Хоккейная сделка (ЛП) - Граната Кристен. Страница 64

Я сжимаю руку Александра и уставляюсь на него, ожидая следующего движения.

— Я пойду вызову врача, — говорит Джером.

Я киваю и опускаюсь обратно на стул, боясь моргнуть и что-то пропустить.

— Алекс, я здесь, детка, — шепчу я. — Я здесь и жду, когда ты откроешь эти красивые карие глаза. Не торопись. Я никуда не уйду. Все будет хорошо.

Мое сердце колотится, и я едва могу вздохнуть, пока жду.

Доктор Стивенс входит в комнату несколько минут и еще два подергивания руки спустя.

— Добрый день, Миссис Крум. Я слышал, что наша хоккейная звезда наконец просыпается.

— Я думаю, да. Его пальцы продолжают дергаться, а глаза движутся.

— Все это хорошие признаки, — он наклоняется над Александром и поднимает каждое веко, посветив ему в глаза маленьким фонариком. — Он реагирует на свет.

Я наблюдаю, как доктор осматривает Александра, проводя тесты на реакцию. У меня так много вопросов, но я держу их в себе, потому что сейчас все, на чем хочу сосредоточиться, — это пробуждение Александра.

Кэссиди врывается в комнату, держа в одной руке коричневый бумажный пакет, а в другой — два прохладительных напитка в подстаканнике.

Ее глаза расширяются, как только она смотрит на меня.

— Что? Что случилось?

По моей щеке катится одинокая слеза.

— Он может проснуться. Е..его пальцы… они дернулись. И глаза…

Мой голос обрывается.

Кэссиди быстро ставит еду и бросается садиться на стул рядом со мной.

— Давай, Крум Кейк, — шепчет она.

— Это постепенный процесс, — говорит доктор Стивенс. — Медленный и стабильный.

Я киваю, вытирая следы от слез.

— Сколько обычно занимает этот процесс?

— Каждый пациент индивидуален, но мы вынем питательную трубку и посмотрим, как он будет себя чувствовать в течение следующих суток.

После его ухода я звоню Энни и все ей рассказываю. Мы договариваемся не говорить Джулиане, пока не узнаем, в каком состоянии Александр проснется.

Я пытаюсь сдержать волнение, но внутри все клокочет.

Это мучительное ожидание, возможно, наконец, закончилось.

Медсестры разрешают мне остаться на ночь.

Джером — большой поклонник хоккея, и когда убеждает всех на этаже сохранить это в секрете и позволить мне остаться, я говорю, что подарю бесплатные билеты в знак благодарности.

Энни позволяет Джулиане спать в доме у Макайлы, чтобы не пришлось объяснять, где я. Я чувствую себя виноватой, не возвращаясь домой, чтобы увидеть ее, но также не хочу отходить от Александра в случае, если он полностью проснется.

В этом месте невозможно спать, поэтому я то засыпаю, то просыпаюсь в неудобном кресле. Джером предлагает принести раскладушку, но я хочу быть как можно ближе к Александру. Я должна чувствовать, как он снова шевелится, даже если это самые незначительные движения.

Я смотрю на телефоне игру команды Алекса без звука, когда чувствую, как его рука сжимает мою.

Мой взгляд взлетает к его лицу, и я вижу темно-карие глаза.

Телефон выскальзывает из рук, падая на пол с глухим стуком. Я сдерживаю вскрик, слова застревают в горле.

— Алекс.

Он снова сжимает руку, медленно моргая, не отрывая от меня взгляда. Взгляда, который пронзает насквозь, пробуждая надежду.

В голове роятся тысячи слов, столько всего я хочу сказать, но из меня вырывается только:

— Пожалуйста, скажи, что у тебя нет амнезии, что помнишь, кто я. Иначе, клянусь Богом, я закричу так, что стены задрожат.

Уголок его рта дергается, и я замираю, затаив дыхание, ожидая, что он скажет хоть слово, но ничего не приходит. Молчание гудит в ушах, пугающее и невыносимое.

Я поднимаю его руку и прижимаю к своей щеке, а свою ладонь — к его лицу, к коже, к той, что так хорошо знаю.

— Я так по тебе скучала. Я так рада видеть, что твои глаза открыты и смотрят на меня.

Слеза катится по щеке, и его большой палец ловит ее, словно драгоценность. Он издает хриплый звук, но слов не произносит.

— Все в порядке, это слезы радости, — я поворачиваюсь и беру стакан воды, стоящий на столике у кровати. — Вот, наверное, ты очень хочешь пить.

Я подношу соломинку к его губам и смотрю, как он пытается сделать глоток.

— Вот так, любимый, — я наклоняюсь и целую его в щеку, осыпая лицо поцелуями. — Ты пробыл в коме семь дней. Но теперь поправишься, и все будет хорошо.

Все будет хорошо.

Его взгляд мечется по комнате, словно ищет что-то, что затерялось в лабиринте памяти.

— Джулиана сегодня ночует у подружки. Она приходила раньше, — я улыбаюсь, пытаясь найти в глазах отклик, признак того, что он помнит свою дочь.

— Ей сняли гипс. Она очень хочет показать тебе.

Его глаза наполняются слезами, и мое сердце сжимается от этого зрелища.

— Спокойно, любимый. Мы все в порядке. Ты просто нас напугал, но все хорошо. Я ухаживала за Джулианой, как и Энни. Я даже водила Элли на ее ежедневные прогулки. Эта собака так много какает, просто невероятно. А еще, кажется, МакКинли научил Джулиану слову «блять», но я заставила ее поклясться, что она не повторит его до тридцати лет.

В его груди раздается хриплый звук, словно он пытается засмеяться, но затем начинает кашлять.

— Хорошо, хорошо. Хватит шуток, — я даю ему сделать еще один глоток воды. — Боже, Алекс, я так чертовски рада, что ты проснулся.

Он сжимает мою руку, притягивая к себе, словно боясь, что я исчезну.

— Что случилось? Что тебе нужно? Еще воды?

Он тянет меня к себе, так что я оказываюсь в неудобном положении, полулежа на кровати, над ним.

— Ты хочешь, чтобы я легла с тобой? — спрашиваю я, вглядываясь в его глаза, чтобы понять, что он хочет.

Он кивает, едва заметным движением, и мое сердце замирает от счастья.

Я скидываю туфли и залезаю на кровать, аккуратно обходя трубки, подключенные к руке. Я прижимаюсь головой к его груди, а он обнимает меня свободной рукой.

Алекс проснулся.

Он держит меня в своих объятиях.

Волна облегчения захлестывает меня, и слезы сами собой текут из глаз. Я прячу лицо в его шею, чтобы он не видел. Последнее, что я хочу сейчас сделать, — это расстроить его еще больше.

— Я очень надеюсь, что ты помнишь меня, — шепчу я, сдерживая всхлип. — Иначе придется хорошенько выпороть тебя за то, что позволил какой-то женщине забраться в твою постель.

Его плечи сотрясаются от тихого смеха.

Глава 37

Александр

Ария — первое, что я вижу, открыв глаза.

Это вполне логично, потому что она была последней, чье лицо промелькнуло в сознании как раз перед тем, как я шлепнулся головой об лед.

Когда я проснулся, потребовалось некоторое время, чтобы понять, где я и что произошло, но мозг постепенно все сложил. Поначалу я не мог говорить, что было так досадно, потому что больше всего на свете я хотел сказать Арии, как сильно ее люблю.

Как мне жаль, что заставил ее волноваться.

Как ужасно я себя чувствую за то, что взвалил все на ее плечи.

Я был без сознания неделю. Я пропустил целую неделю. Мне тошно от мысли, что я так напугал свою дочь. Ария говорит, что она держалась молодцом, но я ненавижу, что заставил ее пережить такое.

— Папочка! — голос Джулианы прорезает тишину, когда она вбегает в больничную палату. — Папочка, ты проснулся!

Ария поднимает ее на кровать, шепча напоминание о том, чтобы быть нежной, и вот малышка у меня на руках. Слезы наворачиваются на глаза, когда я обнимаю ее маленькое тельце, чувствуя тошноту при мысли о том, что она, должно быть, пережила, пока я был в коме.

— Папочка, ты долго-долго спал. Теперь твой мозг совсем починился?

— Думаю, да, — я притрагиваюсь к пластырю на голове. — Думаю, это магия Олафа помогла.

Она хихикает.

— Нет, не она. Это были врачи и медсестры.

Боже, звук ее смеха успокаивает ноющее сердце.