Пушкин, кружка, два ствола (СИ) - Стешенко Юлия. Страница 14

— Тогда не знаю… — нахмурилась Алина. — Мария Степановна говорила, что классическая литература глубокая, а приключения и детективы — пустышка.

— И ты согласна с этим утверждением? — склонила голову набок Дина.

— Не знаю… Наверное.

— Хорошо. Спрошу по-другому. Ты лично видишь какую-то глубину… ну, скажем, в Пушкине? Вот чтобы пальцем ткнуть и сказать: «О, вот тут вот очень глубоко — не то что в «Мстителях»».

— Ну… Наверное, не вижу.

— Тогда какая разница, есть глубина или нет?

— Да нету там ничего особенного, — Маркушев, слопав последний кусочек торта, с видимым удовольствием облизал с вилки крем. — Глубина, глубина… Занудство обыкновенное.

— Вот тут не могу согласиться, — покачала головой Дина. — Если вы не видите глубины, это не означает, что ее нет. Тот же Достоевский, к примеру, фантастически честен и точен. И в этой точности намного опережает свое время. Ну, скажем… Есть у Достоевского такой персонаж, Смердяков — эпилептик, периодически впадающий в странный созерцательный ступор в самых неподходящих местах. Идет по двору, идет — но вдруг застынет и таращится в пространство. Женщин Смердяков не любил, чувства юмора не имел, сострадания к людям не испытывал. Считал, что человеку позволено все, моральных ограничений нет — одни только юридические условности. В детстве вешал кошек, а потом хоронил их, изображая из себя священника. Представили себе Смердякова?

— Да.. — нестройно отозвались подростки.

— И что вы о нем думаете? Если бы персонаж так вел себя в современном фильме — кем бы он был?

— Маньяком, — фыркнула Алина.

— Точно! Смердяков в романе — именно убийца, причем исключительно расчетливый и жестокий. Вот только вы, оценивая личность этого персонажа, опирались на информацию о маньяках, которую начали собирать где-то в середине двадцатого века. А Достоевский жил в девятнадцатом. Тогда никаких профайлеров не было.

— Откуда же он тогда узнал? — вскинула черные брови Маша Вяхирева.

— Наблюдал подобных типов в естественной среде. Достоевский вообще-то в тюрьме сидел по политической статье, был приговорен к повешению, но в последний момент смертную казнь заменили каторгой.

— Ого. Серьезный мужик, — уважительно кивнул Маркушев. — Понимал в жизни. А я-то думаю: чего он все время про мокруху пишет?

— А Шекспир почему? — заинтересовалась Алина. — Тоже сидел?

— Нет. Шекспир был совладельцем театра — а истории про любовь и кровь очень нравятся зрителям. Пьесы, которые мы считаем высокой классикой, в шестнадцатом веке были вполне себе массовым продуктом. И ходили в театр Шекспира вовсе не интеллектуалы и критики, а самые обычные люди.

Кукольное личико Алины изумленно вытянулось.

— Тогда… почему «Гамлет» такой скучный?

— Ага. Значит, ты все-таки попыталась прочитать «Гамлета»! — возликовала Дина. — Уважаю за смелость, но если действительно интересно, лучше фильм посмотри. Шекспир пятьсот лет назад свои пьесы писал. За это время и язык изменился, и окружающая реальность. Как и со времен Пушкина, кстати. И Достоевского. И Толстого. Они не скучные. Они просто… старые.

— Это, конечно, отлично. Но знаете… я так и не понял: а нафига нам все это старье? Ну был Пушкин крутым триста лет тому назад. А мне-то что с этого? — Маркушев, задумчиво покрутив вилку, вдруг положил на стол левую ладонь. Примерившись, он тыкнул пластиковыми зубцами между указательным и средним пальцем, потом — между средним и безымянным. И пошел бить — резво и точно, с завораживающей математической точностью. — Сейчас Пушкин — нудятина. И читать его я не собираюсь.

— Откуда ты знаешь, что Пушкин — нудятина? Ты же его не читал, — взяв собственную вилку, Дина облизала ее, выверила баланс, прицелилась — и начала бить. Зубцы влетали между пальцами с дробным сухим стуком, словно горох сыпался из порванного мешка. — Пушкин, уверяю тебя, весьма интересный автор. Да еще и с отличным чувством юмора. На следующем уроке попробую вам это показать.

Грянул звонок, и под его оглушающую трель Дина с такой силой вогнала вилку в стол, что белые пластиковые зубцы прыснули в стороны.

— Урок окончен. Если будет желание, составьте к следующему занятию список произведений, которые, по вашему мнению, стоит изучать в школе. За самый убедительный вариант полагается приз.

— Опять торт? — изрядно охреневший Маркушев упорно попытался изобразить скепсис, но получилось неубедительно.

— А тебе, Гриня, чего — полторашку пивасика выставить? — пихнула его локтем в бок Алина и поднялась. — Спасибо за тортик, Дина Маратовна. Все было очень вкусно. До свидания.

Глава 8 Пакт о сотрудничестве

Второй вечер под «Орхидеей» прошел так же бессмысленно. Дина скучала, курила и пила кофе, наблюдая местных кутил в естественной среде обитания. «Орхидею» посетили те же девицы — плюс одна новенькая, шумная компания игриво настроенных мужичков, две дамы бальзаковского возраста, явно настроенные на романтические приключения, и дедок. Тот же самый. В конце вечера он точно так же уселся на землю, с чувством выпевая «Ты гори, гори-и-и моя лучи-и-ина-а-а…».

Привлекательная хорошо одетая блондинка «Орхидею» упорно игнорировала.

Отъезжая в глубокую темноту проулка с выключенными фарами, Дина попыталась настроить себя на позитив. Если упырица не пришла сегодня — наверняка придет завтра. С момента последнего убийства прошло порядочно времени, а голод не тетка. Скоро эта красотка явится на привычные угодья — тут-то Дина ее и прихватит.

А потом прости-прощай, Великая Россошь.

Здравствуй, Питер, охрененный гонорар за упыря — и нормальная социальная жизнь.

А не эта, прости господи, «Орхидея».

На третий вечер упырица тоже не пришла. А на четвертый в окошко постучали.

Дина, вздрогнув, пролила на руку кофе и зашипела, стряхивая горячие капли.

— Кого, мать твою, принесло… Женя?!

Сумароков, ласково улыбнувшись, помахал ей в окно ладошкой.

— Тук-тук, кто в теремочке живет?

— Ох, черт… — перегнувшись, Дина щелкнула замком двери. — Залезай. Ты что тут делаешь.

— У меня тот же вопрос. Ты четвертые сутки торчишь под этой рыгаловкой с вечера и до закрытия. Внутрь не идешь, ни за кем из посетителей не следуешь. Кого ищешь?

— Э-э-э-э… Ну-у-у-у… — Дина судорожно подыскивала осмысленное объяснение. В импровизации она была не сильна — а чертов засранец Сумароков смотрел внимательно и со значением.

Поганенько так смотрел.

Профессионально.

— Э-э-э-... Да как сказать… Видишь ли, я… Жду одного человека. Мы договорились встретиться.

— Договорились. Но ждешь ты с девяти до часу уже четвертый день — а человека все нет и нет. Я как-то иначе себе договоренности представлял.

— Ну… Просто пока не срастается, — изобразила виноватую улыбку Дина.

— Четвертый раз подряд не срастается. Какие у тебя необязательные друзья, — сочувственно поцокал языком Сумароков. — А про покойников ты зачем родственников расспрашивала?

— Что? — совершенно искренне вытаращила глаза Дина. С этой стороны она гола не ожидала. — Каких покойников?

— Подгорный, Левашов, Раззувалов, — загнул длинные пальцы Сумароков. — Ты выяснила, что все они бывали в «Орхидее». Потом пошла к официантке и вытрясла из нее информацию про какую-то блондинку. Ничего не хочешь мне объяснить?

— А-а-а… Ты-ы-ы… Откуда ты знаешь? — тупо спросила Дина, уже сама понимая ответ. И Сумароков не подкачал.

— Да ты издеваешься, мать. Это ж деревня. Тут все про всех и всё знают. О том, что ты под кафешкой дежуришь, мне еще позавчера сообщили. И даже объяснили, почему.

— И почему же?

— Любовника дожидаешься. Очевидно же. Но это Лидкина версия, она всегда выбирает самые романтичные варианты. Ангелина уверена, что ты киллера выслеживаешь.

— Какого киллера?

— Которого муж нанял. Он же тебя уже пытался из-за квартиры убить.

— Меня?!

— Тебя, тебя. Квартира в Питере, дача и две иномарки — солидные деньги, в общем. Вот мужик и решил, что проще тебя грохнуть, чем имущество делить при разводе.