Вечер и утро - Фоллетт Кен. Страница 25

– Я брат Олдред из аббатства Ширинга.

– Я Квенбург, – откликнулась девица. – Переправой владеет мой отец Дренг. И постоялым двором тоже.

Что ж, ноги и вправду привели Олдреда в нужное место.

– За фартинг я тебя перевезу, но вот лошадь не возьму, не обессудь.

Олдред и сам это понимал. Хлипкая лодчонка того и гляди перевернется.

– Ничего страшного, Дисмас переплывет.

Монах заплатил фартинг, снял с пони седельную суму и короб с книгами заодно с седлом, сложил скарб в лодку. Залез в суденышко сам, не выпуская из рук поводья, и осторожно потянул, уговаривая Дисмаса войти в воду. Лошадка на мгновение заупрямилась.

– Давай, давай, – подбодрил Олдред, продолжая тянуть, и в тот же миг Квенбург оттолкнула лодку от берега. Дисмас поневоле ступил в реку. На глубине, когда дно ушло из-под копыт, он поплыл. Олдред крепко держал поводья. Вряд ли, конечно, Дисмас попытается сбежать, но рисковать не стоило.

Когда переправились, Олдред спросил у Квенбург:

– Далеко отсюда до Ширинга?

– Два дня пути.

Монах взглянул на небосвод. Солнце висело низко. Впереди долгий вечер, но ему, пожалуй, не дойти до следующего места ночлега до наступления темноты. Лучше переночевать здесь.

В ноздри ударил характерный кислый запах свежесваренного эля.

Дисмас нащупал дно. Олдред отпустил поводья, животное выбралось на берег, встряхнулось, избавляясь от воды, пропитавшей его шкуру, и принялось грызть сочную летнюю траву.

Из таверны показалась другая девушка – лет четырнадцати, волосы черные, глаза голубые. Несмотря на свою молодость, она уже была в тягости. На вид привлекательная, еще бы улыбнулась хоть разок. Олдреда потрясло, что она не носила головного убора. Простоволосыми обыкновенно ходили одни шлюхи.

– Это Блод, наша рабыня, – пояснила Квенбург. Блод промолчала, и Квенбург прибавила: – Она говорит по-валлийски.

Олдред выгрузил на сушу драгоценный короб, затем перенес на берег седло и седельную суму.

Блод услужливо подхватила короб. Монах с беспокойством наблюдал, как она несет груз в таверну.

Мужской голос произнес:

– За фартинг можешь с ней позабавиться.

Олдред обернулся. Мужчина пришел, скорее всего, вон из того приземистого строения, где, похоже, варили эль – именно оттуда доносился кислый запах. Чуть старше тридцати, высокий и широкоплечий, он выглядел так, как и должен был выглядеть отец Квенбург. Вдобавок Олдред усмотрел в его облике отдаленное сходство с Уинстеном, епископом Ширинга; помнится, болтали, будто Дренг приходится Уинстену двоюродным братом.

Припадая на ногу, Дренг подошел ближе. Задумчиво оглядел Олдреда, хитро сощурил узко посаженные глаза и неискренне улыбнулся.

– Фартинг – это дешево. Раньше по пенни брал.

– Спасибо, не надо, – отказался Олдред.

– Никто на нее не клюет. А почему? Да потому что понесла, тупая корова.

Олдред не стерпел.

– Думаю, она в тягости по твоей милости. Это ты подкладываешь ее под мужчин, вопреки Божьим заповедям.

– Ей это нравится, в этом-то и беда. Женщины зачинают только тогда, когда им нравится.

– Да неужели?

– Все это знают.

– Я не знал.

– Откуда тебе знать-то? Ты же монах.

Олдред попытался проглотить оскорбление, как подобает христианину.

– Твоя правда, – смиренно признал он и склонил голову.

Непротивление, когда тебя оскорбляют в лицо, порой приводило к тому, что оскорбителю становилось слишком стыдно и он унимался, но Дренг явно был невосприимчив к стыду.

– Раньше у меня еще мальчишка был, если ты по этой части. Но он умер.

Олдред отвернулся. Эти слова его задели, поскольку в юности он как раз столкнулся с подобным искушением. Будучи послушником в аббатстве Гластонбери, он страстно полюбил молодого монаха по имени Леофрик. Они всего-навсего развлекались невинными мальчишескими шалостями, как казалось тогда Олдреду, но их застигли на месте преступления, и случился изрядный скандал. Олдреда спешно перевели в другую обитель, чтобы разлучить с возлюбленным, и так он очутился в Ширинге.

Больше такое не повторялось, да, Олдреда иногда посещали беспокойные мысли, но он научился с ними справляться.

Блод вернулась из таверны, и Дренг движением руки велел ей взять седло Олдреда.

– Самому не поднять, спина больная, – объяснил он. – Упал с коня в битве с викингами при Уотчете [21].

Олдред покосился на Дисмаса, который словно поселился на местном лугу, и тоже направился в таверну. Заведение во многом походило на обычный дом, не считая своих размеров и обстановки – обилия столов, табуретов, сундуков и настенных шпалер. Бросались в глаза и иные признаки достатка: большой лосось, свисавший с потолка, коптился над очагом, на скамье стояла огромная бочка с пробкой, куры клевали тростник на полу, на огне бурлил горшок, источая дразнящий запах свежей баранины.

Дренг указал на стройную молодую женщину, которая мешала варево в горшке. Олдред заметил у нее на шее резной серебряный кружок на кожаном ремешке.

– Моя жена Этель.

Женщина молча посмотрела на Олдреда. Дренга окружало множество молодых женщин, подумалось Олдреду, но все они казались несчастными.

– Много ли путников у вас бывает? – спросил монах. Как-то не ожидаешь увидеть такое благосостояние в столь крохотном поселении; Олдреду неожиданно пришло на ум, что за этим достатком может стоять разбой и грабеж.

– Достаточно, – коротко ответил Дренг.

– Неподалеку отсюда, в лесу, я встретил двоих мужчин, промышляющих разбоем. – Олдред взглянул Дренгу в глаза и добавил: – На одном из них был старый железный шлем.

– Мы зовем его Железной Башкой. Лжец и убийца. Он грабит путников на том берегу реки, прячется в лесу, через который ведет тропа.

– Почему его до сих пор не изловили?

– Мы пытались, уж поверь. Оффа, староста Мьюдфорда, предложил два фунта серебра за поимку этого злодея. Должно быть, он устроил себе убежище где-то в лесу, но мы не можем его найти. Люди шерифа [22] его ищут, совсем с ног сбились.

Звучало правдоподобно, однако Олдред не спешил расставаться с подозрениями. Дренг с его хромотой вряд ли мог быть этой Железной Башкой – если, конечно, он и вправду хромает, – но не исключено, что он состоял в доле с грабителем. Возможно, он знал, где находится убежище злодея, а тот платил ему за молчание.

– У него был странный голос, – прибавил Олдред, закидывая наживку.

– Наверное, ирландец или викинг, кто их там разберет. Да и пес с ним. – Дренг махнул рукой. – Как насчет кружки доброго эля с дороги? Моя жена варит очень хороший эль.

– Быть может, позже, – сказал Олдред. Негоже тратить монастырские деньги на пиво, если обстоятельства не вынуждают. Он повернулся к Этель: – Скажи, в чем секрет хорошего эля?

– Не она, – поправил Дренг. – Моя другая жена, Лив, варит эль. Сейчас она в пивоварне.

Церковь боролась с этим обычаем. У большинства мужчин, которые могли себе такое позволить, было несколько жен – или жена с наложницами, не считая рабынь. Увы, церковь была не властна освящать брак. Два человека приносили клятвы при свидетелях, после чего считались мужем и женой. Священник, если его просили, осенял их благословением, но это было не обязательно. Беднота не делала записей об имуществе, а вот богачи нередко составляли договор о совместном владении.

Этот обычай Олдреду претил не только потому, что шел вразрез с моралью. Когда умирал мужчина вроде Дренга, частенько возникали споры и ссоры по поводу наследства, ибо следовало установить, какие именно дети прижиты в законном браке. Нынешний обычай был чреват такими вот склоками, способными навсегда расколоть прежде крепкие семьи.

Словом, Дренг вовсе не был исключением, однако вызывало удивление, что подобных правил придерживаются в крохотной деревушке поблизости от монастыря.

– Думаю, местных священников обеспокоили бы порядки в твоем доме, – строго сказал Олдред.