Краткая история Бразилии (СИ) - Фаусту Борис. Страница 51

Как олигархия Риу-Гранди-ду-Сул, так и олигархия Минас-Жерайса, контролировавшие республиканские партии своих штатов (соответственно РПР и РПМ), выступали по отношению к обществу как самостоятельная политическая сила. РПР утвердилась себя как мощная политическая структура, черпавшая идеи в авторитаристской версии позитивизма и выступавшая в качестве арбитра при согласовании интересов таких активно развивавшихся социальных групп, как скотопромышленники и иммигранты. Олигархия штата Минас-Жерайс также не была «манной небесной» у владельцев кофейных плантаций или скотоводов.

Осознавая необходимость принимать во внимание интересы данных социальных слоев, эта олигархия создала организацию профессиональных политиков, которая по большей части и превратила ее в источник власти, назначая чиновников, принимая решения об инвестициях в систему образования, в транспорт и др.

На первый взгляд могло бы показаться, что участие в выборах широких масс населения способно положить конец господству олигархий. Однако участие в выборах не было обязательным, а народ, как правило, представлял себе политику как междоусобные игры «сильных мира сего» или как «обмен услугами» по принципу «ты — мне, я — тебе». Отсутствие интереса со стороны народа становилось все более явным по мере того, как в ходе президентских выборов партии штатов вступали между собой в сговор с целью выдвижения единой кандидатуры или когда кандидаты от оппозиции не имели никаких шансов на победу. Процент участвовавших в голосовании колебался от минимального уровня в 1,4 % от общей численности населения страны (например, на выборах Афонсу Пены в 1906 г.) до максимального показателя в 5,7 % (на выборах Жулиу Престиса в 1930 г.).

Другой важный аспект заключался в том, что результаты выборов не отражали реальную действительность. Голосование не было тайным, а большинство избирателей находилось под давлением политических предводителей, которым они еще и пытались угодить. Весьма обычной была практика фальсификаций результатов выборов, которые производились путем подмены избирательных протоколов, включения в избирательные списки умерших, иностранцев и т. п. Подобные искажения, впрочем, не были в новинку, будучи продолжением сложившегося еще при монархии порядка вещей.

Несмотря на все это, по сравнению с эпохой Империи явка на выборы возросла. Сопоставление выборов в парламент последнего созыва периода Империи (1886) с выборами первого президента Республики, в которых участвовали избиратели из всех штатов (1898), показывает, что участие в выборах возросло на 400 %. Кроме того, не все президентские выборы эпохи Республики были нужны лишь для возведения в должность какого-либо кандидата. Выборы 1910, 1922 и 1930 гг., когда были избраны, соответственно, Эрмис да Фонсека, Артур Бернардис и Жулиу Престис, были отмечены острой борьбой.

Уже вошло в обиход определение Первой республики как «республики полковников», когда термин «полковники» употреблялся по аналогии с полковниками старой Национальной гвардии, большинство из которых были землевладельцами, обладавшими властью на местах. «Коронелизм» [91] представлял собой вариант более общей системы социально-политических отношений, а именно клиентелизма, который существовал как в деревне, так и в городе. Отношения подобного рода проистекали из социального неравенства, из невозможности граждан реализовать свои права, из слабой помощи со стороны государства или вообще ее отсутствия и из невозможности сделать карьеру на государственном поприще. Все эти черты уходили своими корнями во времена колонии, но именно Республика создала условия для концентрации наибольшей власти в руках местных политических предводителей. Подобная ситуация стала результатом как увеличения налоговых отчислений муниципиям, так и выборов мэров.

С точки зрения избирательного процесса, «полковник» осуществлял контроль над избирателями в своей «зоне влияния». Он обменивал голоса за нужных ему кандидатов на широкий спектр услуг — от пары обуви до объявления вакансии в больнице или назначения на должность учительницы. Но «полковники» отнюдь не монополизировали политическую арену Первой республики. Имелись и другие группы, которые отражали разнообразные интересы городских слоев и оказывали значительное воздействие на общий политический курс. Кроме того, хотя «полковники» и были важным элементом устойчивости олигархической системы, они для поддержания своей власти зависели от других институтов, среди которых в крупных штатах особенно выделялось правительство штата, отнюдь не являвшееся аналогом контролировавшихся «полковниками» муниципалитетов. «Полковники» обеспечивали голоса избирателей политическим лидерам соответствующего штата, но, в свою очередь, и сами зависели от них, когда речь заходила о предоставлении различных благ. Избиратели ждали этих благ, тем более, что они предназначались не отдельным личностям, а большим группам населения.

«Коронелизм» имел свои особенности, связанные с социальнополитическими реалиями каждого региона. Наиболее яркий пример власти «полковников» — глубинка Северо-Востока, район бассейна реки Сан-Франсиску, где возникли настоящие «государства полковников», обладавшие собственными вооруженными силами. В более же значимых штатах «полковники» зависели от более разветвленных структур, т. е. от правительства штата и от республиканской партии.

3.3. Отношения между федеральным центром и штатами

Обычно Первую республику называют эпохой «кофе с молоком». В этом выражении обыгрывается тот факт, что в описываемую эпоху политика всего государства вырабатывалась в рамках альянса штатов Сан-Паулу (кофе) и Минас-Жерайс (молоко). Реальность, впрочем, была более многообразной. Для ее понимания необходимо вплотную рассмотреть отношения между федеральным центром и как минимум тремя весьма различными штатами — Сан-Паулу, Минас-Жерайс и Риу-Гранди-ду-Сул.

Не покушаясь на федеральную власть, штат Сан-Паулу стремился утвердить свою автономию, которая зиждилась на доходах от растущей экономики и на серьезной военной силе. Но паулисты не могли позволить себе роскошь рассчитывать только на собственные ресурсы. Вот наиболее яркий пример: проведение денежной политики и установление обменного курса (что не только определяло финансовое положение страны, но и отражалось на дальнейшей судьбе кофейного бизнеса) являлось прерогативой федерального центра.

Именно на этих проблемах и сосредоточились паулистские политики, которые, выходя на федеральный уровень, стремились добиться поддержки центральным правительством своих планов по повышению стоимости кофе. Получалось так, что, хотя экономика штата Сан-Паулу в годы Первой республики приобрела диверсифицированный характер, политическая элита штата действовала в основном в интересах кофейной буржуазии, из которой, впрочем, происходили многие ее представители.

Политика валоризации [92] кофе является одним из наиболее красноречивых примеров роли штата Сан-Паулу в масштабах федерации и отношений между различными штатами. Начиная с 1890-х тт. кофейное производство штата необычайно выросло, что породило проблемы с получением доходов от кофейных плантаций. Причины их были двоякими: во-первых, из-за большого предложения цены на кофе на мировом рынке снижались, а во-вторых, имевшее место начиная с правления Кампуса Салиса повышение стоимости бразильской национальной валюты не позволяло компенсировать падение мировых цен за счет большей выручки в национальной валюте.

Для того чтобы гарантировать доходность кофейных плантаций, в штате Сан-Паулу в начале века разрабатывались различные планы государственного присутствия на кофейном рынке. В конечном счете в феврале 1906 г. был составлен договор под названием «Соглашение Таубатё», по наименованию города в штате Сан-Паулу, где оно было заключено. Договор был подписан штатами Сан-Паулу, Минас-Жерайс и Рио-де-Жанейро.