Аристократ. Том 3. Война грязных искусств - Райро А.. Страница 15
Я посмотрел на его охваченное ужасом и окровавленное лицо – и не сдержал смеха. Чёрт… заржал, как дебил, но это было сильнее меня.
Надо было видеть, как Питер таращился в диком страхе. Наверняка, он подумал, что моя Печать лишила его силы и, возможно, навсегда. От паники у него задёргался глаз.
Питер побагровел и сейчас, в пиковый момент отчаяния, напомнил мне своего старшего брата Феликса – такой же туповатый и злой.
Подавив в себе смех, я мгновенно стал серьёзным. Наше противостояние достигло апогея.
– Печать тебе всё равно не достанется… – выдавил Питер.
Его глаза налились кровью. И то, что он сделал дальше… чёрт…
Я не сразу понял, что в живот мне по самую рукоять всадили нож. Тонкий клинок вошёл мягко и незаметно. И только когда Питер провернул нож в ране, меня пронзило обжигающей болью.
Внутренности разодрало, в глазах потемнело, и пока боль полностью не завладела сознанием, я нашарил возле себя револьвер. Не глядя, взвёл курок, приставил ствол к животу Питера (дотянуться до его головы у меня не хватило сил) и выстрелил.
Опять взвёл курок и выстрелил.
Взвёл и выстрелил.
Я всадил в него три пули – все, что оставались в барабане – после чего опустил руку и еле перевалился на бок. С ножом в животе.
Питер рухнул рядом.
Он задыхался в конвульсиях, с уголков его рта стекала кровь. Уже практически мертвец, он уставился в небо, будто пожирал его своими огромными глазами. Вечно тусклые, они вдруг обрели цвет и глубину.
Эхо от выстрелов ещё несколько секунд летало по стенам заброшенного здания и отдавалось у меня в ушах.
Как только звуки стихли, то я услышал топот бегущих ног, скрежет каменной крошки под чьими-то подошвами и вскрик, исступлённый и срывающийся:
– Питер! Рэй! НЕТ! – Это был голос Терри. – Хлоя… Хлоя! Они убили друг друга!..
Часть третья. По следу скорпиона
Глава 6.
Я никак не мог понять, жив я или мёртв.
Бесконечное движение маятника, между реальностью и сном, светом и темнотой, кипучим пульсом и безразличием покойника.
Ощущение, что я всё-таки жив, накатывало на меня волнами, обрушивалось морозом по коже, чтобы потом отхлынуть и оставить лишь прозрачное отсутствие. Пустоту и неопределённость.
И всё это время я то наполнялся живительной благодатью, то снова опустошался и становился мёртвым, а потом опять обретал жизнь, делал хриплый вдох, даже несколько раз приоткрывал глаза… и опять умирал, опускаясь во тьму.
Порой кто-то приподнимал мне голову, подложив ладонь под затылок, порой этот кто-то меня обнимал, а порой зачем-то бил по лицу.
Да много чего происходило: ко мне прикасались, массировали то руки, то ноги, то голову, то всё тело, переворачивали с живота на спину и обратно, обливали водой, раздевали, одевали, снова раздевали и снова одевали, гладили по голове, опять били по лицу и опять гладили по голове…
Ну а иногда я был уверен, что на мне развели костёр.
Мать его, костёр!
Разложили сухих веток, навалили поленьев и подожгли. И всё это сделали прямо на моём животе, в районе пупка, а я плавал в бреду и умолял высшие силы, чтобы у ублюдка, который это сделал, отсохли руки. Лежал и молил, чтобы мои мучения завершились уже чем-нибудь… чем угодно… чтобы всё закончилось сию секунду… вот прямо сейчас… прямо сейчас…
Я был готов сдохнуть прямо сейчас.
Но всё продолжалось. Передо мной мелькали тени, взрывались цветастые и белые лучи, возникали и пропадали лица. Порой рты на этих лицах открывались и что-то говорили мне, но я слышал только бессвязное бормотанье и сам бормотал в ответ.
Раз на пятый я узнал одно из лиц. На меня смотрела Хлоя.
Точно. Хлоя.
И, кажется, она улыбалась.
Какого чёрта она улыбается, когда мне так хреново?..
С другой стороны, если она улыбается, значит, с ней всё в порядке.
Идиотский вывод, конечно. Но это всё, на что были способны мои потрёпанные мозги в ту секунду. И от осознания, что с Хлоей всё в порядке, мне почему-то стало так спокойно и хорошо, что я опять прикрыл глаза. Вот теперь погружаться в дрёму было не столь тревожно, да и костёр на животе вроде бы стал поменьше, поэтому сдохнуть уже не хотелось… ну почти.
Когда я открыл глаза в следующий раз, то не сразу сообразил, что я их действительно открыл.
Вокруг царила беспроглядная темнота, и было так жарко, что захотелось стянуть с себя кожу и проветриться. Возникло навязчивое ощущение, что тело сковала пересохшая корка из соли, в которую превратился облепивший меня пот. Всё зудело и покалывало. Тупая боль сверлила живот, общая слабость не давала напрячь мышцы и пошевелиться.
Под спиной ощущалось что-то мягкое и ворсистое.
Я повёл глазами в попытке очертить взглядом пространство и понять, где нахожусь, но так ничего и не разглядел. Затем сглотнул, смочив сухое горло, и глубоко вдохнул.
Уже собрался приподняться, но тут мне на грудь легла чья-то рука, а потом кто-то прошептал совсем рядом (так близко, что жар чужого дыхания окатил всю правую половину лица):
– Рэй… бога ради, не шевелись.
***
Этот кто-то лежал в кромешной темноте рядом со мной, прижимался вплотную, всем телом, тихо переводил дыхание и давил мне на грудь.
Потом рука с груди переместилась на моё лицо и зажала рот. И опять рядом прошептали:
– Тихо… ни звука.
Глаза немного привыкли к темноте, и я смог разглядеть, что сверху на мне лежит то ли плед, то ли чей-то плащ, и закрывает меня с головой, а под покрывалом вместе со мной, лёжа на боку, притаился ещё один человек.
Он убрал ладонь с моего лица и опять положил её на грудь.
Я повернул голову направо, чтобы разглядеть человека рядом, и мне понадобилось добрых десять секунд, чтобы осознать, на кого же я всё-таки смотрю. Бледная кожа, похожая на пергамент, высокий лоб, острые скулы, лёгкая россыпь веснушек и глаза, будто вобравшие в себя сумерки…
Рядом с моим лицом, нос к носу, замерло бескровное лицо Терри Соло.
Она пристально смотрела на меня, её рыжие кудри лежали на моём правом плече, а всегда спокойные глаза на этот раз наполнял ужас.
Я медленно моргнул, давая Терри понять, что услышал и понял её просьбу.
– Потерпи… – шепнула девушка и сомкнула губы так плотно, что в полумраке они стали похожи на еле заметную черту.
От Терри пахло дымом и почему-то свежей выпечкой.
Я прикрыл глаза и вслушался в звуки вокруг.
Совсем рядом – прямо над покрывалом, что на нас лежало – кто-то нервно выдохнул, а потом поодаль послышался приглушённый голос Дарта Орривана:
– Да всё же в порядке, сэр! В чём дело, я не пойму? Объяснили же, откуда едем и что везём… вон там хлеб в мешках, вон там – семена…
– Кто вас сопровождает, мистер Моррис? – спросили у него высоким требовательным голосом.
Дарт прокашлялся и выдал непринуждённо:
– Да это мой брат… ну… и сёстры. Опять за нами на рынок увязались… достали, честное слово. Они надеются, что на рынке себе женихов подыщут. Из торгашей. Лучше бы среди военных поискали, правда же? Те понадёжнее будут.
Последовала пауза, а затем недоверчивое:
– Это ваши родные сёстры и брат? И все Моррисы?
– Ну да! – подтвердил Дарт. – У нас большая семья. Знаете, у фермеров всегда большие семьи. Куча детей, и всё такое. Это чтобы работать в поле… зачем ещё дети нужны, правда же? Сами понимаете. Чтобы работников не нанимать. Папаша считает, что проще их самому заделать… ну и приятнее, конечно. Вон там мой брат. Видите? Его зовут Джон…
– Джон? Вы говорили, что это вас зовут Джон.
Дарт даже не замешкался и продолжил:
– Ну конечно, я так говорил. А как ещё мне говорить, сэр? У нас ведь два Джона Морриса. Джон Первый и Джон Второй. Знаете, у нашего папаши туговато с воображением, зато всё отлично с производством детей… а их в нашей семье так много, что папаша порой забывает, как кого зовут, поэтому сильно не заморачивается с именами, но мы не жалуемся… мы его даже любим. Он отличный мужик, если сильно присмотреться…