о Золотом правиле. Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступили с тобой. Ставь себя на место другого и думай, как бы себя чувствовал.

— …это кажется просто, но сложно понять. Например, вы с подругой поднимаетесь в гору. Вы проголодались по пути. Твоя подруга взяла онигири, начала его есть, а у тебя ничего нет. Ты просишь поделиться, а она говорит, что в этом нет необходимости.

— Почему?

— Потому что я могу пережить твой голод.

Я была потрясена. Логика была непонятной.

— Такие вряд ли есть.

— Конечно, но вдруг были? Что думаешь? Какая часть слов неправильна?

— Какая часть… — я растерялась. — Думаю, они нарушили Код этики.

Мушин покачал головой, слабо улыбаясь.

— Такое очевидное не в Коде этики.

Конечно, если бы они записывали все мелкие правила, Код этики был бы из множества томов, которые сделали бы библиотеку огромнейшей.

— Ответ — не нечто рациональное, а эмоциональное, — священник стукнул себя по груди.

— Мое сердце?

— Да. Ты можешь ощутить боль друга сердцем? Если да, то ты захочешь помочь, да? Это важнее всего у людей.

Я кивнула.

— Ты можешь ощутить боль другого?

— Да.

— Не гипотетически. Ты можешь забрать себе чужую боль?

— Могу, — уверенно сказала я. Я думала, что беседа закончилась, но реакция Мушина была не такой, как я ожидала.

— Тогда почему нам не попробовать?

Пока я пыталась понять, о чем он, Мушин вытащил из одеяния нож, лезвие заблестело. Я была потрясена.

— Эксперимент. Ты сможешь ощутить мою боль, когда она вот так? — он без предупреждения ударил себя ножом по ноге.

Я ошеломленно пялилась.

— Мы можем терпеть любую боль наших тел, если натренированы. И в этом возрасте я не так сильно истекаю кровью… — рассеянно бормотал он.

— Прошу, хватит! — закричала я, опомнившись. Голос дрожал, сердце гремело в груди.

— Это тебе. Ты ощущаешь мою боль на самом деле? Если да, я прекращу.

— Я ощущаю, так что прекратите, пожалуйста!

— Нет. Не ощущаешь. Ты только представляешь. Настоящая боль из сердца.

— Это… — что мне делать? Ноги не слушались.

— Что? Пока не ощутишь боль, я должен это делать. Так я тебя направляю.

— Н-но как я…

— Не представляй. Пойми. Ты. Сделала. Это. Со. Мной, — голос Мушина был полон боли. — Понимаешь? Ты. Заставляешь. Меня. Страдать.

Я думала, мое сердце остановится. Что мне делать, чтобы спасти его?

— Прошу, помоги, — тихо и хрипло сказал он. — Останови это. Помоги мне.

Как мне объяснить атмосферу? Это было нелогично, но я поверила, что мучила священника. Слезы лились из моих глаз.

Мушин стонал от боли. Ладонь, сжимающая нож в ноге, подрагивала.

А потом произошло нечто невероятное. Мое тело напряглось, я не могла двигаться, поле зрения сузилось, на грудь что-то давило, и я не могла дышать.

— Прошу. Не. Убивай. Меня.

Эти слова что-то включили. Резкая боль началась с левой стороны моей груди, двигалась к макушке.

Я потеряла равновесие и упала на татами на бок.

Сердце. Дыхание. Я не могла дышать. Рот открывался и закрывался как у рыбы без воды.

Я увидела, как Мушин смотрит на меня, как на образец в лаборатории.

— Соберись, прошу, — его голос звучал издалека. — Саки, все хорошо. Со мной ничего не случилось.

Глаза слезились, я увидела, как он встал, будто ничего не произошло. Раны не было.

— Присмотрись. Ран нет. Нож — фальшивка. Он ничего не пронзит.

Он надавил на клинок, и он вжался в рукоять.

Я лежала на полу в смятении.

Боль угасала, и я смогла снова двигаться. Я встала, тихо кипя от его шутки. Я не успела возмутиться, перемены в теле удивили меня.

— Поражает, да? Но ты прошла последнюю проверку, — лицо священника снова было спокойным. — Если можешь ощущать боль другого как свою, то не стоит переживать. Пора дать тебе твою мантру.

Мое тело стало нормальным, но я все еще могла лишь кивать.

— Но не забывай боль, что ты ощутила. Помни ее, сделай частью себя, — его глаза проникали вглубь моего сердца. — Это отличает людей от зверей.

Монах, который молился, бросил на алтарь нечто, похожее на пилюли, налил ароматное масло, и пламя вспыхнуло.

Монахи бормотали сутры за мной, и это звучало как тысяча сверчков.

Помывшись, я надела белую одежду, какая бывала на трупе. Я села за молящимся монахом и сжала ладони.

Ритуал продолжался без конца, а я устала. Близилось утро. Рассеянные мысли возникали и пропадали как пузыри. Я не могла толком думать.

Все время в огонь что-то подбрасывали, и мои грехи и тревоги словно сгорали. Но ритуал тянулся так долго, словно тревог и грехов у меня было ужасно много.

— Теперь твои сердце и тело очищены. Осталось сжечь твои последние желания, — сказал Мушин за мной.

Я поклонилась. Наконец-то, меня отпустили.

— Смотри на огонь, — голос из темноты, казалось, доносился с небес. — Смотри на огонь.

Я следила за огнем, что плясал над алтарем.

— Попытайся управлять огнем.

— Не могу, — я не пробовала использовать проклятую силу с появления Духа Благословения.

— Ты можешь. Пусть огонь трепещет.

Я смотрела на огонь.

— Влево, вправо. Из стороны в сторону…

Было сложно сосредоточиться, но вскоре я смогла это сделать, огонь поднялся выше. Он становился все ярче, в центре огонь был почти прозрачным. Пламя трепетало по краям.

Двигайся. Двигайся.

Не огонь. Я вдруг поняла. Огонь был из сияющих частиц, но они были рассеяны, а не плотной субстанцией.