На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина. Страница 126

— Ты думаешь?.. О, тогда я рад! — произнес Иоганн восторженно. — Когда мужчина знает, что его ждет кто-то особенный, он приложит все усилия, чтобы вернуться домой даже из самого ада!

— Лена! — вдруг раздалось в комнате, и девушка вздрогнула от неожиданности. Звякнула тихо посуда и приборы на серебряном подносе. В голосе баронессы звучали обвинительные нотки, и Лена повернулась к хозяйке с опаской, не понимая, что последует за этим окриком.

— Когда ты учила наш язык, учитель говорил тебе о немецких поговорках? — спросила баронесса бесстрастно, чем поставила в тупик не только Лену, но и Иоганна, недоуменно взглянувшего на сестру.

— Не могу вспомнить, моя госпожа, — кротко ответила девушка, стараясь не показать своего волнения в эти минуты.

— У нас есть такая поговорка, Лена. «Любопытство — кошачья смерть». Ты понимаешь, что это значит? Это значит, что, если ты откроешь свой рот и расскажешь хотя бы слово кому-нибудь о том, что обсуждается в стенах этого дома, я лично буду хлопотать о том, чтобы тебя убрали в лагерь. И не надо напускать на себя оскорбленную невинность. Я видела, как жадно ты вслушивалась в каждое слово.

Лена при этих словах почувствовала, как ее лицо заливает предательский румянец, подтверждая правоту слов баронессы. Сжала с силой поднос, чтобы не выдать свое волнение и не вызвать еще больше подозрений на свой счет.

— Скажи Биргит, чтобы присылала теперь Катерину. Отныне пусть за столом прислуживает она, — распорядилась баронесса. А потом добавила, уже обращаясь к Иоганну: — Мне нравится, что эта неуклюжая русская сейчас как собака — знает кое-какие команды и выполняет их, но полностью понять речь хозяина не может.

Разумеется, эти слова Лена передавать не стала. Просто сообщила Биргит, что баронесса просит, чтобы за столом отныне прислуживала Катерина.

— Что ты снова натворила? — напустилась на Лену встревоженная Биргит. Ее явно обеспокоила просьба баронессы, и она поспешила поскорее найти хозяйку, чтобы уточнить детали этих неожиданных для нее изменениях. Катерина же расстроилась от этого назначения. Ей было гораздо проще выполнять даже самую сложную домашнюю работу, чем ту, что требовала быть рядом с хозяевами Розенбурга.

— Не переживай, я не думаю, что это надолго, — попыталась успокоить подругу Лена. — Баронесса собирается уехать в Австрию. Если нам повезет, то она проведет там все лето.

— Еще б и фрау куда унесло, — усмехнулась Катерина нервно. — Чем ты подалече от немчуры, тем лепше.

Лена в ответ только еле заметно улыбнулась. Ее беспокоило, что Рихард не написал ей о том, что получил весточку от бывшей невесты. И хотя она понимала, что он мог и не увидеть особой нужды в этом, и что может быть на самом деле у нее нет причины для тревоги, все же в голове нет-нет да и стали мелькать нехорошие мысли. Кто знает, а вдруг Рихард пишет не только ей, а отправляет послания через Красный крест и в Швейцарию, где по-прежнему думает о нем красивая немка. Да, на фюзеляже его нового самолета так и не появилось никаких надписей, как видела Лена на фото, но разве карточка не была сделана в самом начале его пребывания на фронте? К тому же как Лена может соперничать с Адель? С этой яркой и модной девушкой. Скорее всего, Рихард ответил на ее порывы только от скуки, чтобы отвлечься от войны… И потом — она же сама пришла к нему в ту ночь. Разве мужчина откажется от того, что ему предлагают?

Эти мысли донимали Лену постоянно. Они преследовали девушку в любую свободную минуту, поэтому она старалась загружать себя работой даже сверх того, что ей давала Биргит. Но разве можно было убежать от своей головы? Вот и Лене не удавалось. Она с нетерпением ждала очередного письма от Рихарда, чтобы убедить себя, что ошибается, и что все ее сомнения беспочвенны. А пока его не было, никак не могла побороть свои сомнения. Погруженная в эти мысли, Лена стала не особо внимательной, как стали часто отмечать окружающие. И именно эта рассеянность стала причиной того, что она не сразу заметила внимание к себе со стороны шутцполиции.

В тот день все шло совершенно обычно. Сначала сервировка завтрака в малой столовой и помощь Иоганну в подборе одежды на день. Он любил, чтобы рубашки были свежевыглажены и накрахмалены, а еще тщательно подбирал галстук под узоры вязаных жилетов. Волосы его были зачесаны назад и уложены с помощью помады для волос, шлейфом тянулся тонкий аромат одеколона. Он любил те же запахи, что и Рихард, и иногда Лене даже начинало казаться, что Рихард вовсе не уезжал из Розенбурга, а просто только-только вышел из комнаты.

Потом короткое время отдыха, пока Катерина обслуживала хозяев за завтраком, во время которого Лена ушла к гаражам, чтобы встретиться с Войтеком. Ей предстояло с Урсулой сходить в город, чтобы забрать из починки туфли баронессы, а также сделать кое-какие покупки по списку Айке. Поэтому было совсем не лишним узнать, нужно ли что-то передать на Вальдштрассе или нет. От Урсулы было легко ускользнуть на время. Та всегда была рада возможности лишний раз навестить маленького сынишку, которого оставляла со старенькой подслеповатой свекровью.

Несмотря на ужасы, которые могли встретиться в городе, Лена любила эти выходы за границы Розенбурга. Баронесса запретила использовать слугам грузовик в целях экономии дефицитного горючего, и остальные слуги роптали по этому поводу, а ей нравились эти долгие прогулки пешком. Тем более, часть пути шла через лес, который этой весенней порой наполнялся ароматами первых цветов и первой зелени. Где еще можно было почувствовать себя свободной, позабыв о нашивке на груди и своем рабском положении, как не в этом волшебном месте, словно сошедшем со страниц немецких сказок?

Перед уходом Лены из Розенбурга Биргит, как обычно, выдала ей наряду со списком дел и привычные наставления. Держать на виду нашивку, быть готовой по первому же требованию предъявить документы, не заходить в лавки, если на витрине стоит знак запрета, быть предусмотрительно любезной с немцами и уступать им дорогу на улочках города. И ни на шаг не отходить от Урсулы. Запреты, некогда озвученные Рихардом, были все еще в силе, и Биргит как домоправительница неукоснительно требовала их исполнения. Но обе девушки — и Лена, и Урсула — знали, что нарушат его, едва только ступят в город. Это был их общий секрет, который они обе хранили, понимая, что ничего хорошего им не принесет, если эта тайна будет открыта.

Странно, но в этот визит в город Урсула почему-то не рассталась с Леной, когда они пересекли границу городка. Шло время, они переходили из лавки в лавку или из мастерской в мастерскую, выполняя все пункты из длинного списка поручений, а немка даже не заикалась о том, что хочет навестить сына. И Лена даже занервничала, что ей не удастся навестить дом на Вальдштрассе и передать записку от Войтека. Особенно волновалась, вспоминая слова поляка, что это очень и очень важно, и что это касается лагеря русских военнопленных, который, по его словам, организовали нацисты недавно неподалеку.

— Как твой маленький Альфи? — решилась спросить Лена, когда поняла по циферблату часов на башне ратуши, что до возращения в Розенбург остается чуть более часа. Урсула сначала не ответила. Она была настолько погружена в свои мысли, что Лене пришлось повторить свой вопрос.

— С Альфи все хорошо, — как-то рассеянно сказала Урсула. А потом просияла на какие-то секунды, пока рассказывала Лене, что он уже пробует садиться в кроватке и, по ее мнению, уже произносит слово «ма». И только тогда, словно вспомнив, что у нее есть сын, которого нужно навестить, Урсула нерешительно сказала Лене, что отойдет на некоторое время. Она взглянула на шупо, который прохаживался неподалеку на площади, наблюдая за порядком. Потом посмотрела на циферблат часов на ратуше, как недавно Лена.

— Знаешь, не жди меня. Как заберешь у обувщика туфли из ремонта, ступай сразу в Розенбург, — шепнула как-то резко и нервно Урсула. — Я забыла о времени, надо было раньше уйти да завозилась с этим списком дел. И одну тебя к площади разве отпустишь, где столько полицейских?