Гортензия - Экспер Жак. Страница 11

София

Я совсем выбилась из сил. Дождь это или пот струйками бежал по моему лицу – не знаю. Побагровевшая, с мокрыми волосами, наверняка я выглядела ужасно. Нет, прежде чем что-нибудь сделать, я должна была собраться, привести себя в порядок. Я не могла показаться Гортензии в таком виде, она приняла бы меня за сумасшедшую.

И все-таки я ее нашла – все ликовало внутри у меня, нашла! Я не должна снова ее потерять, это было бы уж слишком несправедливо.

Прежде всего обуздать свое волнение. Я принялась глубоко дышать, этому я научилась еще много лет назад, когда имела глупость последовать совету Изабеллы и начала посещать курсы йоги. Она уверяла, что занятия принесут мне пользу, но я очень быстро их бросила. Мне было скучно, и потом, я с трудом выносила сочувственные взгляды инструкторши, которой Изабелла с такой недальновидностью рассказала о моем несчастье. Бедняжка инструкторша так старалась мне помочь, столько трудилась, и все же я послала их куда подальше – и ее, и эти дебильные курсы. Однако я успела освоить навыки контроля дыхания. В моменты стрессов, а они с тех пор случались нередко, признаюсь, это мне помогало. Но настолько сильного стресса, как теперь, у меня, пожалуй, не было уже много лет.

Не спуская с Гортензии глаз и наблюдая, как она быстрым шагом удалялась, собираясь свернуть за угол улицы Трюден, я начала выравнивать дыхание. Глубокий вдох. Задержка дыхания на несколько секунд. Медленный выдох, воздух выходит тоненькой струйкой. Повторила еще раз. Больше и не потребовалось, я обрела что-то вроде спокойствия. Я была готова. Теперь я могла за ней идти.

И я устремилась по ее следу, делая большие шаги и постепенно ускоряя ход. Наконец я снова увидела Гортензию перед собой, метрах в ста, после чего она свернула на Наваринскую улицу.

Сейчас я ее догоню, пройду вперед, потом обернусь и все ей скажу. Да, так и сделаю. Найду простые, искренние слова. Гортензия будет поражена, разумеется, не поймет сразу, но не сможет остаться нечувствительной к моему тону, голосу. Я просто в этом уверена.

Она не сможет не узнать свою мать.

Я почти бежала, вот она – рядом, я могла до нее дотронуться, Гортензия была так близко, что я ощущала легкий фруктовый аромат ее духов. Вдохнула его с наслаждением, затем сделала несколько глубоких вдохов, пришла пора переходить к действию, медлить больше нельзя.

Но, когда я уже готовилась ее обогнать, Гортензия вдруг резко свернула и забежала в отель-ресторан «Моя любовь». От неожиданности я остановилась и потеряла несколько секунд. Когда я крикнула «Гортензия!», дверь уже захлопнулась. Она меня не услышала. Да и крикнула ли я на самом деле?

В отчаянии я стояла как столб посреди мокрого тротуара. Интересно, с кем у нее было назначено свидание в этом ресторане? Таков был первый вопрос, пришедший мне в голову.

Через окно я смотрела, как Гортензия сбросила промокший плащ, повесила его на крючок вешалки, потом достала из сумочки щетку и провела ею по белокурым волосам. Как же я любила их когда-то ласкать и причесывать! Потом она небрежно, быстро, поцеловала двух девушек, на которых были такие же, как и на ней, короткие джинсовые юбки. У одной из ее подружек в руках был поднос с пустыми стаканами, и она тут же ушла. Мужчина, стоявший за стойкой, подзывал Гортензию к себе, постукивая о наручные часы. Мне ничего не было слышно, но я догадалась, что он делал ей внушение за опоздание. Махнув рукой, он дал ей понять, чтобы она поспешила взяться за работу. Гортензия исчезла в глубине зала, через несколько секунд появилась вновь, взяла со стойки блокнотик и уверенным шагом направилась к столику, стоявшему возле окна. Я попятилась, отошла немного в сторону, по-прежнему не сводя с нее глаз. Ни одно ее движение от меня не ускользало. Улыбающаяся, внимательная, она записала заказ и повторила его довольно громко. Клиенты – две парочки лет под тридцать – небрежно кивнули, подтверждая, почти не глядя на нее, словно моей дочери для них не существовало. Она подошла к стойке и вернулась с графином воды и бутылкой белого вина, ловко ее открыла и налила в бокал одному из мужчин. Тот попробовал и одобрительно кивнул, после чего она налила всей четверке.

Итак, моя дочь работала официанткой. В модном ресторане, который находился в нескольких шагах от моего дома.

Мне стало не по себе, и я оперлась рукой на стекло, оставив на окне жирный отпечаток.

Я часто проходила мимо этого ресторана и любила наблюдать за публикой, в которой не было недостатка. Сама я туда никогда не заходила. Таким, как я, там не место, и потом, я привыкла есть только дома. В моей квартире, где меня уже давно никто не навещал, нам хорошо вдвоем – мне и моему одиночеству.

В последний раз я была в ресторане вместе с ним. Сильвену захотелось, по его словам, отметить очередной счастливый вечер, проведенный со мной, и мы решили поесть морепродуктов в ресторане традиционной кухни на площади Клиши.

Я парила в облаках, как и всегда, не испытывая к нему ни малейшего недоверия. Как у нас уже было заведено, я сама расплатилась по счету: на этот раз он сказал, что забыл взять бумажник. Перед уходом, когда Сильвен надевал куртку, я заметила этот самый бумажник, выглядывавший из брючного кармана. Да, собственно, какая разница! Мне хотелось лишь одного – поскорее оказаться дома и дождаться момента, когда он меня, стиснув в объятиях, повалит на кровать.

С тех пор я не хожу в рестораны еще и потому, что не выношу воркования этих людей, которые кажутся такими счастливыми друг с другом, хотя каждому есть что порассказать.

Вряд ли наши дороги с Гортензией пересеклись случайно. Рано или поздно я обязательно заметила бы ее в этом отеле-ресторане, который находился совсем близко от моего дома.

Наконец такой шанс мне представился, и не когда-нибудь, а сегодня.

И мне нельзя его упустить.

Слезы текли по моему лицу, и я их не вытирала. Слезы счастья сливались с дождем, который еще усилился, пока я возвращалась.

Сейчас я поднимусь к себе. Переоденусь. Позвоню Изабелле. Не важно, что она будет говорить, какие выскажет сомнения. Я накрашусь, наведу красоту, впрочем, слово «красота» уже давно лишено для меня всякого смысла. И почти сразу же пойду назад, полная решимости и спокойствия, чтобы рассказать дочери историю нашей жизни. Открыть ей истину.

Я сгорала от желания снова ее увидеть.

Словно мы расстались вчера. Стерев одним движением долгие годы страданий, отныне я принадлежала лишь своему вновь обретенному счастью.

И, открывая дверь в квартиру, я все еще плакала от радости.

София

Сколько раз мне казалось, что дочь где-то поблизости? Сотни раз, больше? Особенно в первые месяцы, в первые годы после похищения. Стоило мне заметить маленькую девочку со светлыми волосами, как я уже не сомневалась, что это она – моя Гортензия. Происходило это постоянно и где угодно – на улице, в метро или магазине. Безумие надежды завладевало мной, и больше я себе не принадлежала, видя только этого ребенка, напоминавшего ту, которую у меня отняли.

Я не могла сопротивляться и бросалась вдогонку. Сколько раз я приближалась в моей неутолимой надежде к чужим детям, почти касаясь их, безразличная к тем, кто был с ними рядом и смотрел на меня с подозрением и готовностью немедленно вмешаться? Несколько секунд я не отрывала от них взгляда, прежде чем убедиться в ошибке. Разочарование было настолько сокрушительным, что я и не помышляла об извинениях. Отвернувшись и почти всегда плача, я убегала, не раз услышав в спину: «Сумасшедшая!» Но разве могло это меня задеть? Я была безутешна.

В то время я исходила Париж вдоль и поперек, оттягивая момент возвращения домой и надеясь случайно встретиться с ней или хотя бы с моим палачом.

Как-то октябрьским субботним днем, ближе к вечеру, когда я выходила из «Галери Лафайет» [11], я действительно поверила, что нашла свою дочь. Я придержала дверь, чтобы пропустить вперед арабку лет пятидесяти. Белая чадра наполовину скрывала тонкое лицо женщины, которая пробиралась с трудом, обремененная множеством пакетов да еще громоздкой прогулочной коляской. Когда женщина со мной поравнялась, я невольно опустила глаза и взглянула на коляску. В ней сидела девочка, одетая в прелестное голубое пальтишко. Я готова дать руку на отсечение, что моя Гортензия была как раз такого возраста. Льняные локоны, голубые глаза, милая улыбка – это была она!