Мы против вас - Бакман Фредрик. Страница 6

Они решили расправиться с клубом. И хотели только удостовериться, что он, Петер, будет держать язык за зубами.

На красных бейсболках накачанных восемнадцатилетних парней красовался атакующий бык. Парни занимали на пляже все больше места, расширяли границы, чтобы посмотреть, кто осмелится их остановить. Лео ненавидел их бессильной ненавистью.

Когда Кевин уехал из города, история зазвучала по-другому, но его бывшие приятели быстро приноровились к новой правде. Нужен был только другой лидер. Им и стал Вильям Лит, форвард первого звена и бывший сосед Кевина, предложивший парням ту версию, которой они желали. Он слышал, как родители месяцами повторяли за кухонным столом: «Это мы – жертвы, это у нас украли победу в финале. Если бы Кевин вышел на лед, мы бы победили! Но Петер Андерсон развел политику! А потом попытался возложить на НАС вину за то, что тот психопат изнасиловал эту шлюху, хотя мы-то уж тут никаким боком! А почему? А потому, что Петер Андерсон всегда нас ненавидел. Все ему в рот смотрят, типа звезда НХЛ и моральный авторитет, но отстранили бы Кевина от финала, будь это не дочка Петера, а? Если бы изнасиловали кого-нибудь из наших сестер, вызвал бы Петер легавых к Кевину прямо в день финала? Лицемер! Кевин – просто повод, Петер не хотел, чтобы парни с Холма играли в «Бьорнстад-Хоккее», и знаете почему? Потому что некоторые из нас имели несчастье родиться в состоятельных семьях. А Петеру Андерсону с его комплексом морального превосходства это кажется недостойным!»

Слова родителей звучали у Вильяма в ушах. Каждый сезон его мать, Магган Лит, раздражалась, что клуб ставит на ключевые позиции ребят из бедных районов, а когда приходит пора оплачивать счета, ждет, что раскошелятся родители с Холма. «Когда людям надоест оплачивать социальные прожекты Петера Андерсона?» – шипела она направо и налево, узнав, что клуб открывает хоккейную школу для четырех-пятилетних девочек.

И вот теперь Вильям орал на пляже:

– Они хотят открыть девчачий клуб!

Слова были понятными и потому действенными. После того, что совершил Кевин, все в команде Лита чувствовали двусмысленность и уязвимость своего положения. Так значит, Петер Андерсон их ненавидит? Отличная новость. Ненавидеть того, кто уже ненавидит тебя, всегда проще.

Петер оглядел сидевших за столом. От него ждали, что он примет происходящее «как мужчина», но он больше не знал, каким мужчиной видят его политики. Мальчиком, который вырос в «Бьорнстад-Хоккее»? Тем, кто двадцать лет назад стал капитаном и сделал из дышавшего на ладан заштатного клуба едва ли не лучший в стране? Профи из НХЛ, которым он стал потом? До того как его уговорили вернуться домой и стать спортивным директором, когда клуб безудержно проваливался на нижние строчки турнирной таблицы. Петер, к общему изумлению, создал в нем одну из лучших юниорских команд страны и снова сделал маленький клуб великим. Который из этих мужчин – он?

Или он теперь просто отец? Потому что изнасиловали именно его дочь. Именно он поехал с ней в полицию в то мартовское утро. Именно он стоял на парковке перед ледовым дворцом и смотрел, как полицейский выволакивает из автобуса звезду юниорской команды, отправляющейся на свой главный матч. Петер знал, что думает любой мужчина, и здесь, и по всей стране: «Будь это моя дочь, я бы убил того, кто это сделал». Каждую ночь Петер мечтал стать именно таким мужчиной. Мечтал быть способным к насилию. Но вместо этого наливал себе чашку кофе. Потому что быть мужчиной нелегко в любом возрасте.

Один из политиков втолковывал ему то сочувственно, то снисходительно:

– Петер, ты же член команды. Мы несем ответственность за КАЖДОГО жителя коммуны. Чтобы получить право на чемпионат, нам нужен позитивный имидж. В Хеде мы построим новый ледовый дворец и откроем хоккейную гимназию…

Дальше Петер мог и не слушать. Он уже видел картину будущего, присутствовал при ее создании. Сначала ледовый дворец и хоккейная гимназия, потом торговый центр и удобные дороги к шоссе. Конференц-отель и чемпионат по лыжам с трансляцией по телевидению. А потом – как знать – может, аэропорт? Спорт – это просто спорт, пока кто-нибудь, кому плевать на спорт, не захочет на нем нажиться. И тогда спорт становится экономикой. Хоккейный клуб должен был спасти коммуну, да он ее и спасет. Только это будет не хоккейный клуб Петера.

Еще один из политиков, который мысленно уже часа два был в отпуске, всплеснул руками:

– Разумеется, мы сожалеем о… ситуации. С вашей дочерью.

Да, так они ее называли. Не «Мая», не по имени. Чтобы он подумал как следует: будь это не его дочь, дал бы Петер Кевину сыграть в финале? Политики называли это «ситуацией», а нанятые коммуной пиарщики – «скандалом». Словно дело было не в том, что девочку изнасиловали, а в том, что факт оказался достоянием гласности. Пиарщики объяснили политикам, что, когда в других поселках «происходят подобные скандалы, они негативно влияют на имидж города». Допустить подобного нельзя. И самый простой способ похоронить скандал – это похоронить «Бьорнстад-Хоккей».

Тогда можно с гордостью отчитаться о «принятых мерах» и продемонстрировать, что в Хеде создан гораздо лучший клуб, «с другим уровнем моральной ответственности». А факт, что создали его те же самые люди, афишировать не обязательно.

– Петер, нам без конца названивают чертовы журналюги. Люди нервничают! Пусть коммуна наконец перевернет эту страницу!

Как будто журналисты не звонили Петеру и его семье. Ни он, ни Мая не отвечали на их вопросы. Они поступили правильно, они держали язык за зубами, но… недостаточно долго.

Пока восемнадцатилетний Вильям Лит, пользуясь всеобщей ненавистью к Петеру Андерсону, все лето собирал команду «Хед-Хоккея», в другом уголке коммуны велись переговоры иного рода. Отец Вильяма Лита заседал в правлении гольф-клуба, он играл с директорами банков и местными политиками, но любили его не только за дружбу с богатыми людьми, но и за то, что он «называл вещи своими именами». Чтобы получить право провести чемпионат, коммуне требовалась поддержка предпринимателей, а те ясно дали понять: один хоккейный клуб, а не два. Они упирали на «ответственное финансирование» – с ударением на слово «ответственное».

И вот теперь, за несколько дней до праздника середины лета, телефоны по всему пляжу зазвонили, загудели и зажужжали одновременно. Сначала весь берег замер, а в следующий миг вся стая накачанных восемнадцатилетних парней злорадно взревела. Громче всех орал Вильям Лит. Он влез на дерево и повесил два красных флага «Хед-Хоккея», и они плеснули на ветру, точно кровь из раны посреди зелени – цвета «Бьорнстада».

Команда Лита полукругом собралась под деревом в ожидании драки. Но они были слишком крупными и слишком сильными; все, кто сидел на берегу, ходили в ту же школу, так что ссориться с ними никто не решился. Пляж перешел в полное владение Лита. Берег поделили так, как делят люди все остальные миры: на наших и чужих.

Подростки на берегу видели этих парней, ненавидели их – но ничего не могли поделать. Те, кто любил «Бьорнстад-Хоккей», но не решался замахнуться на компанию Вильяма Лита, неминуемо должны были направить свой гнев на кого-нибудь другого. На более слабого.

Прочитав первые, анонимные эсэмэски, Мая и Ана выключили телефоны. «Все из-за тебя», «Сдохнешь, паскуда! Если клуб погибнет, ты умрешь!», «Мы и до твоего папаши доберемся!!». Ана и Мая понимали, что происходит, знали, на кого обрушатся ненависть и угрозы. Кое-кто будет думать, что в гибели «Бьорнстад-Хоккея» виновна Мая, потому что она должна была «держать язык за зубами», другие станут злорадствовать – «так и надо врушке-потаскушке».

Мая ушла в ванную, и ее вырвало. Ана сидела на полу в прихожей. Она читала, что группа поддержки для жертв изнасилования называет себя «выживающие». Потому что именно этим они и занимаются изо дня в день – снова и снова выживают в том ужасе, через который прошли. Интересно, думала Ана, существует ли слово для других: для тех, кто позволил преступлению совершиться. Люди всегда готовы разбить твой мир, лишь бы не признавать, что толика вины за поступок какого-нибудь мальчика лежит и на них. Проще внушить себе, что это «отдельный эпизод», и все отрицать. Ана мечтала избить Кевина до смерти, за то, что он сделал с ее лучшей подругой, но еще больше ей хотелось разнести вдребезги весь город – за то, что он делал с Маей теперь.