Вечер и утро - Фоллетт Кен. Страница 38

– Если цена осталась та же, нам нужно еще две сотни камней.

– Боюсь, мы не сможем сохранить цену. Давно это было.

– Тогда мне придется спросить у заказчика. – Разумеется, Эдгар не собирался этого делать. Он был полон решимости вернуться с камнями. Но нельзя было позволить Габу задирать цену. Эдгар не доверял мастеру. Не исключено, что тот просто торговался, но юноша чувствовал, что его норовят обмануть.

Габ снова кашлянул.

– В прошлый раз покупателем был настоятель Дегберт Лысый. Он не любит расставаться с деньгами.

– Мой заказчик Дренг такой же. Они с Дегбертом братья.

– Для чего тебе камень?

– Буду строить пивоварню для Дренга. Его жена варит эль, а деревянные постройки то горят, то рушатся.

– Строить, говоришь? Ты?

Эдгар выставил подбородок:

– Ну да.

– Больно ты молод. Сдается мне, Дренг искал строителя подешевле.

– Камень он тоже хочет дешево.

– Деньги при тебе?

«Может, я и молод, – хмыкнул про себя Эдгар, – но дураком никогда не был».

– Дренг заплатит, когда камни доставят.

– Ладно, твоя взяла.

Скорее всего, мастер и его подручные перенесут камни вручную или отвезут на телеге до реки, а затем погрузят на плот и поплывут вниз по течению к переправе Дренга. Им потребуется несколько поездок, каким бы большим ни был плот.

– Где заночуешь? – спросил Габ. – В таверне?

– Я же сказал, у меня нет денег.

– Тогда придется спать здесь, у нас.

Эдгар искренне поблагодарил мастера.

Жену Габа звали Бидухильд, но мастер называл ее Би. Она вела себя радушнее мужа и пригласила Эдгара разделить с ними ужин. Едва миска опустела, юноша осознал, что смертельно устал после долгой дороги. Он улегся на пол и тут же заснул.

Утром он сказал Габу:

– Мне понадобятся молоток и долото вроде твоих, чтобы обтесывать камни на месте, если придется.

– Ну да, – подтвердил Габ.

– Могу я взглянуть на твои инструменты?

Габ пожал плечами.

Эдгар взвесил на ладони деревянную колотушку. Большая, тяжелая, но в остальном простая и грубая, изготовить такую же не составит труда. Молоток поменьше, с железной насадкой, делали более тщательно, рукоять была плотно расклинена в головке. Наилучшим по качеству оказалось железное долото с широким тупым лезвием и расщепленным торцом, напоминавшим цветок ромашки. Эдгар решил, что выкует себе долото в мастерской Катберта. Конечно, тому вряд ли понравится пускать постороннего, но Дренг потолкует с Дегбертом, и Катберту останется только ворчать.

Рядом с инструментами на деревянных крючках висело несколько палок с насечками.

– Похоже, ты ведешь учет отдельно по каждому покупателю.

– А тебе какое дело? – недовольно пробурчал Габ.

– Прости за любопытство. – Эдгару все не давала покоя вчерашняя палка с пятью зарубками вместо десяти. Может, Габ записывал только половину проданных камней? Если так, значит, с него брали меньше податей.

Впрочем, Эдгара не заботило, обманывает ли Габ своего господина. Долина Оутен входила в состав владений элдормена Ширинга, Уилвульф достаточно богат, так что от такой малости не обеднеет.

Эдгар плотно позавтракал, поблагодарил Би и отправился в обратный путь.

Он предполагал, что легко доберется домой из Оутенхэма, раз уж благополучно пришел сюда, но, к собственному изумлению, опять ухитрился заблудиться. Так что уже почти стемнело, когда он прибыл к переправе, с пересохшим горлом, голодный и усталый.

В таверне собирались ложиться спать. Этель улыбнулась юноше, Лив пробормотала что-то неразборчивое, а Дренг и вовсе не обратил на него внимания. Блод возилась с хворостом. Она остановилась передохнуть, выпрямилась, положила левую руку на заднюю часть бедра и потянулась, как бы стараясь унять боль. Когда она обернулась, Эдгар увидел синяк у нее под глазом.

– Что с тобой стряслось? – спросил он.

Она не ответила, притворяясь, будто не понимает. Но Эдгар догадывался, откуда взялся синяк: Дренг все больше и больше злился на рабыню в последние несколько недель, злился тем сильнее, чем ближе становился срок родов. Разумеется, в том, что мужчина колотил домочадцев, не было ничего необычного. Эдгар своими глазами видел, как Дренг пнул Лив в зад и ударил Этель по лицу, но все же по отношению к Блод он распускал руки особенно часто.

– Поужинать ничего не осталось? – справился Эдгар.

– Нет, – проворчал Дренг.

– Я весь день на ногах.

– Нечего было опаздывать.

– Я же выполнял твое поручение!

– Тебе за это платят. Еды нет, так что заткнись.

Эдгар лег спать голодным.

Утром первой встала Блод. Она сходила к реке за пресной водой, как было заведено в доме. Деревянное ведро с железными заклепками весило немало даже пустым. Когда рабыня вернулась, Эдгар уже надевал башмаки. Он заметил, что рабыню шатает, и попытался забрать у нее ведро, но не успел: Блод споткнулась о Дренга, который не спешил подниматься, и вода выплеснулась ему на лицо.

– Тупая сука! – взревел Дренг, вскакивая.

Блод съежилась. Дренг занес было кулак, но Эдгар встал между ним и рабыней.

– Отдай мне ведро, Блод.

Глаза Дренга яростно сверкнули. На мгновение Эдгару показалось, что Дренг передумал и накинется на него, а не на Блод. Жалуясь всем и каждому на свою покалеченную спину, высокий и широкоплечий Дренг все же был силен. Эдгар твердо решил, что ударит в отместку, если на него набросятся. Без сомнения, его побьют, зато можно будет утешать себя мыслью, что наконец-то врезал Дренгу.

Подобно большинству громил, Дренг на самом деле был трусом и отступал, когда ему оказывали сопротивление. Гнев в его взгляде сменился страхом, и он опустил руку.

Блод поспешила скрыться.

Эдгар передал ведро Этель. Та вылила остаток воды в горшок, подвесила горшок над огнем, насыпала туда овса и принялась мешать варево тонкой палочкой.

Дренг злобно уставился на Эдгара. Юноша догадывался, что ему никогда не простят этого вмешательства, однако, сколько ни искал, он не находил в своем сердце сожаления по поводу того, что отважился встать между Дренгом и его рабыней, пусть даже это обернется лишними неприятностями.

Когда каша была готова, Этель разложила ее по пяти мискам. Порезала ветчину, добавила ее в одну из мисок и передала Дренгу, затем раздала миски остальным.

Ели молча.

Эдгар проглотил еду за считаные мгновения. Покосился на горшок, перевел взгляд на Этель. Та ничего не сказала, лишь покачала головой – мол, добавки не жди.

Поскольку настало воскресенье, после завтрака все пошли в церковь.

Матушка тоже пришла на службу вместе с Эрманом, Эдбальдом и их общей женой Квенбург. К этому времени уже все два десятка жителей деревни знали об их многомужнем браке, но никто никого не осуждал. Из случайно подслушанных разговоров Эдгар вынес, что подобное считается необычным, но отнюдь не возмутительным. При нем Толстуха Беббе сказала, словно вторя Лив: «Если мужчине разрешено содержать двух жен, значит, и у женщины может быть два мужа».

Увидев Квенбург, стоявшую между Эрманом и Эдбальдом, Эдгар поразился тому, насколько по-разному одеты супруги. Домотканые рубахи до колен на братьях, из грубой некрашеной шерсти, выглядели изношенными и пестрели заплатами, как и его собственная; но на Квенбург было платье из плотной ткани, отбеленной, а затем окрашенной в розовато-красный цвет. Отец Квенбург был скуп со всеми, но неизменно щедрым с дочерью.

Эдгар встал рядом с матушкой. Прежде она не отличалась чрезмерной набожностью, но теперь, похоже, начала относиться к службе более ревностно, покорно склоняла голову и закрывала глаза, когда Дегберт и другие священнослужители совершали положенный обряд; почтение, которое она выказывала вере, нисколько не страдало от спешки и небрежности священников.

– Ты стала крепче верить, – сказал он, когда служба подошла к концу.

Матушка задумчиво посмотрела на него, словно спрашивая себя, стоит ли доверять сыну. Потом ответила, явно решив, что он сможет ее понять: