Меж двух огней (СИ) - Коган Мстислав Константинович. Страница 47

— Где… — голос маркитантки предательски дрогнул, не дав ей закончить вопроса. Впрочем, я и без слов понял, что именно она хотела узнать.

— Мы положили его в хлеву. Похороним завтра утром так, как велит нам наш обычай. Если хочешь попрощаться, то…

Дальше слушать меня она не стала. Подняла отрешённый, ничего не выражающий взгляд и чуть покачивающейся нетвёрдой походкой направилась к двери. Плечи её то и дело содрогались от беззвучного плача. По щекам катились ручейки слёз.

— Дерьмо, — поморщился я, принимая у служанки поднос с дымящейся тарелкой и пенящейся кружкой, — Ненавижу такие моменты. Твою мать, вот специально же набирали отщепенцев и одиночек. Нет, они и тут переженихаться успели.

— Не в твоих силах запретить естественный порядок вещей, — пожал плечами Бернард, — Тем более, что ты и сам бы тогда нарушил собственный же запрет, — сержант бросил красноречивый взгляд сначала на меня, затем на сидевшую в центре зала девушку. Та продолжала петь казалось бы, не обращая внимания ни на что вокруг. Однако на её побледневшем лице угадывались следы с трудом скрываемой тревоги.

Со двора донёсся приглушённый плач, постепенно переходивший в протяжный, полный боли и отчаянья вой. Мне уже доводилось слышать такой. В приречье, после стычки с крестьянами. Только там потерю мужа оплакивала баба, которую мы видели в первый и в последний раз. Мужа, который вышел против нас с оружием в руках и поплатился за это. Сейчас же ситуация была совершенно иной. Одна из наших, оплакивала нашего бойца, погибшего из-за моей дурости и неосмотрительности. И от этого становилось совсем хреново.

— А вот это тоже естественный порядок вещей? — поморщился я, отодвинув от себя поднос с едой. Пахла она аппетитно, но кусок в горло лезть не хотел.

— Да, — равнодушно пожал плечами сержант, — Вполне естественный, для любого, кто решил взять в руки меч. И для любой, которая решила связать свою судьбу с таким мужчиной, — Он немного помолчал, вновь смерил меня чуть насмешливым взглядом и добавил, — И яб на твоём месте не питал иллюзий насчёт вас с ней. Однажды, когда тебе изменит удача, она окажется, — Бернард кивнул в сторону Айлин, а затем указал на дверь, — на её месте. Впрочем, — сержант на мгновение осёкся, но затем решил закончил мысль, — Вспоминая, что у вас обоих шило в жопе, уж не знаю, кому госпожа-фортуна даст возможность порыдать над трупом другого. Но кому-то всё-же придётся. Мне то казалось, что ты это понимаешь.

— Понимаю, — мрачно процедил я, — Но одно дело осознавать разумом и совсем другое — принимать сердцем. Вряд-ли у меня хватит сил на последнее.

Над столом повисла тишина, нарушаемая лишь чуть прерывистой мелодией лютни и последними строчками песни.

Багрянец сжёг твои одежды,

Огонь всю кожу опалил,

И растворилась вся надежда.

Под слоем траурных белил,

— Что ж… — бросил сержант после долгого молчания, посмотрев на меня со смесью уважения и всё той же лёгкой насмешки во взгляде, — Парень, ты меня удивил. Не все могут понять разницу. А особенно глупые начинают бахвалиться тем, что смеются смерти в лицо, не задаваясь такими вопросами. То, что ты не из таких, конечно, радует, но если ты и дальше будешь принимать всё так близко к сердцу, то тебе стоит крепко задуматься, а то ли ремесло ты вообще выбрал.

— В том и дело, что не я выбирал его, а оно — меня.

— Чушь, — ухмыльнулся сержант, — Выбор есть всегда. Разве что, делаем мы его, не задумываясь о последствиях. А когда они нас настигают — начинаем скулить, мол мы не этого ждали и не этого хотели. И тогда жизнь снова ставит перед нами выбор. Весьма простой. Продолжать жалеть себя и скулить, падая на самое дно и утягивая всех за собой. Или же сцепить зубы и продолжать идти дальше, не обращая внимания на удары судьбы.

— Думаешь, настал момент…

— Понять из какого ты слеплен теста и годишься ли вообще на роль нашего командира, — Бернард не дал мне договорить, — Думаю он пришёл уже давно. Просто у тебя раньше не было времени поразмыслить над этим, как следует. А сейчас оно появилось — вот тебя и накрыло.

— Меня накрыло потому, что погиб мой человек, — я старался говорить холодно и отстранённо, но в последний момент голос предательски дрогнул.

— Они и раньше погибали, — равнодушно пожал плечами сержант, потянулся к кружке и сделал из неё большой глоток, — Причём куда в большем количестве. Что изменилось сейчас?

— Сейчас это случилось из-за моей глупости.

Бернард снисходительно улыбнулся, смерил меня насмешливым взглядом и покачал головой. На мгновение над столом вновь повисла тишина, в которой послышались последние аккорды песни.

Но я пробьюсь и сквозь метели,

Пройду сквозь бури и снега,

И с первым заревом весенним,

В чужой стране найду тебя.

— Забираю свою похвалу назад, — хохотнул сержант, пододвигая к себе мой поднос с едой, — Клянусь сиськами великой матери, таких дураков как ты, парень, свет ещё не видывал.

— Не изволишь объясниться, — на этот раз в моём голосе послышалось раздражение. Впрочем, судя по ещё больше растянувшейся ухмылке сержанта, именно этого он и добивался.

— Изволю, отчего ж не изволить, — Бернард подцепил двузубой вилкой кусок мяса, закинул его себе в рот. Пожевал, глядя на меня со значением, отхлебнул из кружки и продолжил, — Во первых, кто тебе сказал, что раньше мы теряли бойцов не из-за твоей глупости? Неужто ты думаешь, мол ты — настолько хороший командир, что ни разу не обосрался?

— Ну вообще нет, но…

— Я тебя огорчу, — сержант подцепил вилкой второй кусок мяса и тут же отправил его себе в рот, — Но всё то дерьмо, в которое мы влипали раньше, и по уши в котором сидим сейчас — это результат твоих решений. Потери — тоже.

— Если всё настолько хреново — зачем вообще было выбирать меня командиром?

— Потому, что за тобой люди готовы идти не смотря на все твои ошибки, — сержант равнодушно пожал плечами и положил вилку на стол, — Ну и кроме того, кто тебе сказал, что попади на твоё место кто-то другой, обосрался бы меньше.

— А…

— Во-вторых? — Бернард откинулся на спинку стула, скрестив на груди руки, — Ты слишком много на себя берёшь. Годфри сам виноват в собственной смерти. Он прекрасно осознавал, чем всё закончится, когда вместо мотыги взял в руки меч. А если не осознавал, значит был ещё большим дураком, чем ты. Но это тоже — его проблемы.

— Что-то ты меня совсем запутал. То я — дерьмовый командир. То бойцы сами виноваты в том, что я их угробил.

— Это хорошо, — улыбнулся сержант, — Значит мы почти добрались до сути. Не пойми меня неправильно. Я очень ценю тот факт, что ты переживаешь за жизни своих солдат. Это значит, что ты не будешь рисковать ими понапрасну из-за собственной прихоти. Однако если ты и дальше хочешь быть нашим командиром, тебе придётся уяснить три вещи.

— Весь внимание.

— Первая, — Бернард начал загибать пальцы на руке, — Ты командир, а не добрый папочка. Ты платишь этим отбросам общества именно за то, что они рискуют шкурами, выполняя приказы. Если кто-то из них подохнет — именно за это он и получал своё жалованье.

— Звучит довольно цинично. Не думаю, что люди оценят отношение к ним как… к расходному материалу.

— Так и есть, — пожал плечами сержант, — И это вторая вещь, которую тебе следует уяснить. Командиру надлежит быть циничным. Это уже твоя плата за то, что ты слаще других жрёшь и дольше прочих спишь. У тебя нет права на сомнения, сожаления и прочее дерьмо, которым ты сейчас пытаешься забивать себе голову. По одной простой причине — сомнение приводит к промедлению. А любое промедление на поле боя — впустую потраченные жизни твоих бойцов.

— А это уже звучит парадоксально.

— Потому, что ты меряешь крайностями. Но об этом чуть позже. Третья вещь, которую тебе следует уяснить — у тебя нет права показывать свои сомнения на людях. Это подрывает их боевой дух и отбивает желание следовать за тобой. В конце-концов люди идут за тем, кто знает куда он движется и движется, а не жуёт сопли, рассуждая, а правильно ли он поступил.