Феликс убил Лару - Липскеров Дмитрий Михайлович. Страница 4

Засекреченный руководитель Курчатовского института, узнав о событии, приведшем к такому беспрецедентному открытию, велел выяснить имя, потерявшего глаз, и научным советом метеорит нарекли «Бекжан». Позже американцы предлагали миллиард за гостя из далеких галактик, но у русских своя гордость – значит, и у киргизов она тоже своя… Как у русских…

Бекжану от института пришел перевод на 12 рублей как компенсация за утраченный глаз. Купил Сауле латышские серьги из модного пластика, а себе – темные очки, производства местного кооператива.

Позже метеорит исчез в неизвестном направлении. Тогда воровали все и всё.

На этом единственный славный эпизод в жизни Бекжана заканчивается, уступив место тихому житию маленького человека, с его маленькими счастьем и горестями. Одной из таких горестей случился сын Абаз – казалось, умственно отсталый. А неизменным счастьем всегда оставалась его возлюбленная жена Сауле, самый прекрасный свет степи, его бесценный цветок.

В ауле произошло несчастье. А где не происходит плохого…

В последние миллионы лет в мире почти ничего не меняется. Флюиды добра хорошо усваиваются и перевариваются флюидами зла.

На Протасов аул, почти сметя его до основания, налетела песчаная буря. Словно живое существо, особо жестокое, она запросто срывала юрты с вбитых в почву кольев и уносила их на запад вместе с целыми семействами, находившимися внутри. Смерчами закручивала в небе десятки людей, всю блеющую от ужаса живность, почти по-человечьи кричащих от ужаса ослов, возносила все и вся в небо и бросала живое о жесткую степь, будто обратно сеяла мертвое, из которого никогда не произрастет живого.

В этой природной бессмысленности спрессованного зла канула в историю Протасова аула большая часть его жителей вместе с созданными ими строениями. Погибла печь для обжига кирпичей и протасовская пасека, известная во всем бывшем Союзе. Десятки тысяч мертвых пчел усеяли всю окрестность крошечными скорченными трупиками.

В этой природной катастрофе погибли и родители Абаза – одноглазый Бекжан и прекрасная Сауле.

Их хоронил дядя Арык, который на момент катастрофы отсутствовал в ауле: заключал контракт на стеклянную тару для меда, чтобы налаживать экспорт. Сын брата Абаз, племянник, во время засыпания тел покойных землей наполовину с песком вдруг проникновенно запел – и столь прелестным показался его голос, что трое ангелов, сидящих неподалеку, заслушались. Правда, один отличался от остальных. У него между ног что-то висело непристойное. Дядя Арык пытался ощутить горе, прочувствовать его на языке, как перчинку, но после драки с братом Бекжаном на трех ребрах с правой стороны стояли титановые пластины. Не чувствовал брат горя, совсем…

Уныние овладело всеми оставшимися жителями Протасова аула. Каждая семья потеряла большую свою часть. А многие целиком, вместе с младенцами и стариками, отправились в царство Джаханнама – или к духам улетели. Наверное, те, кто не слишком пропитался исламом.

В те времена уже никто никому не помогал. Власть была злейшим врагом людей, даже большой криминальный авторитет Алымбеков, родившийся здесь же в ауле, заехал лишь на час постоять на кургане, чтобы получше рассмотреть, погибшую родину. Денег он аулу не дал – лишь сто долларов и несколько тысяч сум на поминки.

– Противное Аллаху место! – изрек он, сел в бронированный «Мерседес» – и забыл место своего рождения. Как казалось, навсегда.

Жизнь в Протасовом ауле сначала замерла, а потом и вовсе умерла. Оставшиеся в живых уехали в другие области, дядя Арык полетел в США на работу консультантом по пчеловодству, в штат Калифорния, Абаза с собой не взял, так как подросток просто куда-то исчез, а подписанный контракт надо исполнять.

Какое-то время по остаткам аула бродили шакалы, принюхиваясь и поскуливая, но в воздухе пахло только сухим песком. Лишь где-то вдалеке, может быть между небом и землей, плакал от горя одинокий комуз.

Кто на его струнах выплакивал свою тоску?

Казалось, лишенный речи и нормального ума, Абаз, сын Бекжана и Сауле, остался в мертвом поселении и каким-то чудом выживал без еды и воды. Хотя воду он вскоре откапал, а шакалы притаскивали подростку убоину: тушканчиков и зайцев. Видать, так велели ангелы. И тот, у которого между ног висело, тоже.

Абаз не стал восстанавливать родную юрту, слишком большую на одного, сложил из развалин себе достаточное жилье, натаскал в дом множество книг и читал их с утра до вечера. Ближе к ночи подросток играл на комузе и едва слышно пел. Но, должно быть, Всевышнему и так все хорошо слышно…

3.

Абрам Моисеевич Фельдман продолжал быстро двигаться к городу Кшиштофу. Если взглянуть на глобус, то этот путь совсем не был кратчайшим к благословенному Всевышним Израилю. Но не все, что коротко, то правильно и хорошо. Иногда длинная нитка в руке портнихи может позвать себе жениха с проезжей дороги.

Абрам Моисеевич остановился на минуту возле трухлявого пня, снял бейсболку с надписью «NBA», отер пот со лба, поправил кипу и, открыв саквояж, выудил из него небольшую бутылочку, на которой имелась этикетка «Уксус». Но в ней Фельдман держал воду. С наслаждением глотнув из нее, завинтил крышечку покрепче, вернул бутылочку на место, засунув в кожаное кольцо с кнопкой на прошитой подкладке, специально предусмотренное для перевозки жидкостей, еще немного поискал в саквояже – и из-под часов с боем, выудил крошечное радио, обмотанное проводами наушника. Всунул наушник в правое ухо, хорошо слышащее, и включил УКВ. Радио работало исправно и сообщило Абраму Моисеевичу голосом простуженной дикторши, что в области, из которой он так вовремя ушел, ракетным обстрелом еропкинской артиллерии была целиком уничтожена Михайловская область. Жертвами обстрела стали все ее жители… Через час обещали полноценный отчет об усеянной трупами земле и полную картину разрушений. В заключение выступил руководитель Еропкинской области Игнат Игнатов, сообщивший, что победа полная и окончательная! Все население уничтожено. Военный потенциал и михайловская армия также канули в Лету.

Надо идти дальше, решил Моисеич, запер саквояж и бодро, надев бейсболку, вернулся на дорогу. Он было разглядел в жарком мареве Ваньку Иванова, мираж, почти пожалел его, сгоревшего вместе с Нюркой в адском огне тротила, но здесь вспомнил, что его почти глухое левое ухо –именно Ванькина заслуга: зачем-то сунул доброму еврею гнутую отвертку в слуховой проход. Да и грабил он Фельдмана постоянно, бивал с коллективом пропитых полудурков телесную часть. Душа и Дух всегда сохранялись нетронутыми, так как ботинки и сапоги могут причинить разрушение плотскому, но никак не эфирному, которое существует в другой реальности.

Продолжая скорым шагом двигаться к городу Кшиштофу, Моисеич мотнул головой и сплюнул назад – тем самым попрощавшись с михайловским прошлым и тамошними антисемитами.

– Скотобаза! – выругался еврей.

Шел Фельдман на польскую территорию не просто так, а по большой просьбе раввина города Кшиштофа для укомплектования миньяна, так как сам раввин Злотцкий занемог плохой болезнью легкого и отбыл на неизвестное время в Бахрейн на лечение. Фельдман не мог отказать Злотцкому, поскольку младшая сестра Фира была замужем за Сеней Вайнштейном, внучатым племянником Злотцкого, да и не имелось больше образованных евреев в Кшиштофе, чтобы помолиться хотя бы вдесятером.

Ох уж этот некошерный Кшиштоф…

Моисеич пересек границу с Польшей только к ночи, разглядев мигающей лампочкой пограничный столб. Луковичные часы показали десять часов тридцать минут, и надо было готовиться к ночлегу.

Абраму было не привыкать спать в полях, лесах, на железнодорожных станциях, бывали, впрочем, и пятизвездочные отели, палубы кораблей, пляжи; на природе он никогда не разводил огня – из осторожности: много плохих людей ночью, особенно в лесу. Хорошему человеку что делать-то в ночи – не попрется он в чащу!..

Фельдман обязательно метил территорию струей хорошего напора: от всякого лесного зверя отпугнуть.