Предатель Ты врал мне годами (СИ) - Арская Арина. Страница 35
— Аркадий мне так и не позвонил, — слышу в трубке отстраненный голос свекра. —Он доехал?
— Он к Свете навострил лыжи, — бесцветно отвечаю.
Молчание и долгий вздох, в котором я слышу разочарование:
— Света тоже знает?
Закрываю глаза. Молчу, а потом через несколько секунд молчания внезапно заявляю:
— Вы меня бесите, Алексей Романович, — мой голос вздрагивает возмущением. —Вот так, да.
Бесите.
Опять молчание и снисходительный вопрос:
— И что дальше?
Я аж привстаю в негодовании:
— А я не знаю! Я просто решила признаться, что ваше недовольство мной, взаимно. Вы мне тоже не нравились никогда!
— И что дальше?
— А ничего! — повышаю голос. — Высокомерный, холодный и, я бы сказала, что даже чванливый козел!
Резко замолкаю и крепко сжимаю смартфон, потому что позади меня дверь, что ведет на веранду, тихо поскрипывает.
Оглядываюсь.
В проеме застыл угрюмый Богдан. Руки — в карманах, взгляд — исподлобья.
Какого черта приперся? Услышал, что я кричу на его папулю и пришел заступиться?
— Чванливый козел? — отстраненно уточняет свекр, и его равнодушный тон бесит меня еще больше.
Я его назвала козлом, а он не думает вступать со мной в скандал.
— Мне всегда было рядом с вами неуютно! — рявкаю я и отворачиваюсь от Богдана. — Я всегда чувствовала себя какой-то дурой! Нет! Нет, не дурой! А букашкой! Маленькой мерзкой букашкой, которую вы хотите раздавить, но нельзя, потому что сыночек расстроится!
Выдыхаю.
Чувствую в области затылка тяжелый взгляд Богдана, который почему-то не перебивает меня и не забирает телефон с приказами “заткнись!”, “прекрати истерику!” и “не смей с моим отцом в таком тоне говорить”.
— Терпели меня! Никакого тепла! Только презрение! И за что? за то, что я любила вашего сына?!
— вновь срываюсь на крик. — И вы ведь всегда таким были! Я вас и в детстве боялась! И в юношестве!
— Что тебе не мешало, заявляться к нам в гости, — усмехается Алексей Романович.
— А меня в гости звал ваш сын! И это он всегда тащил меня к вам! И знаете, что?!
— Что?
— Это мне он обязан своими хорошими оценками!
— Я знаю. Я, может, поэтому тебя и терпел, — хмыкает.
Я широко распахиваю глаза в горячем возмущении и открываю рот в попытке подобрать слова для едкого ответа.
— Козел! — это все, что я сейчас могу сказать высокомерному старому мерзавцу, а после из меня вырывается грубое рунательство, — Пошел ты в жопу!
В эфире тишина, а затем следует смех с резковатой хрипотцой. Он нарастает, а я продолжаю пялится перед собой круглыми и злыми глазами.
Алексей Романович смеется около минуты, а затем кашляет и хрипло спрашивает:
— Полегчало?
— Какой же вы... — подбираю новое оскорбление, но ничего на ум не приходит, —вот просто козел и все.
— И я подозреваю, ты все это давно хотела сказать?
— Да!
— Хорошо, — вздыхает. — Я не чванливый, я — рассудительный, Люба. Не холодный, я —
сдержанный. И презрения у меня к тебе не было. Это ты уже сама надумала.
— Но вы меня недолюбливали, — цежу я сквозь зубы.
— Но тем временем не запрещал вам дружить и закрываться в комнате Богдана, —тихо проговаривает Алексей Романович, и я, кажется, улавливаю в его голосе искорку тепла.
— А лучше бы запретили!
— Да ну? — опять смеется. — А вы бы послушались, да?
— Нет, не послушались бы!
Замолкаю и прижимаю пальцы к переносице. Выдерживаю паузу в пару секунд и говорю:
— Довольно, Алексей Романович. На этом предлагаю закончить. Спокойной ночи.
— Я не буду рад вашему разводу, — строго заявляет мой свекр. — На вашей свадьбе я сидел с кривой рожей, но на разводе...
— На развод никто вас не возьмет.
— Да я сам приеду.
— Да кому вы там сдались?!
— Я посмотрю в ваши бесстыжие глаза и со старческим осуждением поохаю! Мне уже можно! —
повышает голос. — И попричитаю... — делает паузу и продолжает, —а что соседи теперь скажут?!
Не сохранили семью, эгоисты! Ломать, не строить!
Лишили младшего сына семьи! и все в таком духе.
— Спокойной ночи, — сдержанно повторяю.
— Я не шучу. Я приеду на ваш развод.
Сбрасываю звонок и медленно выдыхаю. Богдан так и стоит за моей спиной. Стоит, молчит и буравит мой затылок немигающим взглядом.
— Что?! — оборачиваюсь на него через плечо. — Что ты тут стоишь? Что ты хочешь от меня?
В свете тусклого фонаря Богдан похож на маньяка, который раздумывает над тем, чем убить свою жертву. Топором или ножом? Или задушить?
Да, лучше бы я сбежала и ушла бы в обиду с головой, но я стою на веранде перед.
Богданом и борюсь с желанием кинуться на него с кулаками, потому что это желание не наказать и сделать больно.
Это стремление хотя бы через драку коснуться его и физически почувствовать, что он рядом.
Я хочу объятий, пледа на плечах, поцелуя в шею и теплого шепота, что все будет хорошо. Да, и всего этого я хочу от Богдана. Нелогично, но жажду от него ласки и тепла.
— Оставь меня, — клокочу я и прячу под гневом свою женскую слабость перед его руками, которые могут укрыть меня от вечерней прохлады, — я тебя не звала.
Глава 55. Это твоя вина
— Богдан, ты так и будешь тут стоять и молчать?
Голос у меня выходит стервозным и злым.
С молчанием Богдана во мне нарастает гнев. Пришел, чего-то от меня хочет и, сволочь, молчит, будто ежа проглотил.
И глаза как угольки.
— Что отец сказал? — наконец, выдавливает он из себя.
— Сказал, что он не будет рад нашему разводу, — зло усмехаюсь я и скрещиваю руки на груди, —
какой непостоянный мужик. То сначала он против нашей свадьбы, то теперь развод его расстраивает.
Я жду, что сейчас Богдан ударит по косяку и рявкнет, что он хорошо подумал и что никакого мне развода, но он лишь шумно выдыхает через нос, а после приглаживает волосы, всматриваясь в ночные тени сада..
— Люди меняются, — говорит он, — могут поменять свое мнение.
Пожимает плечами и вновь смотрит на меня:
— Вероятно, мой старик все-таки привязался к тебе.
— Какая честь, — тихо отвечаю я и прищуриваюсь. — Я сейчас расплачусь. Старый козлина отрастил сердце? Или под его привязанностью скрывается то, что он не хочет скандала с нашим разводом, м?
Смотрим друг на друга в молчании под тихий стрекот насекомых. Между нами всего, пара шагов.
Молчание затягивается, и я его нарушаю тихим болезненным ойканьем, когда получаю пинок, который будто требует того, чтобы я уже нарушила тишину.
Хватаюсь за живот, а после рявкаю на Богдана, который дергается в мою сторону:
— Не подходи!
А сама хочу, чтобы подошел.
Конечно, я буду кричать и сопротивляться, если он нарушит мой громкий и возмущенный приказ не трогать меня, но я жду от него наглости и упрямства.
— Может, ты рожаешь.
— говорит он, замерев в шаге от меня, — тебя же ни черта не поймешь...
— Не рожаю, — медленно выдыхаю, вглядываясь в его темные глаза. — Просто пинается. Сильно пинается.
Опять между нами натягивается звенящей струной молчание, и вновь его нарушаю я, прижимая ладони к животу:
— Чего ты хотел? Или ты пришел помолчать и полюбоваться мной?
Шутка неудачная. По лицу Богдана пробегает тень судороги и он подходит к перилам веранды.
Опирается на них и смотрит в ночь.
Как я умудрилась прожить с этим человеком столько лет? Я не понимаю. Вздыхаю и уже готова уйти, как Богдан заявляет:
— Света звонила.
Останавливаюсь перед дверью и жду продолжения, но Богдан не спешит его рожать.
— Да ты задолбал! — взвизгиваю я и разворачиваюсь к нему. — Что за паузу?! Мне тебя привязать к стулу и выдернуть ногти, чтобы ты наконец разродился?
Кажется, даже сверчки затихли, и, наверное, мой крик был слышен аж в Москве.
— Что она сказала? — перехожу на тон ниже, сжав кулаки. — Свадьбу отменяет?