Танго фрезерных станков (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич. Страница 11

Чтобы техны, живущие в низовых кондоминиумах, попадали на работу быстро, существуют рабочие лифты. Одним из них мы и воспользовались. Лифтовая кабина просторная, но обшарпанная, грязная, вонючая и покрытая неэстетичными граффити, в основном порнографического содержания. Есть и дежурные прокламации «Кибернуля»: «Долой аренду! Даёшь свободный найм!» Камера в лифте, разумеется, сломана. На низах не любят камеры, полисов, вершков, промов, Владетелей, тех, кто оттуда вырвался, и друг друга.

На низах не любят никого.

Чем ниже опускается скоростной лифт, тем гуще туман в его кабине. Неоновые трубки под потолком создают сиреневое гало. Выходя, мы словно погружаемся в молочный суп, а значит, до рассвета осталось недолго. Предутренний туман самый густой.

— Сюда, боз, — говорит Хлось, ориентирующийся низовым инстинктом. — Уже недалеко.

Мы ныряем в узкий проулок между глухими стенами двух кондоминиумов. Неоновые фонари горят редко, их зоны не перекрываются, между ними провалы тёмного тумана. Вдоль стен мешки с мусором, между ними вьётся тропка прохода, гадостный букет низовых запахов с отвычки бьёт по обонянию, как молотком. Я знаю, что к этому привыкаешь, но поначалу вонь лежалого мусора и канализационных стоков невыносима.

Средка сливает вниз свои отходы по фановым стоякам, ссыпает их по магистральным шахтам мусоропроводов и просто без затей кидает через край всё, что больше не нужно, — от пустой тары до лишних людей. Низовые не ходят гулять там, где проецированы её края. Канализационные стоки и мусор утилизуются централизованно, проваливаясь ниже низов, в те пространства, о которых даже безнадёжные низовые шлоки говорят шёпотом и куда попадают только те, кто словил самый худший ренд города — подземные мусорщики. Мусорщиков много, их сет, несмотря на высокую имплонасыщенность, дешёвый. Как из-за массовости и относительно простой прошивки, так и по причине широкого использования «вторички». Отработавшие половину и больше ресурса блоки с других имплантаций собирают на универсальной упрощённой основе, кое-как выравнивают показатели драйверами по самому слабому, и вперёд — греби говно. Как правило, отработав десятку в мусорщиках, низовой даже на повторный ренд не годится, сразу списывают в шлоки, уж больно много всякой токсичной дряни скапливается там, в самом нижнем низу. В общем, сколько мусорщиков ни клепай, а всё равно не хватает. Идём, перепрыгивая через завалы вонючих мешков.

— Вот здесь, боз, — показывает в темноту Хлось. — Я случайно нашёл. Это наш район, мы тут каждую дверь проверяем, нельзя ли чего-то скраймить. Ты зря думаешь, что на низах только говно и мусор, тут проще всего прятать всякий крайм, потому что камеры сразу бьют, а полиса во дворы не суются.

Мы сворачиваем в маленький тупиковый закуток, образованный сходящимися углами трёх кондоминиумов. Узкий, неправильной формы колодец, уходящий в тёмный туманный верх и не подсвеченный даже обязательным неоном.

— Я заметил, что мусорщики сюда не сворачивают, — продолжил Хлось, пробираясь между горами мешков. — Тыкаются в проулок, и назад. Поискал — и нашёл радиолокер. Знаешь, что это, боз?

— Конечно.

— Ну, разумеется, ты же техн.

Радиолокеры — крошечные автономные микропередатчики, маркирующие зону своей работы как закрытую для кибов. Их ставят, например, там, где ведутся технические работы, чтобы какой-нибудь рендовый не упал в открытый люк. На полисов это не подействует, у них такого пункта в прошивке нет, но большая часть сетов обойдёт стороной. Значит, мусорщики здесь не работают не потому, что у муниципалов дефицит работников, а из-за программного запрета. Что, разумеется, не мешает жителям кондоминиумов кидать сюда мусор, ведь до приёмного гейта надо идти аж метров сто.

— В общем, — продолжает Хлось, — мне стало интересно, кому помешали мусорщики. Не сразу, но нашёл. Смотри, боз!

Широкие стальные ворота в глухой стене, полузаваленные мусором, облезлые, ржавые и запущенные. Под ногами хлюпает вода, судя по запаху, из канализации.

— Тут электронный замок, но он подмок от протечки и постепенно сгнил. Воротами не пользуются, их раскапывать очертенеешь, но вот эта дверца… — низовой прем осторожно отпинал ногами верхний слой мешков. — Она не заперта теперь. Я думал, там, может, тайный схрон. Какая-нибудь серьёзная корпа прячет свой крайм.

— Хотел обнести? — поинтересовался я. — И не страшно?

— Страшно, конечно, боз. Если поймают, скинут в утилизатор всех. Но как ещё подняться таким как мы? Мелких корп на низах полно, поди пойми, которая тебя обчистила. Но оказалось, что это не склад…

За воротами тёмный коридор, на стенах потёки, на полу сырость, запах омерзительный. Где-то этажом выше прохудилась труба, но всем пофиг. После такой прогулки одежду хоть выкидывай, провоняет вся. В конце коридора ещё одна дверь. Хлось осторожно заглядывает и сообщает:

— Никого. Проходи, боз.

Внутри большой зал, слабо освещённый голубоватым неоном и заполненный рядами открытых металлических шкафов с оборудованием.

— Видел такое, боз?

— Да. Это серверная какого-то ЦОДа. Странно, что её запихали в низы, тут сеть слабая, каналы узкие, питание нестабильное. Надо тянуть свою инфраструктуру, так что даже с учётом нулевой стоимости площадей на Средке держать выгоднее.

— Я покажу тебе, боз, почему его спрятали! — Хлось открывает следующую дверь. Она с уплотнителями и прижимается к раме рычагами, за ней небольшой тамбур-шлюз.

— Глаза закрой и не дыши! — предупреждает прем.

На нас пшикает аэрозольный антисептик, шумит вытяжка, открывается внутренняя часть.

— Я первый раз нанюхался, думал, сдохну, — жалуется Хлось. — Кашлял полчаса, но обошлось. Смотри, чего!

На низких, мне примерно по пояс, консолях, соединённых кабелями и трубками, стоят округлые стеклянные ёмкости, сопряжённые с ними герметичными стыками. Внутри каждой — детская голова в обрамлении контактного интерфейса. Объём консоли очевидно указывает, что самого ребёнка там нет, но я всё равно открываю переднюю панель и убеждаюсь, что ниже шеи разведены по интерфейсам нервные узлы. Система кровоснабжения стандартная СРКН-8, недорогая, но надёжная. Она совмещена со стационарным кислородообменным модулем, что для немобильного сета технологичнее импловых лёгких, а также обогатительной системой, позволяющей обходиться без ЖКТ, — питательные вещества вносятся прямо в кровезаменитель. Это плюс-минус обычный комплект, такими оснащена каждая палата в центрах имплантации. Позволяет поддерживать функционирование натурной части сборки во время установки насыщенных импловых сетов. После окончания монтажа запускаются автономные системы, производится переключение на них, а комплект готовят для сборки следующего киба. Но, в принципе, ничего не мешает держать на нём что-то живое годами. Голову, например.

— Зачем они в банках, боз? — спросил Хлось.

— Инертная среда контролируемой влажности. Для сохранности кожных покровов.

— А как же они дышат?

— Они не дышат. Кислород поступает с кровезаменителем.

— А что за имплы на голове?

— Это нейротрансмиттер, подаёт поток данных на электроды, вживлённые в кору мозга.

— А что это вообще такое, боз? В целом?

— Многопоточный распределённый нейрокластер генеративного биопроцессинга. Брэинфрейм, как говорят внешники.

— Так вы такое уже видели? — разочарованно протянул пытавшийся поразить меня Хлось. — Это недостаточно ценная для вас инфа?

— Кто ещё об этом знает?