Ближний круг госпожи Тань - Си Лиза. Страница 4
С этими словами госпожа Чжао поднимает подол платья Досточтимой госпожи. Я вижу расшитые длинные штаны, низ которых прикрывает неприглядную выпуклость согнутой стопы с расплющенным сводом. Этот комок бесполезной непривлекательной плоти должен оставаться скрытым, но я думаю о нем, вспоминая слова, которые произнесла Досточтимая госпожа, когда перебинтовывала мне ноги:
– Наши ступни не уменьшаются, их плоть не исчезает, мы просто смещаем и деформируем кости, чтобы создать иллюзию золотых лотосов.
Госпожа Чжао развязывает одну из штанин и задирает ее к колену матери, обнажая ее кожу, покрытую огненно-красными полосами. Меня поражает вид икры Досточтимой госпожи. Ее ноги тонкие, как веревка, куда стройнее моих, но они какие‑то бесформенные. Я протягиваю руку, чтобы потрогать мамину ногу, но госпожа Чжао хватает меня за запястье и оттаскивает.
Она подсовывает ладонь под голень моей матери – та в ее руке выглядит тонкой веткой.
– Ступни едва выдерживают вес женского тела, и потому ноги истощаются, – поясняет госпожа Чжао. – В этом нет ничего страшного. Проблема в том, что у твоей матери инфекция.
Я силюсь понять смысл сказанного. Досточтимая госпожа ведет себя подобающим образом во всех отношениях, в том числе и в том, что касается ухода за телом. Она никогда бы не оставила без внимания ступни.
– Я собираюсь снять бинты, – говорит госпожа Чжао. – Готова?
Когда я киваю, госпожа Чжао снимает туфлю и протягивает мне.
Запах усиливается. Наложница сглатывает и начинает разматывать узкий трехметровый кусок тонкой ткани. С каждым снятым слоем запах гнили становится все сильнее. Ближе к коже бинт окрашен в желто-зеленый цвет. Наконец стопа оказывается обнаженной. С левой ее стороны торчит зазубренный кусочек кости. Освобожденная от бинта – не представляю, какую боль испытывала моя мать, – стопа распухает на глазах.
– Принеси ведро.
Я делаю то, что мне говорят. Госпожа Чжао осторожно переставляет ногу моей матери так, чтобы та свисала с края кровати, и опускает ее стопу в воду. Мама вздрагивает, но не приходит в себя.
– Сходи к туалетному столику Досточтимой госпожи и принеси мне ее мази и присыпки.
Я выполняю распоряжение. Наложница отца вытряхивает в воду то самое средство, которым Маковка обрабатывает мне ноги. Оно изготовлено из измельченного корня шелковицы, танина и ладана. К приходу врача мы с госпожой Чжао насухо вытерли мамину ногу, нанесли присыпку между пальцами и на место травмы и положили ее на подушку. Мама дергалась каждый раз, когда мы перекладывали ногу, но глаза так и не открыла.
– Не уходи, – говорит госпожа Чжао. – Я поговорю с твоим отцом, чтобы узнать, как действовать. Врач-мужчина не имеет права видеть и трогать пациентку-женщину. Необходим посредник. Часто выбирают мужа, но я готова поучаствовать.
Как только она скрывается за дверью, глаза моей матери распахиваются.
– Я не хочу, чтобы эта женщина была в моей комнате, – слабо бормочет она. – Иди туда. Скажи отцу, что она не может быть посредницей…
Я выхожу в коридор. Дождь все еще идет, и я вдыхаю свежий воздух. Несмотря на это, запах гниющей плоти застревает в горле. Мой отец и госпожа Чжао разговаривают с мужчиной, должно быть врачом. Я вижу уже седьмого мужчину. Он одет в длинный халат из темно-синей ткани. Его седые волосы ниспадают на ссутуленные плечи. Я боюсь приблизиться, но надо. Подхожу к отцу, дергаю его за рукав и говорю:
– Досточтимая госпожа очнулась и просит меня быть посредницей.
Человек, которого я приняла за доктора, говорит:
– Префект Тань, будет правильно, если вы исполните эту обязанность. – Но, когда глаза отца наполняются слезами, доктор обращается к госпоже Чжао: – Я подозреваю, что вы имеете некоторый опыт в лечении женских болезней.
Я всего лишь девочка, но я должна исполнить желание матери.
– Досточтимая госпожа хочет…
Отец ударяет тыльной стороной ладони по другой ладони, не давая мне произнести больше ни слова. Он молча взвешивает возможные варианты, затем произносит:
– Доктор Хо, привлеките мою дочь. – Отец смотрит на меня сверху вниз. – Ты будешь повторять все, что доктор скажет матери, и передавать ее слова доктору. Поняла?
Я торжественно киваю. Решение отца доказывает его любовь к матери. Я в этом уверена.
Взрослые обмениваются еще несколькими фразами, после чего госпожа Чжао уводит отца.
Доктор задает ряд вопросов, которые я передаю Досточтимой госпоже. Она отвечает:
– Нет, я не ела острую пищу. Можешь передать врачу, что сон в порядке. Я не страдаю от чрезмерных эмоций.
Я курсирую между доктором Хо в крытой галерее и мамой, лежащей на постели. Вопросы и ответы, похоже, имеют мало отношения к инфекции. То, что Досточтимая госпожа не упоминает об этом, озадачивает меня.
Получив ответы на все свои вопросы, врач выписывает рецепт. Служанка отправляется в аптеку за травами для отвара, который потом готовит кухарка, и через несколько часов снадобье приносят в комнату матери. Я подношу чашку к ее губам, она делает несколько глотков и откидывается на подушку.
– Уже поздно, – говорит она еле слышным голосом. – Тебе пора спать.
– Давай я останусь. Я могу попоить тебя.
Она поворачивает голову лицом к деревянным панелям на задней стенке супружеского ложа. Ее пальцы прижимаются к одной из них.
– Да я все допью, ты даже умыться не успеешь…
Я иду в свою комнату, переодеваюсь для сна, ложусь и устраиваюсь на матрасе, набитом гусиным пухом, под ватным одеялом. Обессиленная увиденным, я проваливаюсь в сон.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем меня резко разбудил чей‑то топот. В полумраке я вижу, как Маковка садится и зевает. Она зажигает масляную лампу. Шипящее пламя отбрасывает на стены пляшущие тени. Мы быстро одеваемся и выходим в коридор. Дождь прекратился, но еще темно. Пение птиц на деревьях возвещает скорый рассвет.
Как раз когда мы подходим к комнате Досточтимой госпожи, оттуда выбегает кухарка и поворачивается так стремительно, что едва не врезается в нас. Я шатаюсь на своих забинтованных ногах, потеряв равновесие, и упираюсь рукой в стену, чтобы не упасть. Увидев меня, кухарка вытирает слезы со щек тыльной стороной ладоней, причитая:
– Мне так жаль, так жаль…
Суматоха в доме усиливается, когда госпожа Чжао семенит через двор, а за ней шагает доктор Хо. Не останавливаясь, они входят в комнату Досточтимой госпожи. Я иду следом. Кухарка пытается остановить меня, но я проскальзываю мимо нее и прохожу в покои матери.
Этот тошнотворный запах я никогда не забуду.
Дальний угол супружеского ложа отгорожен занавеской. Перед ней на табурете сидит отец.
Голая рука матери лежит у него на коленях, ладонь обращена к потолку. Доктор Хо велит отцу обмотать запястье уважаемой дамы льняным платком. Когда отец заканчивает, доктор делает шаг вперед и кладет три пальца на ткань. Он закрывает глаза, чтобы сосредоточиться, но как он может что‑то почувствовать через платок?
Я отворачиваюсь и смотрю на чашку, которую вчера вечером протягивала маме. Сердце колотится в груди, когда я понимаю, что она так и не сделала больше ни глотка.
В течение следующих двух дней все домашние заняты. Слуги снуют туда-сюда. На кухне готовят стимулирующие отвары, добавляя туда все новые и новые травы. Меня снова посылают задавать вопросы доктору Хо и возвращаться к нему с ответами Досточтимой госпожи. Ничего не помогает. Досточтимая госпожа продолжает слабеть. Когда я прикасаюсь к ее руке или щеке, меня обдает жаром. Ее ступня, по-прежнему покоящаяся на подушке, распухла до размеров дыни. Вернее, треснувшей дыни, из которой сочится дурно пахнущая жидкость. Основным признаком идеально забинтованной стопы является расщелина, образующаяся при сближении пальцев с пяткой. В идеале она должна быть настолько глубокой, чтобы в нее могла проскользнуть серебряная монета большого достоинства. Теперь из расщелины капает кровавая слизь, а красные полосы продолжают расползаться вверх по ноге. Проходит несколько часов, Досточтимая госпожа все меньше реагирует на вопросы, что сыплются на нее, и отворачивается к задней стенке кровати. Мне разрешают встать рядом, чтобы утешить и дать понять, что она не одна.