Левая рука тьмы - Ле Гуин Урсула Кребер. Страница 44

Наконец, рассчитав наш рацион, он завернулся в свой спальный мешок и заснул. Всю ночь я слышал, как он бормотал во сне различные цифры: веса, дни, расстояния…

По грубой прикидке, нам предстояло пройти около восьмисот миль. Первые сто к северу или к северо-востоку, через леса и через северные отроги Симбенсина к большому леднику, ледовому щиту, который покрывал двойной выступ Великого Континента повсюду к северу от 45-й параллели, а местами спускался даже до 35-й. Один из этих протянувшихся к югу языков находился в районе Огненных Холмов, последних вершин Симбенсина, и этот район был нашей первой целью. Здесь, считал Эстравен, среди гор мы должны будем выйти на поверхность ледового щита, который откроется перед нами среди горных склонов или же на возвышенности, куда нам предстоит подняться с одного из выбросов ледника. В дальнейшем нам придется идти непосредственно по Льдам, прокладывая к востоку путь примерно в шестьсот миль. Недалеко от Залива Гаттен мы должны будем спуститься вниз и, двигаясь к юго-востоку, одолеть последние пятьдесят или сто миль по Шенсейским Болотам, на которых в то время будут лежать десять или двадцать футов снега, вплоть до границы с Кархидом.

Всю дорогу, от старта до финиша, нам придется идти по необитаемым и невозможным для жизни местам. Там мы не встретим ни одного Инспектора. Об этом надо было думать в первую очередь. У меня вообще не было никаких бумаг, а Эстравен сказал, что его документы очередной подделки просто не выдержат. Во всяком случае, хотя мне и пришлось многое перенести, я не изменился настолько, что меня не узнал бы любой, кто взглянет на меня. С этой точки зрения, маршрут, разработанный Эстравеном, был очень практичным.

Во всех остальных смыслах он был чистым сумасшествием.

Я держал свое мнение при себе, потому что твердо решил, что уж если мне придется погибнуть, то лучше, чтобы это случилось в пути бегства. Тем не менее, Эстравен все время думал над другими вариантами. На следующий день, когда мы тщательно укладывали и упаковывали груз на санях, он сказал:

— Если бы вы вызвали Межзвездный Корабль, когда он мог бы опуститься?

— В любое время, от восьми дней до полумесяца, в зависимости от того, где он находится на своей орбите по отношению к Геттену. Он может быть и по другую сторону солнца.

— Не быстрее?

— Не быстрее. Траектория кораблей НАФАЛ должна учитывать условия в солнечной системе. И корабль может двигаться в ней только на ракетной тяге, что займет у него самое малое восемь дней пути. А в чем дело?

Прежде чем ответить, он туго затянул шнур и тщательно завязал его.

— Я думал, не стоит ли обратиться за помощью к вашему миру, поскольку мой оказался беспомощным. На Туруфе есть радиомаяк.

— Какой мощности?

— Небольшой. Ближайший крупный передатчик должен быть в Кухумее, примерно в четырехстах милях к югу отсюда.

— Кухумей ведь большой город, не так ли?

— Четверть миллиона душ.

— Нам придется где-нибудь найти передатчик, а затем скрываться минимум восемь дней, так как Сарф кинется нас искать. Шансов немного…

Он кивнул.

Я вытащил последний мешок с каддиком из палатки, пристроил его на сани и сказал:

— Если бы я только вызвал корабль той ночью в Мишноре — той ночью, когда вы предупреждали меня — когда я был арестован… но мой ансибл остался у Обсле. Я думаю, он и сейчас у него.

— Может ли он его использовать?

— Нет. Не сможет даже случайно, возясь с ним. Установка координат очень сложная вещь. Но если бы только он оказался у меня в руках!

— Если бы только я знал, какая игра развертывается в тот день, — сказал он, улыбаясь. Он ни о чем не сожалел и не сокрушался.

— Думаю, что вы знали обо всем. Но я не верил вам.

Когда сани были нагружены, он настоял на том, чтобы весь остаток дня мы провели в безделье, накапливая энергию. Он расположился под пологом палатки, делая записи в маленьком блокноте, набрасывая своим мелким быстрым почерком вертикальные строчки кархидского письма — отчет за прошедшие дни. Он не мог делать записи в предыдущий месяц, и это волновало его, так как он очень аккуратно вел их. Они предназначались, как я предполагал, чтобы стать рассказом, который должен будет связать Эстравена с его семьей, с Очагом Эстре. Стало мне это ясно позже; в то время я еще не знал, что он пишет, и просто сидел, намазывая лыжи или бездельничая. Начав насвистывать какой-то мотив, я остановился. У нас была только одна палатка, и если мы не хотим своим присутствием довести друг друга до сумасшествия, придется внимательно следить за своим поведением, забыв о самолюбии… Когда я начал насвистывать, Эстравен посмотрел на меня, но в его взгляде не было раздражения. Он смотрел на меня, скорее, с мечтательным выражением и сказал:

— Мне нужно было узнать о вашем корабле еще в прошлом году… Почему они послали вас сюда, в наш мир, одного?

— Первый Посланец в мир всегда приходит один. Один чужестранец вызывает любопытство, а два считается вторжением.

— Жизнь Первого Посланца ценится довольно дешево.

— Нет, Эйкумена ничью жизнь не считает слишком дешевой. И из этого следует, что в случае опасности лучше пожертвовать одной жизнью, чем двумя или двадцатью. Кроме того, посылать людей в большие прыжки через время обходится недешево. Как бы там ни было, я сам напросился на это дело.

— Честь в опасности, — произнес он, скорее всего, пословицу, потому что мягко добавил. — Мы будем на вершине славы, когда достигнем Кархида…

Слушая его голос, я поймал себя на том, что в самом деле верю: мы достигнем Кархида, одолев восемьсот миль гор, долин, провалов, вулканов, ледников, снежных и ледяных покровов, замерзших болот и застывших заливов, пустынных и безжизненных, где невозможно укрыться и где бушуют штормы пика зимы середины Ледниковой Эпохи. Он сидел, продолжая заполнять свой дневник с той же упрямой медлительной тщательностью, что я подметил и в поведении сумасшедшего короля, и сказал:

— Когда мы достигнем Кархида…

В его «когда» звучали отнюдь не беспредметные надежды. Он рассчитывал оказаться в Кархиде в день Архад месяца Аннера, на четвертый день четвертого месяца зимы. Мы должны были пуститься в путь завтра, в тринадцатый день первого месяца зимы, Торменбод Терн. Нашего рациона, если он правильно его рассчитал, должно было хватить нам на три геттенианских месяца, на 78 дней, то есть, мы должны были в течение семидесяти дней делать по двенадцать миль в день, что и должно было привести нас в Кархид в день Архад месяца Аннера. Все было рассчитано, и нам не оставалось ничего другого, как погрузиться в глубокий сон.

Поднявшись на рассвете, мы натянули снегоступы и вышли, сопровождаемые легким снегопадом. Склоны холмов были покрыты бессой, мягким и еще не улежавшимся снегом, который лыжники на Земле, насколько я знаю, зовут «целик». Сани были тяжело нагружены. Эстравен прикинул, что на них должно быть не меньше 300 фунтов. Тащить их на рыхлом снегу было нелегко, хотя они столь же легки и удобны, как тщательно сконструированная маленькая шлюпка, а полозья — просто чудо, их покрывал пластик, который практически не оказывал сопротивления, но, конечно, волочить такой груз было нелегко. Пробиваясь сквозь снег, когда нам приходилось постоянно то скатываться по склонам оврагов, то снова подниматься на них, мы решили, что один должен тащить сани спереди, впрягшись в упряжь, а другой подталкивать сзади. Весь день шел снег, густой и мягкий. Мы дважды останавливались перекусить. Над обширной холмистой местностью стояло полное безмолвие. Мы двинулись дальше в путь и шли без остановки, когда неожиданно упали сумерки. Мы остановились в долине, очень смахивающей на ту, в которой мы были утром — расщелина среди снежно-белых холмов. Я настолько устал, что еле волочил ноги и не в силах был поверить, что день пришел к концу. Судя по счетчику расстояния на санях, мы покрыли примерно пятнадцать миль.

Если мы могли идти с такой скоростью по глубокому снегу, тяжело нагруженные, по пересеченной местности, холмы и взгорки которой все время попадались нам под ноги, то, конечно же, на Льду, где лежит твердый снег, дорога ровнее, а груза станет меньше, нам удастся идти куда быстрее. До сих пор моя вера в Эстравена носила бессознательный характер; теперь же я поверил ему безоговорочно. Через семьдесят дней мы будем в Кархиде.