На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина. Страница 103

— Уволь меня, — буркнул недовольно Иоганн. — Берлин сейчас — это не город, а уродливая казарма с солдатиками в черной и серой форме.

— Иоганн! — возмущенно воскликнула баронесса и покосилась на Мисси, которая предпочла сделать вид, что ничего не слышала. — И ты забываешь, что мы сейчас воюем против коммунистов и капиталистов. Неудивительно, что в Берлине много военных.

— Ты меня поняла, Анне, — упрямо произнес он, и баронессе ничего не оставалось, как перевести вопросительный взгляд на сына, который смотрел куда-то в окно, на белоснежные просторы парка за тронутым легким морозцем стеклом.

— Я не поеду сейчас, мама, — твердо заявил Рихард. — Мой долг хозяина — привести Розенбург в порядок.

Баронесса разочарованно ахнула, и он потянулся к ней и взял за руку, которую поднес к губам для поцелуя.

— Ты можешь ехать с Мисси и Магдой, — произнес Рихард нежно и мягко. — Я ни за что не прощу себе, если ты подхватишь пневмонию на гуляющем в доме сквозняке. Я приеду, как только смогу, обещаю. Уверен, что уже второго числа буду в Берлине, и у нас будет еще четыре дня.

Это был хороший компромисс. Но Лена не могла не огорчиться. Потому что эти четыре дня тоже могли быть бы ее, Лениными. А теперь выходило, что ей осталось только три неполных дня быть рядом с ним.

— Разумеется, я останусь на Новый год с тобой и Ханке, — ответила баронесса в тон сыну. — И речи быть не может о том, чтобы уехать одной. Мы все вместе будем в Берлине второго января. Времени будет достаточно, чтобы насладиться всеми праздничными развлечениями в столице.

— Конечно, — с улыбкой согласился с ней Рихард.

Вдруг встрепенулась Мисси, будто что-то вспомнив. Лена, в этот момент подливавшая ей кофе, с трудом сохранила самообладание, чтобы не отпрянуть при таком резком движении.

— Говорят, что в Немецком доме оперы в посленовогодние дни повторяют «Фиделио» [43]! Я могу попросить своих знакомых достать нам билеты в ложу, — предложила Мисси. — Или можно посмотреть новую постановку Гзовской [44] в Фольксбюне, если та уже готова к премьере. А может, она покажет что-то из своих старых работ. Ее «Карнавал» Шумана [45] в Лейпциге был просто бесподобен…

Рихарду можно было не бросать встревоженный взгляд на Лену в этот момент. Она и так все поняла. Определила по названию, что речь идет сейчас именно о балете. Рука помимо воли чуть дрогнула при этом. Несколько капель кофе сорвались с носика кофейника и упали на рукав платья Мисси, расплывшись некрасивыми темными пятнами на шелке. У Лены даже дыхание перехватило при мысли о том, что ждет ее в качестве наказания за эту ошибку. И она почему-то тут же взглянула растерянно на Рихарда, словно надеясь найти помощь у него сейчас.

— Я не особо люблю балет, — резко произнес он, тут же обращая внимание сидящих за столом на себя. — Но оперу с удовольствием послушаю, если ваши знакомые сумеют достать билеты, Мисси. А еще можно до конца моего отпуска поужинать в одном из ресторанов на Унтер-ден-Линден. Например, в ресторане отеля «Адлон». Или в «Хиллере». Что вы скажете на это, Мисси?

— О, это было бы превосходно! — ответила немка, лишь мельком взглянув на рукав испорченного платья, и тут же пустилась рассуждать, как изменились меню ресторанов в военное время. Баронесса же только губы поджала на секунду, бросив на Лену острый взгляд, полный недовольства. Но ничего не сказала, даже не стала требовать для нее у Биргит наказания за порчу платья гостьи. Ее благодушие объяснялось просто — она была очень довольна тем, что Рихард наконец-то внял намекам и обратил внимание на Мисси, выразив пусть пока и намек на ухаживание за Мисси.

— Ты поступил благоразумно, — хвалила баронесса сына позднее, когда Мисси с подругой уже уехали из Розенбурга, заручившись обещаниями скорой встречи в Берлине. Рихард сам отвез их на станцию на своем «опеле», и его мать так и светилась от радости, словно нить накала в электрической лампочке.

Лена не могла не прислушаться к их разговору, когда распознала голоса в соседней комнате. И даже сделала знак Катерине, чтобы та как можно тише двигалась во время уборки, и подошла прямо к дверному проему, чтобы лучше слышать.

— Ты же знаешь, вопрос брака принципиально важен сейчас для твоего положения. Отсутствие супруги при ориентировании партии на семейные ценности идет тебе только во вред и вызывает подозрения. Идеальный офицер Германии блещет не только на поле боя, но и дарит своей стране достойных наследников. Именно брак образует нацию. Так говорит наш фюрер.

— Мама, послушай себя сейчас, — медленно произнес Рихард в ответ. — Ты говоришь так, словно рассуждаешь о помете собак. Я так же подыскивал пару для Артига когда-то — по соответствию стандартам и просто потому, что пришло время.

— Ты слишком утрируешь! — резко ответила баронесса. Вслед за этими словами раздался щелчок крышки зажигалки, и из комнаты потянуло сигаретным дымом. — Ты сам понимаешь, твое происхождение — явный минус. Фюрер люто ненавидит дворян и только и ищет предлоги, чтобы избавиться от нас. Только неделю назад в Берлине повесили Шульце-Боузена [46]. Повесили как обычного простолюдина!

— Ты забываешь самое главное — он был шпионом русских. Неудивительно, что его ждал такой конец, — заметил Рихард.

— И все-таки надеюсь, ты понимаешь, что я хочу сказать сейчас. Будь осторожен, Ритци. Ты слишком прямолинеен. Будь ты немного похитрее, уже давно был бы гауптманом [47]. Весь в Ханке, это точно, и когда-нибудь это принесет тебе немало бед. Надеешься на покровительство Геринга? Не стоит. Уж слишком он сейчас на глазах с его излишним роскошеством и вечеринками в Каринхалле на контрасте с аскетизмом фюрера. Ты знаешь, что за глаза его называют Толстяком и придумывают анекдоты. Не за горами то время, когда он потеряет свое влияние в рейхе.

— Ты говорила быть осторожнее, а сама ведешь такие разговоры, — в голосе Рихарда прозвучала насмешка.

— Я говорю то, о чем открыто уже шутит сам фюрер, — парировала баронесса. — И не сравниваю предосудительно рейх с Римской империей.

— Но разве ты не видишь сходства, мама? Любой человек, знающий историю, понимает, что происходит, когда империя пожирает больше, чем положено. Ты знаешь мое мнение — нам следовало вернуть утраченное, щелкнуть по носу Францию с Англией и остановиться на этом.

— Перестань! — повысила голос баронесса. В нем отчетливо слышались легкие нотки страха. — Никогда и нигде не повторяй этого, ради Бога! Даже здесь, в Розенбурге, есть уши. А Ханке я тоже скажу, чтобы придержал свои мысли при себе и не поддерживал в тебе эти настроения. Ему кажется, что он здесь в безопасности, но именно сюда пришли сотрудники гестапо, а не в берлинский дом! И довольно об этом! Я не хочу больше говорить о политике или войне!

— Ты сама завела этот разговор.

— Неправда, — рассмеялась грустно баронесса. — Ты перевел разговор в это русло. Давай лучше поговорим о днях в Берлине. Я рада, что ты взялся наконец за ум и решил поухаживать за Мисси. У нее немало кавалеров в столице, но я уверена, что они будут в стороне сейчас, когда ты показал свой интерес. Я уже стала переживать, что этого так и не случится.

— Я не хочу, чтобы ты питала какие-то особые надежды и уже начала планировать свадебные торжества, мама, — заметил Рихард, и Лена почувствовала легкую радость при этих словах. — Это просто поход в театр и пара ужинов. Ничего более.

— Все начинается с малого. Пора уже тебе забыть о предыдущем неудачном опыте и задуматься о будущем. И не надо говорить, что все давно забыто, я же вижу, что это не так, я же мать. Я предупреждала тебя, что Адель тебе совсем не пара…

— Но помнится, ради состояния ее отца ты когда-то была готова закрыть глаза на ее мещанское происхождение, — парировал резко Рихард. В его голосе слышались стальные нотки. Было ясно, что мать задела его за живое. Впервые за время их разговора. И Лена не могла не почувствовать укол в сердце при понимании этого.