На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина. Страница 140

Он по-прежнему был напряжен, и Лена не стала спорить. Рихард помог проставить ей отпечатки пальцев в кенкарте [61], вытер тщательно ее пальцы платком, который достал из кармана, а коробочку выбросил в кусты на обочине. Затем он помог ей занять место пассажира, и они снова тронулись в путь.

— Что ты делаешь? — только и спросила тихо Лена, не понимая толком, что происходит. — Куда мы едем и зачем?

— Я же сказал тебе — хочу показать мою Тюрингию, — ответил Рихард, словно это объясняло тот огромный риск, на который они шли вдвоем сейчас.

Дорога оказалась недолгой. Спустя час или более пейзаж за окном автомобиля сменился. Все реже попадались просторные поля, замелькали темные и густые леса по обочинам. То ли Рихард намеренно объезжал деревни и городишки, то ли их действительно в этой стороне было мало, но попадались только единицы.

А потом открытое пространство равнин сменилось холмами, покрытыми изумрудной зеленью травы и лесов. Изредка блестела водная гладь пруда в первых лучах восходящего солнца. Показались темные вершины гор, казалось, верхушками упирающихся прямо в пушистые белые облака. Но больше всего Лену поразили цветущие луга на фоне этих великанов. Это было невероятно красиво — горы вдали, светлеющее рассветом голубое небо, а под небом зеленое пространство, сплошь усыпанное яркими звездами соцветий диких нарциссов.

Рихард, заметив восторг Лены, остановил автомобиль и пригласил ее выйти, чтобы подольше насладиться этим видом. Даже воздух показался ей здесь совсем другим, не таким, как в Розенбурге. Хотелось вдохнуть его полной грудью, распахнуть руки и упасть в траву, как когда-то в детстве, забывая обо всем вокруг. Она обернулась к Рихарду, курившему у автомобиля неподалеку, чтобы посмотреть, разделяет ли он ее чувства. Но он смотрел вовсе не на окружающую его красоту. Он смотрел именно на Лену и улыбался уголками губ ее восторгу.

— Это моя земля, — произнес он мягко. — Жаль, что я не могу показать тебе то, что обещал. Ни Веймара, ни Эрфурта. Но зато я покажу тебе нечто особенное. Часть меня.

Лена не совсем поняла, что он имел в виду, но переспрашивать не стала.

— Так красиво! Впервые вижу столько нарциссов! У нас они растут только на клумбах, — проговорила она, обрадовавшись, что он заговорил с ней совсем другим тоном — мягче и спокойнее. — А я так и не сказала тебе спасибо за цветы…

При этих словах Рихард снова почему-то замкнулся. На его лицо набежала тень. Он отбросил окурок в сторону и заявил, что пора ехать. Лена не стала возражать, удивленная такой переменой, и весь оставшийся путь гадала, что могло быть причиной его дурного настроения.

Лене казалось, что конечной точкой их путешествия, станет небольшая деревушка, уютно расположившаяся на склоне одного из холмов, покрытым густым лесом. Эти места казались сошедшими со страниц сказки, которые она читала в Розенбурге — темно-зеленые своды хвойных пород, окружающие со всех сторон, красная черепица крыш, фахверковые стены домов, резные ставни окон и двери с причудливыми деталями. Когда автомобиль осторожно ехал по узким улочкам, создавалось ощущение, что время повернулось вспять, и сейчас вовсе не весна 1943 года, а средние века, когда предки Рихарда носили латы и рыцарские шпоры. Но яркие полотна нацистских флагов, реющие на ветру на зданиях небольшой площади, тут же напомнили о настоящем — о недавнем Дне Фюрера, например.

— Это местечко Орт-ауф-Заале, — пояснил Рихард, пока «опель» ехал по каменной мостовой к зданию с кованой вывеской, обозначающей гостиницу. — В средние века оно могло называться городом и активно развивалось, потому что стояло на речном пути. Но со временем оно потеряло былое значение. Особенно когда решили перенести резиденцию ближе к Веймару в низине и построили Розенбург, разрушив старый замок.

— Замок? — переспросила Лена, постепенно догадываясь, какому роду принадлежал этот замок. Ведь над дверью старинного здания гостиницы в камне был вырезан герб фон Ренбеков. И во флюгере, что крутился на высокой башне ратуши, тоже были отражены основные его детали — крылья грифона и меч.

— Именно отсюда и пошел род фон Ренбек, — пояснил Рихард. — Когда еще в двенадцатом веке один из моих предков построил небольшую башню, чтобы контролировать реку.

— Контролировать реку? — переспросила Лена, полагая, что неверно поняла его.

— Именно, — широко вдруг улыбнулся Рихард. — Разве я не говорил тебе, что фон Ренбеки были еще те разбойники? Брали дань с каждого, кто проплывал по этой реке. Отбирали то, что понравится. Вот что было в основании рода. Грабеж и разбой.

При этих словах в голове Лены возникли воспоминании о реквизиции, которые проводил отдел Ротбауэра в Минске. Столько времени прошло, а ничего не меняется. Сильный грабит слабого, наживая при этом свое богатство.

Настроение испортилось моментально. Поэтому она попыталась отвлечься и огляделась вокруг, с удивлением подмечая, насколько безлюдным выглядит городок. За все это время они не увидели ни единой живой души, кроме пары солдат на окраине, которые куда-то направлялись из города. Лена тогда еще напряглась невольно, и Рихард положил на какое-то время свою ладонь на ее руки, лежащие на коленях.

— Хелене Хертц нечего бояться, — напомнил он успокаивающе. — Повторяй про себя это, когда видишь солдат или полицейских. Своим страхом ты привлекаешь внимание к себе.

Странно было видеть таким пустынным город. Словно все люди неожиданно вымерли. Правда, Рихард вовсе не выглядел удивленным — он посмотрел на часы на ратуше и сверил со своими наручными.

— Сейчас Светлая неделя, и время службы, — пояснил он Лене. — В Орт-ауф-Заале все население — католики, и все три сотни человек сейчас в церкви. Здесь, в горах, все совсем по-другому, чем в низине. Здесь словно время застыло. Нет, здесь активно пользуют новинки технического прогресса, но…

Его прервал звук колокола, говорящий о том, что служба закончилась. Лена увидела, как двери стоявшего тут же на площади, неподалеку от ратуши, храма распахнулись, и площадь заполнили люди, расходившиеся после мессы по домам. Они были в нарядной одежде — женщины в платьях и шляпках или национальных платьях, мужчины в костюмах с галстуком.

Все, кто проходил мимо Рихарда, кланялись и желали ему «доброго дня в светлый день», при этом все как один называли его господином бароном. Они перебрасывались с ним вежливыми словами о погоде и празднике, или поздравляли сердечно с наградой, которую когда-то тот получил прямо из рук фюрера. И с каждым Рихард был любезен, независимо от возраста или положения — от зажиточного горожанина в костюме до простого фермера, которого выдавал неровный загар в вороте рубахи. На Лену, стоящую поодаль, немцы обращали только вежливо-любопытные взгляды, но неизменно кивали и приподнимали шляпы в знак приветствия. И она невольно подумала при этом — как бы изменилось их отношение, если бы они знали, кого видят сейчас перед собой.

Лене недолго пришлось гадать, кого именно они с Рихардом ждут сейчас. Вскоре из рядов прихожан отделилась худая высокая женщина в шляпке-таблетке, не совсем подходившей цветом под платье, и направилась к гостинице. Девушке эта немка чем-то напомнила Биргит, хотя комплекциями те были абсолютно разными, потому Лена сразу же почувствовала к ней предубеждение. И это чувство только усилилось во время ее разговора с Рихардом.

— Какое счастье видеть вас в Светлый праздник, господин Ритц! — начала немка, от волнения схватив Рихарда за запястья, — Мы неустанно молимся о том, чтобы Господь сохранил вас в это нелегкое для страны время, и ваш визит, как ответ на наши молитвы. Вы, должно быть, устали с дороги? Если погодите половину часа, то мы с Хенриком в момент сервируем завтрак в зале бара. Пошлем за кюре и за старостой, они будут рады увидеть вас.

— Берта, моя дорогая Берта! — расцеловал ее в обе щеки Рихард, и та вспыхнула как помидор от удовольствия. — Я с радостью увижусь с отцом Леонардом и бургомистром, но позднее, вечером, во время праздника. Сейчас я бы хотел отдохнуть с дороги. У меня всего пара дней. И я решил провести их здесь, в усадьбе.