Перпендикулярный мир (сборник) - Булычев Кир. Страница 9
Господи, понял Удалов, это же Ванда Казимировна, жена Савича, директор универмага.
– Вандочка! – воскликнул Удалов в большой радости. – Ты что здесь делаешь?
– Корнелий? – Ванда отложила вязание. И замолчала, глядя враждебными глазами.
– У тебя неприятности? – спросил Удалов. – Я сейчас Никиту встретил на рынке, он веники покупал. Я его про тебя спросил, а он мне ничего не рассказал.
– И что же прикажете рассказывать? – спросила Ванда.
Она осунулась, выглядела лет на десять старше, глаза тусклые.
Удалов осознал: беда. Каждый торговый работник живет под угрозой ревизии. У нас в Гусляре милиции и общественности пришлось потрудиться, прежде чем всех торговых жуликов разогнали. Но Ванда! Ванда всегда честной была! Ее универмаг первое место в области занял! И хор продавщиц в Москву выезжал!
Здешняя Ванда была совсем другой. Может, согрешила? Человек слаб.
– Чего вам надо, Корнелий Иванович? – спросила Ванда.
– Я там на витрине лососину видел, – сказал Удалов. – Ты мне не свешаешь граммов триста?
– Что? – тихо проговорила Ванда. Так, словно Удалов сказал неприличное слово, к которому она не была приучена.
– Граммов триста, не больше.
– И может, еще осетрины захотел, провокатор? – произнесла Ванда угрожающе.
– Кончилась, да? – спросил Удалов миролюбиво. – Если кончилась, я понимаю. Но ты мне можешь и с витрины снять.
– Слушай, а пошел ты… – И тут Ванда произнесла такую фразу, что не только сама знать ее не могла, но и Удалов лишь подозревал, что люди умеют так ругаться. – Мне терять нечего! Так что можешь принимать меры, жаловаться, уничтожать. Не запугаешь!
– Ванда, Вандочка, но я-то при чем? – лепетал Удалов. – Я шел, вижу, продукты на витрине лежат.
– Какие продукты? Картонные продукты лежат, из папье-маше продукты лежат, на случай иностранной делегации или областной комиссии.
Тут Ванда зарыдала и убежала в подсобку.
Удалов стоял в растерянности.
Вокруг было тихо. И тут до Удалова дошло, что немногочисленные посетители магазина, стоявшие в очереди в бакалейный отдел за кофейным напитком «Овсяный крепкий», обернулись в его сторону. Смотрели на него и продавцы. Все молчали.
– Простите, – сказал Удалов. – Я не знал.
И он вышел из магазина.
С улицы он еще раз посмотрел на витрину. И понял, что только наивный взор человека, привыкшего к продуктовому изобилию, – скажем, взор бельгийского туриста или жителя нашего, настоящего Гусляра, – мог принять этот муляж за настоящую лососину.
«Ой, неладно, – подумал Удалов. – Пожалуй, хватит гулять по городу. Скорей бы добраться до дому и все узнать у себя самого».
Изнутри к стеклу витрины прижались лица покупателей и продавцов – все смотрели на Удалова. Как голодные рыбки из аквариума.
Удалов поспешил домой.
Правда, ушел он недалеко. Дорогу ему преградила длинная колонна школьников. Они шли по двое, в ногу, впереди учительница и сзади учительница. Школьники несли флажки и маленькие лопатки.
Они хором пели:
Учительница подняла руку. Дети перестали петь и приоткрыли ротики.
– Безродному Чебурашке! – закричала она.
– Позор, позор, позор! – со страстью закричали детишки.
– Тунеядца Карлсона! – закричала вторая учительница, что шла сзади.
– Долой, долой, долой! – вопили дети.
Движение колонны возобновилось, и Удалов пошел сзади, размышляя над словами детей.
Но ему недолго пришлось сопровождать эту охваченную энтузиазмом колонну. Дети вышли на площадь. На такую знакомую площадь, ограниченную с одной стороны торговыми рядами, с другой – Городским домом. Там должен возвышаться памятник землепроходцам, уходившим с незапамятных времен из Великого Гусляра, чтобы открывать Чукотку, Камчатку и Калифорнию. Тут Удалова ждало потрясение. Статуи – коллективного портрета землепроходцев, сгрудившихся на носу стилизованной ладьи, – не было. Остался только постамент в виде ладьи. А из ладьи вырастали громадные бетонные ноги в брюках. Ноги сходились на высоте трехэтажного дома. Дальше монумент еще не был возведен – наверху суетились бетонщики.
Площадь вокруг монумента была перекопана. Бульдозеры разравнивали землю, экскаваторы рыли траншеи, множество людей трудилось, разгружая саженцы и внедряя их в специальные ямы. Школьников, с песней вышедших на площадь, сразу погнали в сторону, где создавались клумбы. И школьники, достав лопаточки, принялись вскапывать почву.
На балконе Гордома сгрудился духовой оркестр и оглашал окрестности веселыми маршевыми звуками.
Удалов стоял как прикованный к месту и лихорадочно рассуждал: кто из великих людей проживал в Гусляре или хотя бы бывал здесь проездом? Пушкин? Не было здесь Пушкина. Толстой? А может, Ломоносов на пути из Холмогор? Но зачем для этого свергать землепроходцев?
Тут Удалов узнал бульдозериста. Это был Эдик из его стройконторы.
Удалов подошел к бульдозеру, понимая, что вопрос следует задавать не в лоб, осторожно.
Бульдозерист Эдик тоже увидел своего начальника и удивился:
– Корнелий Иваныч, почему не в спецбуфете?
По крайней мере, Эдик на Удалова не сердился.
– Расхотелось, – ответил Удалов. – Как дела продвигаются?
– С опережением, – сказал бульдозерист. – Взятые обязательства перевыполним! Сделаем монумент на три метра выше проекта!
– Сделаем, – согласился Удалов, понимая, что к разгадке монумента не приблизился. Конечно, надо уходить, не маячить же на площади. Но любопытство – страшный порок. – Внушительно получилось, правда? – спросил он.
– Чего внушительно?
– Фигура внушительная.
– Вам лучше знать, Корнелий Иванович, – ответил бульдозерист.
– Крупная личность? Большой ученый?
– Это вам виднее, – неуверенно ответил бульдозерист.
Значит, не ученый. Или писатель, или политический деятель.
– А когда он умер, не помнишь? – спросил Удалов, показывая на памятник.
Взгляд бульдозериста был дикий. Видно, Удалов сморозил глупость. И дата смерти человека, нижняя половина которого уже стояла на площади, была известна каждому ребенку.
– Нет, ты не думай, – поспешил Удалов исправить положение. – Я знаю, когда он умер. Просто тебя проверить хотел.
– Проверил?
Но тут бульдозер начал медленно разворачиваться ножом на Удалова. В движении была какая-то угроза.
– Если бы не очередь на квартиру, – сказал без улыбки Эдик, – я бы иначе с тобой поговорил.
– Всё! – закричал Удалов. – Ухожу. Я пошутил.
Он быстро пошел в сторону, стараясь не попасть под лопату бульдозера, и чуть не наступил на девчушку, которая ручками размельчала комья земли на будущей клумбе.
– Девочка, девочка, как тебя зовут? – спросил Удалов.
– Ниночка, – ответила девочка.
– Молодец, а ты в садик ходишь?
– В садик, – сказала девочка. – А ты кто?
– А я на работу хожу, – признался Удалов. – Скажи, крошка, это какому дяде памятник делают?
– Хорошему дяде, – ответила девочка уверенно.
– Он книжки пишет? – спросил Удалов.
– Книжки пишет, – подтвердила девочка.
– Он с бородой?
– С бородой, – сказала девочка покорно.
– Это дядя Толстой? – догадался Удалов.
– Ой! – воскликнула девочка, дивясь такой догадливости Удалова.
Она вскочила и побежала к воспитательнице, которая в окружении других малышей высаживала в землю кусты роз.
– Марья Пална! – закричала девочка. – Марья Пална! А этот дядя говорит, что наш памятник толстый!
– Гражданин! – Воспитательница оказалась красивой женщиной ниже среднего роста. – Вы что здесь делаете?