Сестра милосердия - Федоров Михаил Иванович. Страница 7

Сергей под колесо машины прыгает. Капитан, начальник станции, кричит: «Башкир! Прикрывай «Дельфин»!» Это станцию. Она имела самовзрыватель.

На случай захвата его должны взорвать. На случай, если взрыватель не срабатывал, лежало несколько канистр с бензином, чтобы поджечь.

Сергей вскакивает, обегает будку, и ему навстречу — нос к носу — афганец. А у Сергея приклад на руке, он автоматически поднимает автомат… И видит четыре дырки… И дальше — бегом, за колесо спрятался.

Стрельба… Бой кончился. Сергей первый раз убил. Подходит к моджахеду. Наклонился, голова от него сантиметров на пятьдесят. Хотя и горло напарнику перерезал, но смотрит — он такой же молодой, как он сам. Ему жалко его стало. Становится на колени. Начал с ним разговаривать: «На фиг эта война кому нужна… Ты молодой…» И тут капитан подлетает и с ноги прямо снизу — Сергей, как в кино, отлетает. Пытается встать, капитан его добивает. Вырубил Сергея, и тут же сам в чувство приводит. Попробуй встань после таких ударов! Он Сергея, как щенка, поднимает за шиворот: «Что, башкир, жалко?» — «Ведь человек», — лопочет Сергей. — «А ты подумай: если бы не ты его, он бы тебя!» Вот так. И с презрением бросил: «Живи!»

То «живи» напоминало «живи», услышанное от свана, своим презрением.

Но презрение капитана относилось к хлюпику-однополчанину, а презрение свана — к противнику. Теперь Сергей смотрел на круглое лицо Хасика, вспоминал скуластое свана, и не мог понять, сколько ему отведено времени, чтобы жить. Ясно, что срок свой он продлил, но насколько? Тогда он убил моджахеда и остался жив. Теперь, если бы он и убил, вряд ли б спасся.

В иные минуты успокаивал себя: «Что ты! Тебе сколько раз везло».

С этого дня Сергей делал зарубки на лежаке. Но если в армии они приближали к дембелю, то теперь — отдаляли от смерти.

Сергей надеялся: его не тронут, будут заставлять служить грузинам. Как спеца, возьмут и отправят в Тбилиси. Там тоже есть узел правительственной связи. На этот случай разрабатывал план, как бежать в Южную Осетию, а оттуда через перевалы — в Абхазию. А если отправят в Сухуми — как попытаться перейти Гумисту к абхазам.

Тех, кто сидел с ним в камере, выводили, били ногами-руками, опять приводили.

— Ты с абхазами. Русских тоже выгоним. Кто хочет с нами жить, учитесь по-грузински говорить. Берите наши фамилии. А так вы нам не нужны. Абхазов оставим небольшое количество… Которые полностью лояльны… Ни армян, ни греков — никого не нужно, — такие рассказы допросов слышались в камере.

А некоторые не возвращались, и тогда камера на время погружалась в поминальную тишину.

Кончался август, приближался сентябрь. Много задержанных абхазов, русских, армян собралось в гагринском застенке. А за Бзыбью у абхазов скопилось порядком грузин. Через нейтральную полосу, разделявшую линию фронта, проезжали машины гуманитарных организаций, с ними от одной стороны другой передавали списки задержанных.

В одном из грузинских списков оказался Алхас.

Узнав об этом, его отец, Василий Забетович, кинулся к взводному.

— Анатолий! — поправил на поясе топорик. — Надо грузин наловить. Не дай бог на Хасика не хватит!

— А что ты хочешь сделать? — спросил брат Наташи.

— Как что?! В горах виноградники. Скоро вино будут давить. Старое надо допить. Пройдусь, поищу. Может, грузин попадётся. Ведь если гога стакан вина не выпьет, он не гога!

— Что ж, — рассмеялся Анатолий, — дуй!

Василий ушёл вечером.

Утром ребята его взвода сидят:

— Васёк на дело ушёл и до сих пор не вернулся… — Наклюкался! То, что Василий Забетович до войны трудился на винном заводе, ни для кого не являлось секретом.

Ребята сидят и вдруг видят: идёт. Что-то на спине еле несёт.

— Всё! Кушать будем! — Бухать! — загалдели.

Василий подходит, сваливает на землю мешок. Оттуда выскакивают шесть автоматов, рожки с патронами.

— Вот так улов!

Во взводе мало у кого имелись автоматы, и их в одно мгновение расхватали.

— А мне? — развёл руками Василий.

— В следующий раз, — хватаясь за животы, прятали оружие счастливчики.

— Пир на славу удался, а хозяину стола не досталось и хвоста, — проговорил Василий, вытирая лезвие топорика.

— А что это топорик твой сегодня без чехла? — кто-то спросил.

— Поработал… — ответил Василий.

— А почему ты его в чехле? — А потому что дерево, если видит лезвие, — оно содрогается… — Ну…

— Вот я и ношу его в чехле, — надел чехольчик. — А вот когда на грузина иду, тогда — снять…

Оказывается, Василий ушёл далеко-далеко. И не заметил, как перешёл грузинские позиции. Увидел виноградники, за ними дом. Там стоял дым коромыслом. Сначала подумал: «Наши бухают».

Подобрался ближе: гоги! Вытащил топорик, оголил лезвие. Заскакивает: все десять человек пьяные валяются. Что-то мурлычут. Вдребезги пьяные, никто не может встать. Автоматы разбросаны.

Он автоматы уложил в мешок, рожки с патронами забрал и принёс.

— Ёлки-палки! — ребята хохочут.

Недолго думая, рванули обратно и оттуда привели десять грузин. Принесли ещё четыре автомата, один из которых теперь по праву достался Василию.

Людей для обмена хватало с лихвой. Началась подготовка. Абхазы передали грузинам уточнённые списки, грузины — абхазам. С обеих сторон стали готовиться к передаче.

Вечером в гагринской милиции задержанных вывели в коридор.

Зачитали имена и фамилии:

— Алхас… Человек двадцать.

— Утром мы вас меняем, — сказали. — Будьте готовы… На двадцать грузин.

И:

— Кто умеет водить машину?

Один:

— Я вожу…

— Всё понятно…

— А для чего?

— Вам дадут «пазик». Старый. Но ещё ползает, — говорил гвардеец и смеялся. — Водитель тоже будет ваш — и поедете…

Сергей не услышал своей фамилии. Поэтому рассказал Хасику, кому сообщить о нём в Уфе, что сказать Наташе в Гудауте. И если его больше не увидят, то просил не поминать лихом.

Когда утром Хасик прощался с Сергеем, то услышал, что водителя прихватило, что он не может ехать.

Хасик вцепился в руку гвардейца:

— Есть водитель! Есть!

Он тянул за собой Сергея.

— Ты водить умеешь? — спросонья спросил Сергея гвардеец.

— Ещё бы! Весь Афган отмотал…

— Как фамилия? Гвардеец долго что-то искал в списках, потом что-то зачеркнул, дописал сверху и толкнул Сергея на улицу.

Во двор подогнали автобус. Всех усадили в салон. Сергей устроился на месте водителя. Быстро порвали простыни, белые куски которой, чтобы не стреляли при переезде линии фронта, повесили на окнах. В автобус сели двое грузин с автоматами, и он и сопровождающая «Волга» тронулись.

Линия фронта шла где по полю, а где — по дворам. Нейтральная полоса метров триста, с одной стороны грузинские позиции, с другой — абхазские.

Автобус подъехал и спрятался за дом.

Гвардейцы-грузины говорят:

— Как абхазы сообщат, что двадцать грузин выпускают, и мы увидим, что с ними автобус едет, мы вас выпускаем. Вы встречаетесь и разъезжаетесь…

Все сидели в автобусе и ждали. На них никто внимания не обращал. Глядят по сторонам: дорога, на ней «ежи», а в обе стороны нарыты окопы. В окопах грузинские гвардейцы по-грузински разговаривают.

Один гвардеец смотрел-смотрел на автобус, ему стало интересно, он встал и направился к машине.

Подошёл, заглянул в салон и по-грузински:

— Абхази там?!

Побежал к окопам, что-то сказал, и куча гвардейцев облепила машину: — Абхази, абхази там!

Начали автоматы передёргивать: — Убьём!.. Обменщики, что сидели в автобусе, гвардейцам говорят: — Нельзя их трогать! Они по обмену… Если вы их убьёте, не будет обмена… Они наших двадцать грузин убьют… Не трогайте их!

Грузины оказались уголовниками. При гагринском десанте высадили военных, морскую пехоту. А потом вертолётами из Грузии забрасывали подкрепление из тех, кого выпустили из тюрем. Сюда попали сенакские, зугдидские зэки, которые по-русски плохо разговаривали. Они в Абхазии никогда не были и кто такие абхазы, не знали. Поэтому они с интересом полезли смотреть и ворвались в автобус. Слушать сопровождавших гвардейцев не стали.