На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина. Страница 85

— Ты совсем замерзла. Идиотизм, что мы так долго были на улице!

— А ты весь мокрый от снега, — обеспокоенно нахмурилась Лена, впервые позволяя себе обратиться к нему на «ты».

Они оба замерли, а потом он опять взял ее лицо в свои ладони и поцеловал нежно и легко.

— У меня кое-что есть для тебя, — проговорил Рихард. Снежинки таяли в его светлых волосах в электрическом свете, и создавалось ощущение, что он весь светится. — Не знал, как отдать тебе… Подождешь минуту?

Подождет ли она минуту? А куда ей было деться? Она была пленницей этого старинного дома. И его пленницей. Пусть он даже сам не хотел признавать этого.

Почему-то именно это пришло в голову Лене, когда она осталась одна, а Рихард, перешагивая через ступени, поднялся в свои комнаты. Тут же бросился в глаза свой передник, повязанный поверх юбки. И пусть на ней не было привычной косынки, и не было лоскута с буквами на груди, она все равно была служанкой в этом доме. Остарбайтер. Будто темнота, отступившая недавно в присутствии Рихарда, протянула свои щупальца к Лене и чуть пригасила огонь, что пылал еще недавно в ее груди.

Лена поднялась в гостиную, где все уже не играла музыка, а пластинка просто ходила по кругу с тихим шипением. Лена остановила ход иглы, чтобы не царапать ровную поверхность. Взялась снова за уборку, медленно составляя бокалы на поднос. А потом бросила это занятие и села, растерянная, в ближайшее кресло, устремив невидящий взгляд на рождественскую ель. Как все было просто еще какие-то минуты назад, когда был только он и она, и не было всего остального. Но теперь…

— Ленхен, — позвал ее от двери Рихард, и она обернулась к нему. Он успел переменить рубашку на тонкий свитер синего цвета и простые домашние брюки. Он выглядел сейчас так по-домашнему, что у нее отчего-то защемило сердце в эти мгновения.

— Почему ты так улыбаешься? — не мог не спросить он, заметив ее лукавую улыбку, и она опустила лицо в ладони, скрывая румянец смущения. Покачала головой, мол, не расскажет, но все же призналась, когда Рихард подошел ближе с любопытным видом.

— Я снова подумала, как ты такой высокий помещаешься в самолет? — прошептала она, и он рассмеялся тихо. Помешал ей снова спрятать лицо в ладонях и коснулся губами ее лба, улыбаясь ее наивности.

— Никогда не задумывался об этом, но как-то помещаюсь, — ответил Рихард с шутливыми нотками в голосе, а потом вмиг посерьезнел, опускаясь на корточки перед ее креслом. — Я хотел это отдать дяде Ханке, чтобы он подарил тебе. Полагал, что от него-то ты определенно примешь этот маленький подарок на Рождество.

«Этим» оказалась маленькая музыкальная игрушка. На основании, расписанном цветочными узорами, где прятался механизм, стояла хрупкая светловолосая куколка-балерина в белоснежном наряде, грациозно замершая в attitude croisée [33]. Лена с каким-то странным чувством приняла эту игрушку из рук Рихарда, внимательно наблюдающего за ней.

— Я увидел это в антикварной лавке Парижа, когда был проездом, и не мог не купить. Вспомнил о тебе тотчас, как увидел в витрине. Еще в октябре. Все боялся разбить ненароком, не сохранить… И вот она тут… Тебе нравится? Здесь нужно нажать на этот рычажок, и тогда заиграет музыка.

Балерина закрутилась медленно вокруг своей оси, когда запустился механизм. Мелодия к балету определенно не имела никакого отношения. Лена даже моргнула растерянно, когда услышала механические звуки мелодии. Но она была так красива, несмотря на грустные нотки, что Лена завела механизм повторно, чтобы прослушать ее заново и увидеть медленные повороты балерины.

— Наверное, надо было придержать его до Нового года, — произнес Рихард, явно не понимая, почему она так долго молчит. — Теперь я знаю, что у вас нет в Советах Рождества. Но… Или я напомнил тебе о чем-то? Я не хотел…

— Нет, ничего, — положила Лена ладонь на его руку. — Просто… не знаю, как объяснить тебе…

— Я понимаю, — произнес он в ответ. На его лицо набежала тень. — Прости меня. Я не хотел напомнить тебе о чем-то плохом, когда купил эту безделицу. Наверное, не стоило тебе ее отдавать, но… Да, я понимаю, твоя жизнь была разрушена, когда… когда началась война. Мне жаль, что тебе довелось столько всего испытать и столько потерь перенести. Но я бы очень хотел, чтобы у тебя началась новая жизнь. Чтобы ты снова почувствовала себя счастливой. Я верю, что так и будет. Не знаю, как именно и когда, но будет. Я где-то прочитал одну очень интересную фразу. «Порой на осколках разбитых надежд можно выстроить новое будущее, не менее прекрасное, чем то, которое кажется потерянным сейчас». Дословно не помню, но смысл такой. Эй!..

Рихард легко коснулся кончиками пальцев ее щеки, и она посмотрела на него. Ей очень хотелось ему верить. Что где-то впереди их ждет что-то хорошее. Будущее, в котором не будет больше смертей и крови. Но при этом она ясно понимала, что у них абсолютно разное будущее, в котором нет места друг другу. И никогда не станет иначе.

Если оно вообще будет, это призрачное будущее.

Лена взглянула на шрамы от ожогов на его виске, провела по ним осторожно, ощущая неровность кожи под пальцами. При мысли о том, что какое-то время назад он горел в самолете и мог погибнуть, у нее перехватило в горле и захотелось плакать. Всего семь дней, и он вернется на фронт, где на базу при вылетах возвращается всего лишь два самолета из трех. А она сама…

Глава 18

На следующее утро, когда при резком звуке будильника в предрассветный час Лена с трудом проснулась, все произошедшее показалось сном. Дивным, но все же сном. Потому что ничего не изменилось. Все та же прохладная вода в умывальнике. Та же форма, правда, на этот раз не парадная — белая блуза с юбкой, а обычное платье и фартук с оборками. Та же косынка, скрывающая волосы.

И те же обязанности — развести огонь в плите, чтобы Айке вовремя приготовила завтрак для гостей, сервировать стол в малой столовой и обслужить гостей. У Биргит был выходной по случаю праздника, потому объяснять отсутствие Катерины Лене было некому, а баронесса не интересовалась напрямую прислугой, держа четко выверенную дистанцию. Только Айке спросила мимоходом о Кате, когда ставила на стол для завтрака привычные уже Лене бутерброды с эрзац-маргарином и кружку травяного чая. Да Войтек поинтересовался, где она, и всерьез встревожился, когда получил ответ, что Катя заболела.

— Как же ты справишься одна? — спросил Войтек, и Айке тоже вопросительно взглянула на Лену, переливая кофе в кофейник.

— Ну, справилась же как-то вчера. Не переживай, все обойдется. Главное, чтобы Катя отлежалась, — заверила их Лена, подхватывая сервированный поднос. Она старалась выглядеть веселой, хотя у самой внутри не угасало волнение. Ночью Кате было дурно, а под утро, когда она попыталась сама выплеснуть содержимое тазика в унитаз, едва не потеряла сознание и упала прямо там, в ванной комнате. Хорошо, что Лена уже была на ногах в это время и сумела вовремя помочь ей. Рихард был прав — Катерину стоило показать доктору, но как это было возможно?..

Казалось, ничего не изменилось. Все тот же путь из кухни в столовую с подносом в руках, стараясь не расплескать чай или кофе, которые последними занимали свое место на буфете с едой. И все же все было по-другому.

Сегодня Лена с каким-то особым чувством шагнула в столовую, зная, что вот-вот увидит Рихарда. Впервые после того момента, как они расстались вчера ночью. Им не довелось долго побыть вместе. Старинный маятник в гостиной неумолимо отсчитывал ход времени, показывая, что Лене остается на сон всего четыре часа. Поэтому Рихард настоял на том, чтобы помочь Лене с уборкой посуды и даже вытирал хрусталь полотенцем, после того как Лена споласкивала его в теплой воде. Это было так по-домашнему, думала Лена. Она даже боялась говорить, чтобы ненароком не разрушить ее маленькое мимолетное счастье. Пусть завтра все может измениться, но те часы, проведенные вместе с Рихардом, для нее станут самыми приятными за все время, проведенное в Розенбурге.