Товарищ "Чума" 2 (СИ) - "lanpirot". Страница 27

А «сушеная вобла» в белом переднике всплеснула руками и, позабыв о тележке, что-то заполошно вереща, бросилась стремглав обратно в коридор — только длинная юбка в дверном проеме мелькнула. Даже дверь запереть и то забыла — так спешила сообщить своему боссу радостную весть!

— Куда вы, фрау⁈ — Кранке резко привстал на локтях — но тут же со стоном вновь рухнул на подушки — тело его совсем не слушалось. Да и вообще, куда это он собрался в голом виде? Костлявых немок голыми мудями смешить? К слову сказать, аппетитные славянки ему нравились куда как больше, чем угловатые и лошадиноподобные «чистокровные арийки».

В коридоре еще раздавался дробный перестук каблуков бегущей медсестры, а в оставленную открытой дверь палаты заглянул «охранник», упакованный в черную форму СС с двумя рунами «Зиг» в петлицах.

Его внимательный, и чрезмерно подозрительный взгляд пробежался по палате, а потом остановился на Зигмунде. Не увидев ничего опасного, эсэсовец аккуратно закрыл дверь, и запер её на ключ.

Ах, вот даже как? Оказывается, помимо всего прочего у него и персональная охрана под дверью имеется! Что же, доннерветер, он такого натворил, что к дверям его палаты поставили целого гауптштурмфюрера СС? У самого Кранке голова до сих пор работала как-то «с перебоями». Хотя, если он действительно только что из комы вышел, как сообщила эта заполошная медсестра — то и не удивительно.

Профессора Левина ожидать долго не пришлось — он появился буквально через пару минут после того, как Зигмунда, вышедшего из комы, обнаружила медсестра. Он ворвался в палату, словно ураган, разбросав полы идеально белоснежного халата в разные стороны.

Профессор как будто еще не верил в произошедшее чудо и прямо-таки пожирал майора глазами. Складывалось такое ощущение, что он как будто узрел превеликое чудо, в которое, в общем-то, уже и не верил.

— Какое счастье, герр майор, что вы, наконец-то, пришли в себя! — громко, видимо, от нервного возбуждения, воскликнул профессор. Да он едва Кранке на грудь не бросился от искреннего счастья. — Как вы себя чувствуете, Зигмунд? Мы очень переживали за ваше здоровье! Особенно рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер…

— Рейхсфюрер… очень п-переживал… за мое здоровье? — Майор даже заикаться начал от волнения, постоянно облизывая языком пересохшие губы. — Но… что я такого сделал, герр Левин, — чтобы мной заинтересовался Сам?..

— О! Нет, зовите меня Рудольф — не люблю излишнего официоза, — заявил профессор.

— Хорошо, Рудольф… Но все же? — Едва сумев погасив предательскую дрожь в голосе, продолжал настаивать Кранке.

Для начала он просто хотел определиться, в какое-такое дерьмо попал на этот раз. Были определенные сомнения, что он совершил какой-нибудь героический поступок во славу Рейха, и его приедет награждать сам Генрих Гиммлер.

— И что со мною произошло, герр… Рудольф? — продолжал блеять майор. — Я даже с кровати слезть не могу…

— Самое главное, мой друг — вы живы! — Профессор просто лучился добродушной улыбкой, словно кот обожравшийся сметаны. — И это — главное на данный момент!

— Герр профессор, почему я здесь, а не на фронте? — Зигмунд вновь задал терзающий его вопрос. — Ведь я не ранен… А такое ощущение, что превратился в настоящий овощ… И… можно мне воды… пожалуйста! Во рту пересохло…

— О! Прошу простить, герр Кранке… — поспешно расшаркался профессор. — Зелна! — во всю глотку заорал он. — Где тебя черти носят?

Не прошло и пары мгновений, как в палату забежала давешняя костлявая немка в накрахмаленном чепчике и с испугом в глазах преданно уставилась на Левина:

— Извините, герр профессор! Я…

— Потом! — резко перебил её Рудольф. Вот только майор всё никак не мог понять, кто он? На врача особо не похож. Тогда каких наук он профессор? — У майора жажда! Дай ему пить, пока не наступило обезвоживание организма! — распорядился он, пугающе зыркнув на медсестру из-под насупленных бровей.

— Обезвоживание ему не грозит, герр профессор! — робко сообщила Зелда. — Мы внимательно следили с доктором Вернером за его состоянием все время нахождения пациента в коме…

— Я понял! — повелительно поднял руку Рудольф, затыкая медсестре рот. — Просто дай ему напиться!

Немка мгновенно исчезла за дверью, а после так же быстро вернулась, держа в руках небольшой керамический чайничек, похожий на обычный заварник. Простучав по половицам каблуками, она подлетела к кровати Кранке и, наклонившись, поднесла холодный носик чайника к его губам.

В пересохший рот майора хлынул поток настоящей живительной влаги. Хотя, какой поток? Вода текла хилой тонкой струйкой, но ему и этого сейчас было вполне достаточно. Он с наслаждением поглощал эту сладкую жидкость, омывающую ссохшийся рот, горло и язык. И на данный момент Зигмунд испытал ни с чем не сравнимое блаженство, на мгновение даже позабыв про все свои беды.

— Все! Достаточно на первый раз! — непререкаемо заявила медсестра, отнимая носик чайника от потрескавшихся губ пациента.

— Данке, Зелна! — произнес Кранке с показной благодарностью, ссориться с тем, кто тебя поит-кормит, пичкает лекарствами, капельницами и уколами, а то еще и утку из-под тебя выносит, было бы верхом глупости. — Вы моя спасительница!

— Не стоит благодарностей, герр майор! — произнесла скрипучим голосом медсестра. — Это мой долг! — А сколько пафоса в глазах — так просто и не измерить.

— Сколько я был в беспамятстве, Рудольф? — неожиданно встрепенулся майор, ожидая все-таки получить ответ на свой насущный вопрос.

— Совсем немного — всего лишь трое суток, — продолжая довольно улыбаться, ответил Левин.

— А что со мной? — задал следующий вопрос Кранке, после приёма воды ему немного полегчало. — Почему я в коме?

Майор как-то раз нажрался в компании врача. По какой-то причине зашел разговор о коме, Кранке не помнил, но теперь точно знал, что кома — это не самостоятельное заболевание, это специфическое состояние человека, находящегося между жизнью и смертью, вызванное нарушением кровообращения головного мозга или повреждением центральной нервной системы.

Медикам хорошо известно, что пребывание в коме остается плохо предсказуемым. В коматозе человек может находиться от нескольких минут до десятилетий. Считается, что в коме человек может находиться до четырех недель, а всё, что происходит после этого, имеет, ну, очень печальные последствия. Но даже при самом положительном исходе пребывание в коме не может пройти бесследно — остаются двигательные, речевые и когнитивные нарушения, и даже происходят изменения личности.

— Вот ответ на этот вопрос нас сейчас интересует больше всего? — признался профессор Левин. — С вами все в порядке, Зигмунд? — обеспокоенно поинтересовался он.

— Да… в порядке… — немного заторможено ответил майор. — Только голова болит…

— Ему надо отдохнуть, герр профессор, — вмешалась в разговор Зелда, — поспать…

— Пусть поспит, — согласился Левин. — Если не сможет — дайте ему снотворного. Друг мой, не волнуйтесь — с вами все будет хорошо! Я обещаю! И, да — пусть его хорошенько обследует доктор Вернер…

Но Кранке прекрасно понимал, что выйти из коматозного состояния без серьезных последствий редко кому удается. Хоть ему и «повезло» с выходом, но, возможно, ему предстоит долгая и упорная реабилитация. Но раздумывать над этим совсем не осталось никаких сил, голова буквально разламывалась и пульсировала от боли. Майор закрыл глаза и попытался заснуть.

Профессор сделал знак медсестре, чтобы она внимательно следила за «больным», а сам покинул палату майора. В коридоре он остановился у тройки охранников-эсэсовцев, и тоже отдал им соответствующие распоряжения. После чего свернул за угол г-образного коридора и подошел к двери еще одной палаты.

Возле неё никаких охранников не было — здесь они и не требовались. От обитающего в ней пациента Левин не ждал никакого подвоха. Это был проверенный человек, с которым Рудольф был давно знаком, и даже дружен. А еще он считал его старшим товарищем и, в некоторой мере, своим учителем и наставником. К тому же после недавних событий к нему вновь вернулось утраченное расположение рейсфюрера СС Генриха Гиммлера.