Левая рука тьмы - Ле Гуин Урсула Кребер. Страница 14

— Может быть, вы читаете мысли, сами не подозревая об этом.

— Какой в этом толк? Если Вопрошающий знает ответ, он не заплатит нашу цену за него.

Тогда я выбрал вопрос, ответ на который я и сам не знал. Только время сможет доказать, правы ли Предсказатели или ошибаются. Вопрос не был тривиальным. Я решил не осведомляться, когда прекратятся дожди и о тому подобных пустяках, когда понял, что поиски ответа на вопрос — дело трудное и даже опасное для девяти Предсказателей Азерхорда. Плата была высока для спрашивающего — два из моих рубинов перешли в хранилище Крепости — но еще выше она была для отвечающих. После того как мне довелось узнать Фейкса, мне трудно было поверить в то, что он был просто профессиональным фокусником, и еще труднее было верить, что он был честным, добросовестно заблуждающимся обманщиком; его интеллект был глубок, чист и незамутнен, как поверхность моих рубинов. Я решил не ставить ему никаких ловушек. Я решил спросить о том, что больше всего хотел узнать.

Когда пришел Однетерхад, 18-е число месяца, девять сошлись воедино в большом деревянном строении, обычно находившемся под замком; оно состояло из большого зала с каменным полом, на который падали смутные полосы света из двух узких щелевидных окон и отблески пламени из глубокой чаши очага в дальней стене. Они сели в круг у голого каменного стола, все в плащах и опущенных на глаза капюшонах, и очертания их тяжелых неподвижных фигур напоминали группу дольменов, освещенную пламенем костра, который горел в нескольких ярдах от них. Госс вместе с парой других молодых Обитателей и врач, пришедший из ближайшего Домена, рассевшись у очага, молча смотрели, как я пересекал холл, приближаясь к кругу. Во всем происходящем не было никакой особенной торжественности, но чувствовалось напряжение. Одна из закутанных в плащ фигур посмотрела на меня, когда я очутился среди них, и я увидел странное лицо — грубое, с резкими чертами, с глазами, полными ненависти ко мне.

Фейкс сидел не шевелясь, положив ногу на ногу, но полный такого напряжения, такой концентрации силы, что его обычный, мягкий, спокойный голос звучал ныне со скрежетом электрических разрядов.

— Спрашивай, — сказал он.

Стоя вне пределов круга, я задал свой вопрос.

— Станет ли этот мир, Геттен, в течение пяти лет членом Эйкумены Обитаемых Миров или нет?

Молчание. Я стоял, застыв, чувствуя себя в центре натянутой паутины, сотканной из молчания.

— Ответ может быть дан, — тихо сказал Ткач.

Наступило расслабление. Каменно застывшие фигуры в остроконечных капюшонах стали слегка шевелиться, тот, кто бросил на меня столь странный взгляд, стал перешептываться с соседом. Покинув круг, я присоединился к тем, кто сидел у очага.

Двое из Предсказателей остались в той же неподвижности и молчании. Один из них время от времени поднимал левую руку и мягкими движениями десять или двадцать раз легко проводил по каменной поверхности стола, а затем снова застывал. Никого из них я не видел раньше; все они были Шуты, как рассказывал Госс. Они были больными. Госс назвал их «делящие время», что должно было обозначать шизофрению. Кархидские психологи, хотя им не хватало знания мысленного общения и бесконтактной хирургии, были исключительно искусны в применении лекарств, гипноза, мгновенной шоковой терапии, крионики и лечении умственных заболеваний.

Я спросил о возможности излечения этих двух психопатов.

— Излечения? — переспросил Госс. — Нужно ли лечить певца, владеющего своим голосом?

Пять остальных членов круга, как объяснил Госс, были Обитателями Азерхорда, изучающими хандаррскую науку Присутствия и тому подобное, и все то время, пока они остаются Предсказателями, они соблюдают обет безбрачия. Один из этих Холостяков был в кеммеринге во время Предсказания. Я мог вычислить его, потому что уже умел видеть и чувствовать то легкое подобие сияния, то еле заметное физическое напряжение, которое говорило о первой фазе кеммеринга.

Рядом с кеммерером сидел Отступник.

— Он пришел из Спрева вместе с доктором, — сказал мне Госс. — Некоторые группы Предсказателей искусственно вызывают у себя отклонения от нормы, впрыскивая себе мужские или женские гормоны в дни сборов. Это лучше, чем иметь рядом с собой настоящего. Но он решил прийти, ему нравится известность.

Госс употребил выражение, обозначающее самца, не используя слово, говорящее о человеческом существе, которое во время кеммера взяло на себя роль мужчины. Он был несколько смущен. Кархидцы свободно говорят на сексуальные темы, обсуждая тему кеммера и с уважением и со вкусом, но они очень сдержанны, касаясь темы извращений — во всяком случае, разговаривая со мной. Искусственное удлинение периода кеммера с постоянной гормональной разбалансированностью содержания мужских и женских гормонов ведет к тому, что они называют извращениями; явление это не так редко; три или четыре процента совершеннолетнего населения считаются извращенцами или колеблющимися между нормальным и ненормальным состоянием. Общество их не отвергает, но терпят их не без отвращения, как гомосексуалистов в большинстве бисексуальных обществ, и на кархидском жаргоне их называют «полутрупы». Они бесплодны.

Отступник после того, как встретил меня столь странным долгим взглядом, больше не обращал ни на кого внимания, кроме своего соседа, кеммерера, чья проявляющаяся сексуальная чувственность приковывала к нему Отступника. Наклонившись к соседу, Отступник что-то тихо шептал ему, на что тот отвечал коротко, стараясь отшатнуться от него. Долгое время никто из присутствующих не издавал ни звука, и тишину нарушало только еле слышное перешептывание Отступника со своим соседом. Фейкс в упор твердо смотрел на одного из Шутов. Отступник быстрым мягким движением положил руку на кисть кеммерера. Кеммерер торопливо, со страхом или отвращением отдернул руку и посмотрел на Фейкса, словно прося о помощи. Фейкс не шелохнулся. Кеммерер застыл на месте и не шелохнулся, когда Отступник снова прикоснулся к нему. Один из Шутов закинул голову и разразился долгим искусственным смехом:

— Ах-ах-ах-ах…

Фейкс поднял руку. Сразу же все лица по кругу обернулись к нему, словно он должен был собрать их взгляды в единый сноп.

Стоял полдень, и шел дождь, когда мы вошли в зал. Серый блеклый свет, падавший из щелей окон под крышей, скоро окончательно померк. Теперь в зал упала беловатая полоса света, вытянувшаяся как вздутый призрачный парус, она спускалась со стены на пол и падала на лица девятерых, сидевших у стола; за пределами строения бледный свет щербатого ломтя луны освещал лес. Огонь уже давно догорел, и в зале больше не было света, кроме этого рассеянного лунного сияния, падавшего на застывший круг, на их лица и руки, на неподвижные спины. В смутном сумрачном свете я увидел застывший профиль Фейкса, словно вырубленный из бледного камня. Луч лунного света чуть переместился и упал на черную массу — то был кеммерер, склонивший голову на колени; сцепленные руки его были простерты по полу и тело постоянно сотрясалось приступами дрожи, которым сопутствовали повторяющиеся шуршащие звуки, когда Шут, сидевший в темноте по другую сторону круга, шарил по полу. Все они были связаны между собой, все, словно они были узелками сплетения паутины. Хотел я этого или нет, но я чувствовал эту связь, эти безмолвные неподвижные содрогания, которые шли через Фейкса, старавшегося объединять и контролировать их, потому что он был Центром, он был Ткачом. Лунное сияние поблекло и умерло, добравшись до восточной стены. Сплетение силы, молчания и напряжения все росло.

Я постарался уйти от мысленного контакта с Предсказателями. Мне было очень трудно это сделать, потому что я чувствовал, как меня втягивает в свои сети это молчаливое напряжение. Но когда я поставил барьер, стало еще хуже: теперь я стал отрезан от всего и барахтался внутри самого себя, борясь с галлюцинациями, когда мне казалось, что кто-то касается меня, и я что-то вижу: через меня летела вереница каких-то диких образов и понятий, обрывков сцен и ощущений с сексуальным оттенком и чудовищно жестоких, меня заливала волна красно-черной эротической ярости. Я был окружен огромными темными провалами, разевающими свои влажные зевы, искривленными губами, я терял равновесие, я падал… Если я не смогу вырваться из этого хаоса, я в самом деле рухну, я сойду с ума, и спасения мне нет. На меня настойчиво действовали силы, не нуждающиеся в словах, беспредельно мощные и странные, чьим источником было напряжение, идущее от секса и всех связанных с ним извращений, от болезненных разрывов действительности, не имевших ничего общего со всепоглощающей дисциплиной предельной собранности, которые далеко превышали мои способности контролировать реальность или сопротивляться ей. И все же пока они были под контролем. В центре по-прежнему был Фейкс. Шли минуты и часы, лунный свет переполз на другую стенку, и вот уже погас лунный свет и стояла лишь тьма, и в центре этой глубокой темноты по-прежнему был Фейкс: Ткач, женщина, женщина, облитая светом. Свет лился серебряным потоком, он был тверд и звенел, и женщина была в броне и с мечом. Внезапно ослепительно вспыхнул свет такой яркости, что глаза не могли выносить его, свет воссиял над ней, пламя, и она вскрикнула в ужасе и боли: