Седая целительница (СИ) - Солнцева Зарина. Страница 8

Черпнув ложкой в бочонок из-под травяного мыла, коего было мало и выдавали строго по нуждам, девочка отмерила мне ровно две ложки в ладонях, при этом от натуги высунув язычок, а потом вернула ложку обратно и спрятала бочонок под стул, принялась поливать из плошки водой, иногда зачерпнув новую порцию из бочки, что сидела рядом.

Тщательно помыв руки, я усердно их терла до покраснения. Хорошо помня наставления Марички, что руки должны быть белее и чище снега, прежде чем совать их в чужое тело.

— Спасибо, Голуба… — улыбнулась я устало девочке и слегка обтерла руки самогоном. Будут они к утру жечь, но зато точно никакой хвори на них не осталось. — Сделай милость, свяжи-ка мне платок потуже на затылке, а то сползет.

Девочка тут же радостно кивнула от возможность быть полезной, а я при села на карточки, что бы ей легче было меня достать. Со знанием дела, девчушка убрала мою косу за спину и взялась за края платка…да так затянулась, что я чуть не вскрикнула.

Зато надёжно…

— Давай, Снежинка, а то он долго не протянет…

Поторопили меня подружки, и я схватила инструменты и бросилась к ним. Мужики у входа в лазарет уже перенесли воина на деревянный стол посередине шатра, а кто-то распахнул окошко поверх ткани «потолка».

С него сняли рубаху и, видимо, напоили дурманом, чтобы не кричал от боли. Стала встала у головы, прижав руки с обсохшей кровью на пальцах к неровно вздымающей груди, аккурат возле сердца, подгоняя кровь, чтобы та не останавливалась.

Я сбоку, а Наталка напротив меня, отпустила ладонь в печень, стараясь насыщать её энергией жизни, чтобы орган не умирал.

Я схватила стальные щипцы и кусок чистой ткани и принялась за рану, мысленно проронив:

«Помоги мне, Матушка Зима…».

— Девчат, айда кушать. Всех уже покормили, только мы остались. Давай, Снежинка, с утра ни маковой росинки в рот не положила.

Притащив с собой таз с ошпаренными инструментами, Марфа положила его на стул и вытерла руки об грязный передник, позвала нас отведать ужина. Был глубокий вечер, раненные уже спали, кто от лекарств, кто от усталости. Тех, кого спасать не удалось, уже унесли другие солдаты. Видимо, для погребального обряда. Раньше меня от этого в слёзы бросало, а сейчас слез не осталось…

Два лета прошло, но так жизнь завернулось, что не вернули меня в тыл. Сначала с Микитой и дядькой Люмилом на грани солдат лечила. Потом меня вроде собрались в тыл отправить, посадили в повозку с молодыми девками-целительницами. А там мост разрушен, что к городу ведёт, нас у северной фаланги и оставили, а нам если ждать, то что, смотреть, как солдаты от ран помирают?

Мы, девки и женщины сильные, быстро за дело взялись. Так, кажись, месяца три прошло. Наши атаковали, а мы за ними, раненых выхаживали, мост когда построили, далековато было обратно возвращаться. Да и мы вроде как своими стали.

Те, кто шибко хотел, конечно, ушли. А были и те, кто остались, я в том числе. И не просто так…

Здесь я ощущала себя нужной среди своих, где никто за глаза нагуленышем не звал. Где я могла часть жизни. И помочь одному малышу не остаться сиротой или какой женщине вдовой.

Но бывало, что спасать нельзя было.

— Снеж, брось ты уже эти тряпки. Извелись они все, одни сплошные дырки! — раздраженно повела плечом Ярина, вставая с грубо сколоченного стула. — Выбросить их надо, да воеводе пожаловаться, пускай новые отрезки ткани принесут.

И вправду бестолковое это дело.

Откинула я моток повязок и встала с лавки, ужасно ныли кости и все тело.

С прошлой ночи на ногах, даже не верится, что свободная минутка нашлась отдохнуть.

И поесть.

— Ладно, девки, давайте пойдём есть, пока сами тут не грохнулись в беспамятстве. — Похлопала в ладоши Матриша. Она вроде постарше нас будет, кажись, и не девка, а уже женщина, только о себе мало что говорила, не любила она вспоминать, что было до того, как попала сюда. Правда в том, что не рвалась Матриша домой, а наоборот, с содроганием вспоминала о доме.

— Кто на дежурстве сегодня? — Опомнилась Марфа, прежде чем мы покинули шатер. Все недовольно поджали губы. Сутки были тяжелыми. И всем хотелось спать. Но кто-то должен присмотреть за больными. Не дело это — их без надзора оставлять.

— Идите кушать. Я останусь. — Раздался с угла голос Ярины, женщина как раз перебирала листочки сушеного шафрана. — Только мне чего закиньте сюда, а то подохну от голода.

Все мигом повеселели.

— Конечно… — фыркнула Марфа. — Прям сейчас сбегу за горяченьким, сюда принесу.

— А я через пару часов подменю тебя, — подала голос Стеша, и женщина благодарно ей улыбнулась.

Покинули мы лазарет дружной толпой, уходя подальше от запаха трав, крови и смерти к желанному аромату горячей еды.

Лагерь отдыхал после тяжёлого дня. Большинство мужчин уже поели, поэтому отдыхали у костра, тихо о чем-то беседуя.

Увидев нас, они здоровались, спрашивали, как дела, а кто помоложе даже пытался шутить, но не больше.

Воевода наш был суров на подобные шутки, а ратник его, дядя Филимон, и вовсе зорко следил и бдил, чтобы никто не покушался на наши невинные души. Пообещав солдатам посадить на кол любого, кто хоть надумает хотельки свои нам предъявить. И ведь за два лета никто не полез. По крайней мере ко мне.

— Ммм, девки, кажись, мясо… — блаженно закатила глаза Тамина, и мы дружно принюхались. И вправду пахнет местным бульенном.

— Вот и мои красавицы пришли. Давайте, пока всё не остыло.

Усатый дядя-повар разлил нам по щедрому черпаку в деревянной миске супчика с мяском и дал по свежей лепешке. Усевшись на поваленное дерево, мы принялись кушать.

Я же, как всегда, между Наталкой и Стешей.

Ели мы молча.

Потом сполоснулись у пруда и так же молча спрятались в своём шатре, падая с ног на шкуры, чтобы уснуть. И забыться на миг, вспомнить о маме и беззаботном детстве.

Мне снился странный сон, неведомый ранее.

Я гуляла по зимнему лесу, почему-то босая, в одной белой сорочке. И будто что-то звало меня вперёд. Убрала широкие ветви ели, что преградили мне путь. А там волки.

Много волков, белых волков.

Кружат на поляне, усыпанной снегом, и будто играются. Все вокруг одной женщины. Красивая, с белыми волосами до самой земли. А на макушке венок из еловых веточек, замершей рябины и крупных снежинок. На ней длинная шубка, серебристая, как сама луна.

И зверей отчего-то она не боится, а они к ней, словно щенки, ластятся, ласку выпрашивают.

Я, как зачарованная, вперёд шагнула, подойти к ней ближе, почувствовать ту же ласку, украсть хотя бы немножко тепла.

Снег под голой ступнёй предательски хрустнул, и волки мигом развернули огромные морды ко мне, оскалились кровожадно и приняли позу защитников. Страх сковал сердце. И я так и замерла на месте, ощущая, как смерть дышит в спину.

Но мягкий смех, словно перелив колокольчиков, привлек моё внимание.

— Тише вы, лохматые, разве можно не узнать свою кровь?

Пожурила она их, и волки виновато прижали уши к голове и начали скулить, умоляя о прощении.

Протянув мне руку, женщина поманила меня к себе.

Она так открыто улыбалась и была рада мне, что я смело сделала шаг вперёд, потом ещё один. Ещё и ещё. Уже не боясь огромных зверей.

Ведь она меня защитит. А они её боятся.

Заглядывая в красивые серые глаза женщины, я держалась за них, как за маяк. Но внезапно её глаза округлились от испуга, женщина ринулась ко мне и закричала:

— Снежка, берегись!!!

Снег вокруг меня резко растаял, превратился в темную мутную воду. Я как будто тонула в тёмной воде.

Глава 3

— Снежка, берегись!

Я вырвалась из сна, как из-под толщи воды. Жадно вдыхая воздух и судорожно сжав покрывало пальцами. Холодный пот скатился по позвоночнику вниз.

Странное видение. Очень странное. И, сдается мне, не к добру. С трудом усмирив бьющееся испуганной птичкой сердечко в груди, аккуратно прилегла обратно на лежанку из сушенного сена, прикрытой шкурой оленя. Но сон сбежал от меня, и, ворочаясь то на одном боку, то на другом, я все думала.