Егерь: заповедник (СИ) - Рудин Алекс. Страница 27
— Не знаю, я сам с ним не разговаривал. Мы никогда друзьями не были. Просто имей в виду, Андрей.
— Думаешь, это он стрелял по аншлагам?
Валера молча пожимает плечами.
С судимостью Колька не смог бы получить разрешение на оружие. Но кого в деревне это останавливает? Незарегистрированных ружей здесь полно, они остались еще с прежних вольных времен.
— А раньше Колька охотился? — спрашиваю я Валеру.
— Баловался, — кивает охотник. — В деревне все мужики этим балуются.
— Ясно. Спасибо за предупреждение.
Внезапно я вспоминаю, о чем давно хотел спросить Валеру.
— Идем, покажу тебе кое-что, — говорю я.
В углу сарая у меня валяются остатки заячьей петли, в которую попала лисица. Я показываю их Валере.
— Не знаешь, откуда тросик?
Валера вертит петлю в руках.
— Точно не скажу. Может, и от трактора. А ты где ее взял?
— По дороге к озеру кто-то ставил петли на зайцев. Я нашел.
— Это не наши, — снова повторяет Валера.
— А Колька когда освободился?
— Не знаю. Спрошу у мужиков при случае.
Валера отдает мне петлю.
— Андрей, если у тебя с Колькой проблемы будут, ты только скажи. Мы его всей деревней быстро угомоним.
— Спасибо, Валера, — улыбаюсь я.
И крепко пожимаю охотнику руку.
— Ладно, я пойду, — сказал Валера. — Ты мясо в холодильник убери, а то испортится.
* * *
— Уважают тебя в Черемуховке, Андрей Иванович, — говорит Беглов, когда Валера уходит. — И есть за что.
Этот хитрец урывками слышал часть нашего разговора, когда проходил с ведрами мимо.
— Да я просто работаю. Давай, не будем об этом, Владимир Вениаминович.
— А что он там говорил про какого-то Кольку Симонова?
— Это старая история, — говорю я. — Был у нас в деревне такой тракторист, Колька Симонов. По дурости залез в медпункт за спиртом, а мы с Павлом его поймали. Ну, и уехал парень.
Беглов решительно кивает.
— Я завтра съезжу в это Киселево. Поговорю там с милицией.
— Не надо, — говорю я.
— Надо, — серьезно отвечает Беглов. — Пусть присмотрят за Колькой. Лучше заранее предостеречь, чтобы опасался, чем потом последствия расхлебывать. А если он по пьяни на тебя кинется? Кому надо такое геройство?
— Ты прав, — соглашаюсь я. — Но не хочется окончательно ломать жизнь парню. Ты с милицией поговоришь, а они ему потом прохода не дадут.
— Андрей, ты учись все же доверять людям, — спокойно говорит Беглов. — Ничего с Колькой не случится. Просто предупредят и присмотрят. Это ему, в первую очередь, на пользу пойдет. Не оступится лишний раз.
Ничего не отвечая, я уношу мясо в дом и убираю его в холодильник. А из морозилки достаю небольшую баночку с кремово-белым барсучьим жиром.
Мы с Бегловым идем навестить генерала Вотинова. Но сначала я укладывая в топку банной печи сухие березовые поленья, а между ними пристраиваю бересту и мятую газету.
Теперь достаточно поднести зажженную спичку, и баня растоплена.
* * *
Георгий Петрович Вотинов курит на скамейке возле медпункта. На нем спортивный костюм — видно, генерал захватил с собой привычную для больницы одежду.
Меня поражает землистый цвет его лица. Похоже, за ночь генералу стало не лучше, а хуже.
Или он сам донимает себя невеселыми мыслями?
— Что ты делаешь, Георгий? — укоризненно говорит Беглов генералу, — Неужели не можешь удержаться от курения?
— Отстань, Володя, — вяло отмахивается генерал и хрипло кашляет.
— Как вы себя чувствуете, Георгий Петрович? — спрашиваю я.
— Как видишь, — сердито отвечает Вотинов. — С вечера Трифон две капельницы вкатил, с утра — еще одну.
Генерал закатывает рукав и показывает мне свежие синяки в сгибе локтя.
— А толку? Все равно ничего не помогает. Видно, пора мне на пенсию.
— Ерунда, — убежденно говорю я. — Никакое лечение не помогает в один день. Надо дольше полежать.
— Да сколько можно? — возмущается Георгий Петрович. — До конца жизни теперь в больницах куковать?
Он тушит окурок, ищет глазами, куда его выбросить. Не находит и сердито засовывает в карман.
— Пойду в палату.
— Посиди еще, Георгий, — говорит ему Беглов. — Подыши чистым воздухом.
Оставив их дышать воздухом, я поднимаюсь по ступенькам медпункта.
Трифон сидит за своим столом, заполняя карточку.
— Прикрой дверь, Андрей, — негромко говорит он мне.
Я плотно прикрываю дверь и спрашиваю:
— Что с Георгием Петровичем? Поможет лечение?
Трифон строго смотрит на меня. На его лице выражение отрешенности — как будто он видел не только меня, но и еще что-то за моей спиной.
— Поможет.
Голос Трифона звучит решительно.
— Но только лекарствами мне не обойтись. Ты подготовил баню?
— Все уже готово, — киваю я. — Воду наносили, дрова в печке.
— Хорошо, — задумчиво говорит Трифон. — Присядь, послушай меня внимательно.
Он кивает мне на свободный стул, и я сажусь.
Трифон зажимает сильные ладони между колен и говорит:
— Мне понадобится твоя помощь. Сможешь сделать, как я скажу?
— Да, — киваю я.
— Думаю, после бани генералу станет хуже. Он потеряет много сил. Это нормально — лечение не дается даром. Ночью минует кризис. Я буду с ним рядом. Уверен, Георгий Петрович справится. У него сильный характер.
Трифон качает головой, обрывая сам себя.
— Это неважно. Запомни вот что — когда натопишь баню, проветри ее, как следует. Чтобы воздух был чистым и сухим. Это важно. Потом закрой дверь и дай бане настояться. А в восемь часов приезжай за нами. Успеешь?
— Конечно, — говорю я. — Ты скажи, может, что-нибудь надо купить? Я съезжу в город за лекарствами.
— Не надо, у меня все есть. Ты барсучий жир принес?
Я молча ставлю на стол плотно закрытую банку с жиром.
Трифон смотрит жир на свет. Потом открывает банку и принюхивается.
— Хорошо, — наконец, кивает он.
Открывает дверцу холодильника и убирает жир туда.
Потом посмотрел на меня.
— Все будет хорошо, Андрей. Помни про наш уговор. Никому ничего не рассказывать.
— Помню, — говорю я.
* * *
Вернувшись домой, я гружу готовые аншлаги в машину. Длинные стойки не помещаются в кузов, приходится подвязать брезентовый верх и оставить борт открытым. Гаишникам это, конечно, не понравилось бы. Но здесь, в деревне, до этого никому нет дела.
— Андрей Иванович, возьмешь меня с собой? — спрашивает Беглов. — Хочу попробовать Нохой в лесу. Вдруг она, и вправду, сможет искать грибы?
— Поехали, Владимир Вениаминович, — усмехаюсь я.
— Только ты своих собак не бери, ладно? — просил Беглов. — А то Нохой их боится.
Умные псы уже нетерпеливо прыгают в вольере — видят, что я собираюсь, и надеются побегать по лесу.
— В другой раз, — говорю я им.
Наливаю собакам в миски свежей воды. Бойкий не упускает момент — ставит мощные лапы мне на грудь и лижет в нос длинным розовым языком, нетерпеливо скуля.
Я треплю пса по мощному загривку.
— В другой раз. Завтра возьму вас с собой.
Владимир Вениаминович выводит из дома Нохой на поводке — для этого ему пришлось силой вытаскивать собаку из-под кровати.
— Ничего, — успокаивает он сам себя. — Привыкнет.
Я с сомнением качаю головой. Пугливые собаки переучиваются с большим трудом. Случается, хороших молодых псов бракуют потому, что они боятся выстрелов и не могут работать. Бывает, собака боится зверя и не идет на него. А может от страха и кинуться к хозяину, ища защиты. И собьет с ног как раз в момент выстрела.
Беглов угадывает мои сомнения.
— Ну, мне с ней не охотиться, — оправдывает он Нохой. — Может, и пригодится — грибы искать. Все же, шаманы так говорили.
Но уверенности в его голосе нет.
Я бросаю в кузов штыковую лопату и топор.