Техану. Последняя книга Земноморья - Ле Гуин Урсула Кребер. Страница 4

Иви, знахарка из деревни близ Фермы-под-Дубами, с болью говорила о всеобщем упадке магического искусства. Того же мнения придерживался и Бич, волшебник из Вальмута, проницательный и скромный человек, который, как мог, помогал Иви в исцелении ужасных ожогов Ферру. Он как-то сказал Гохе:

– Мне кажется, время, когда в мире творятся подобные вещи, можно считать эрой упадка, предшествующей концу мира. Сколько веков прошло уже с тех пор, как опустел трон на Хавноре? Так не может больше продолжаться. Мы объединимся или погибнем. Остров пойдет войной на остров, человек на человека, отец на сына…

Он взглянул на нее с некоторой робостью в ясном, проницательном взоре, и продолжил:

– Кольцо Эррет-Акбе вновь стало единым целым и хранится теперь в Башне Хавнора. Я знаю, кто вернул его туда… Это, без сомнения, знамение, знак близкого прихода новой эры! Но мы ничего не предпринимаем, чтобы приблизить ее. У нас по-прежнему нет короля. Мы разобщены. Нам необходимо обрести свою душу, свое сердце. Быть может, Верховный Маг поможет нам в этом.

Понизив голос, Бич добавил:

– В конце концов, он сам родом с Гонта.

Но давно уже ничего не было слышно ни о деяниях Верховного Мага, ни о каких-либо претендентах на трон в Хавноре. Между тем положение дел в Архипелаге продолжало ухудшаться.

Вот почему Гоха почувствовала страх и неумолимый гнев, когда увидала четырех мужчин, ставших по двое с каждой стороны дороги с тем расчетом, чтобы она с ребенком вынуждена была пройти между ними.

Они не сбавили шага, лишь Ферру ниже обычного опустила голову и еще теснее прижалась к Гохе, хотя так и не взяла ее за руку.

Один из незнакомцев, здоровяк с длинными нестрижеными черными усами, наползавшими на верхнюю губу, ухмыльнувшись, негромко окликнул их:

– Эй, вы там!

Ответ Гохи прозвучал громче и решительнее.

– Прочь с дороги! – крикнула она, угрожающе поднимая ольховую ветвь, словно это был посох волшебника. – У меня дело к Огиону!

Она прошла между бандитов и, не оборачиваясь, зашагала прочь. Рядом с ней семенила Ферру. Мужчины, смущенные их ведьмовским обликом, остались стоять на месте. Сыграло свою роль и упоминание имени Огиона. А может, дело было в том, что некое настораживающее ощущение силы исходило от самой Гохи или от ребенка. Когда зловещая пара удалилась на достаточное расстояние, один из мужчин спросил: «Видали?», затем смачно сплюнул и сделал рукой жест, отвращающий зло.

– Ведьма и ее чудовищное отродье, – сказал другой. – Пусть идут своей дорогой!

Один из бандитов, молодой мужчина в кожаной шапочке, стоял и глядел им вслед, тогда как другие уже собрались идти дальше. На лице его были написаны испуг и изумление. Казалось, он собирался броситься в погоню за женщиной и ребенком, но тут его окликнул усатый здоровяк: «Пошли, Хэнди!» [5], и он подчинился.

Едва свернув за поворот дороги, Гоха подхватила Ферру на руки и бежала до тех пор, пока не начала задыхаться и не была вынуждена опустить малышку на землю. Девочка не задавала никаких вопросов и, похоже, не очень испугалась. Как только Гоха смогла идти дальше, Ферру взяла ее за руку и постаралась идти так быстро, как только могла.

– Ты красная, – сказала девочка. – Как огонь.

Она говорила крайне редко, речь ее была невнятна, а голос хрипл и тих, но Гоха понимала ее.

– Я разозлилась, – усмехнувшись, сказала Гоха. – Я всегда краснею, когда злюсь. И становлюсь похожей на вас, краснокожих варваров западных островов… Смотри, вон тот городок впереди, должно быть, Родник-под-Дубами. Это единственное жилье человека на этой дороге. Мы там остановимся и малость передохнем. Возможно, нам дадут немного молока. А затем, если ты почувствуешь, что в силах идти дальше, мы снова двинемся в путь и будем в Соколином Гнезде, надеюсь, еще до прихода ночи.

Девочка кивнула. Она развязала мешочек и немного подкрепилась изюмом и грецкими орехами. Затем они зашагали дальше.

Солнце уже давно скрылось за горизонтом, когда они добрались, наконец, до деревни и направились к дому Огиона, стоящему на вершине утеса. На западе, над темными громадами туч, что нависли над свинцовой гладью моря, засияли первые звезды. Легкий бриз шевелил короткую траву. В загоне за низеньким домиком блеяла коза. Единственное окошко тускло светилось в темноте.

Гоха прислонила свой посох и тростинку Ферру к стене у двери, взяла девочку за руку и постучала.

Ответа не последовало.

Тогда она толкнула дверь, и та открылась. Огонь в очаге давно погас, оставив после себя золу и черные головешки, но масляная лампа на стене еще испускала едва заметное свечение. И тут послышался голос Огиона, лежащего на соломенном тюфяке в дальнем углу комнаты:

– Входи, Тенар.

3. Огион

Уложив девочку спать в алькове в западной части комнаты, она разожгла огонь, а затем села, скрестив ноги, у тюфяка Огиона.

– Никто не присматривает за тобой!

– Я их всех отослал, – прошептал он.

Его лицо было таким же смуглым и суровым, как всегда, но густые некогда волосы поседели и передели, а тусклый свет лампы не вызывал ответной искры в его глазах.

– Ты ведь мог умереть в одиночестве! – с жаром в голосе воскликнула она.

– Так помоги мне это сделать, – прошептал старик.

– Только не сейчас, – умоляла она, прижавшись лицом к его руке.

– Не сегодня, – согласился он. – Завтра.

Собрав последние силы, старый маг поднял руку и погладил женщину по волосам.

Она снова села прямо. Разгоревшийся на славу огонь в очаге бросал отсветы на стены и низкий потолок, отчего тени в углах длинной комнаты еще больше сгустились.

– Если бы Гед смог прийти, – прошептал старик.

– Ты послал за ним?

– Он пропал, – сказал Огион. – Сгустились тучи. Пелена тумана затянула острова. Он отправился на запад, держа в руках ветвь рябины. И канул во мрак. Я потерял своего сокола.

– Нет, нет, – прошептала она. – Он вернется.

Они оба замолчали. Тепло очага начало убаюкивать их. Огион расслабился и задремал, Тенар наслаждалась покоем после тяжелого дня, проведенного в дороге. Она растерла ноющие ноги и плечи. Большую часть последнего долгого подъема ей пришлось тащить Ферру на закорках, поскольку малышка от усталости начала задыхаться.

Тенар поднялась, согрела воды и смыла с себя дорожную пыль, перекусив хлебом с парным молоком, которые она нашла в маленькой кладовой. Потом опять села у постели мага. Пока он спал, она думала о чем-то своем, глядя на его лицо, на пламя очага, на густые тени.

Тенар вспоминала, как давным-давно, еще девочкой, она так же вот сидела, погруженная в свои мысли, далеко-далеко отсюда, в комнате без окон, будучи Съеденной, служанкой и жрицей темных сил земли. А затем она словно вновь стала женщиной, урвавшей часок ото сна, чтобы побыть одной и поразмышлять, сидя на кухне погруженного в тишину дома, во внутренних комнатах которого мирно спали муж и дети. И вот, наконец, она снова вдова, пришедшая сюда с обожженным ребенком, которая сидит у постели умирающего, надеясь, как и все женщины, на скорое возвращение из дальнего похода мужчины. Но все они – жрица, жена и вдова – носили имена, отличные от того, каким назвал ее Огион. Так звал ее Гед во тьме Гробниц Атуана. Так – давным-давно, далеко-предалеко отсюда – звала ее мать, от которой в памяти остались лишь тепло рук и желтоватое пламя очага; мать, давшая ей это имя.

– Я – Тенар, – прошептала она. Огонь в очаге, вцепившись в сухую сосновую ветку, выбросил ярко-желтый язычок пламени.

Вдруг Огион захрипел и начал хватать ртом воздух. Она, как могла, помогала ему, пока он немного не успокоился. Затем они оба задремали, ее усыпило его ровное дыхание, изредка прерываемое невнятным бормотанием. Однажды, глубокой ночью, он вдруг громко спросил, словно встретившись на узкой тропинке с каким-то старым другом: «Так ты здесь? Ты его видел?» Когда Тенар встала, чтобы подложить хвороста в огонь, Огион вновь заговорил, но на этот раз он общался с пришельцем из самых отдаленных уголков своей памяти, поскольку голос мага вдруг стал по-детски высоким и чистым: «Я пытался ей помочь, но крыша дома рухнула и погребла ее. Это было землетрясение». Тенар прислушалась. Она тоже была свидетелем землетрясения. – «Я пытался помочь!» – простонал мальчик устами старика. И Огион вновь стал задыхаться.