Это любовь (СИ) - "StrangerThings7". Страница 3

Всё равно он его. Чонгук уже решил.

Но всё должно быть по-цивильному. Чимин хнычет, вгрызается зубами в своё запястье, лишь бы не кричать: так хочется его уже в себе. Ощутить, прочувствовать. От этого парня с чёрными глазами Чимин будто наглотался горящих угольков, этот жар внутри только он сам унять и может.

— Ну же… — рвано просит.

— Что? — Чонгук вновь надрачивает парню, стоит полностью одетым, издевается.

— Выеби меня.

— Левый карман.

Чимин поворачивается к нему и достаёт из его кармана упаковку дюрекса, распаковывает в нетерпении зубами, садится на колени прямо на грязный пол - похуй, Чимину этот костюм никогда не нравился, он вообще по джинсам больше. Пак расстёгивает брюки и достаёт внушительного размера член, не удерживается, сам поддаётся вперёд и сразу берёт в рот.

— Блять, — шипит Чонгук, а Чимин расслабляет горло, пропуская глубже.

Причмокивает, водит языком по всей длине, отстраняется, рвёт языком тонкую нить слюны, тянущуюся между его губами и членом, облизывается и смотрит на Чонгука снизу-вверх. Чонгук с силой сжимает волосы на его затылке, рычит, и Пак больше не издевается над зверем. Раскатывает на члене презерватив, поднимается на ноги, сам поворачивается к нему спиной, выпячивает задницу и, обхватив руками края раковины, смотрит в зеркале, как Чонгук пристраивается, как делает пробный толчок, как в ответ считывает его эмоции и, стоит Чимину нахмуриться, как делает паузу. Чонгук толкается до конца и, придерживая парня за бёдра, начинает двигаться. Чимин тяжело дышит, подаётся назад, сам ведёт по своему члену, но Чонгук соединяет его руки за спиной, трахает и не позволяет себя трогать. Чимин захлёбывается своими же стонами, пытается сам себя заткнуть, но не выходит: от Чонгука внутри крышесносно. Чимин чуть ли не воет уже от таранящего его члена, сам не знает, что шепчет в бреду: то ли выеби до потери пульса, то ли прекрати.

Чонгук разворачивает его к себе, поднимает и заставляет обвить себя ногами, входит вновь, толкаясь до упора, и шепчет в губы, что сходит с ума, что никогда «до» такого не было, что, блять, Чимин его убивает. Он прихватывает зубами кожу на ключице, но не нажимает, хотя до одури хочет понаставить собственнических меток и попробовать его на вкус. Пак только всхлипывает и обвивает чужую шею; Чонгук трахает его чуть ли не на весу, а Чимин вообще думает, что он умер. Потому что в реале такой спектр чувств ощутить невозможно, так не бывает, как после такого выживают? Потому что прямо сейчас Чимина рвёт на атомы и раскидывает на куски по долбанной уборной. Как эта буря потом успокоится? Как потом нормальность изображают?

Он думал, секс — это просто разрядка, приятное времяпровождение, оказалось, что секс - это вот так, когда будто всё, что было до этого момента, это пресное подобие, неудавшаяся пародия. Чимин с таким ранее не сталкивался, чтобы вот так - одним единственным взглядом разбудить внутри него никогда ранее не просыпающийся вулкан, превратить его тело в безвольный мешок костей, который только подчиняется, не имея своего собственного «я». Это слишком, когда каждый поцелуй - ожог, когда каждое прикосновение забирает с собой отдельный кусок кожи; Чимин в его руках сгорает и превращается в пепел.

Чонгук трахает грубо и глубоко, но ему мало: он хочет слиться, превратиться в единое, потому что от этого маленького тела в его руках, невероятно пластичного и гибкого, у Чонгука перехватывает дыхание. Чимин как самое выдержанное вино, он разливается сладкой патокой по крови, так, что Чонгук готов испивать его всю жизнь.

Чимин не зря пьёт свои милкшейки: по вкусу он лучший коктейль из всех, а его блестящие пахнущие карамельные губы — это вишенка на торте. Чонгук их сосёт, вылизывает, кусает и не может насытиться. У Чонгука с этим мальчишкой все желания рвутся наружу, его бы не в туалете наспех трахать, а на шёлковые простыни уложить и миллиметр за миллиметром изучать тело, на каждом участке оставляя свою печать, а еще - написать на нем своё имя и никогда не отпускать. Чонгук готов любить его каждую ночь, каждую секунду своих часов посвятить ему. Наверное, это похоть. Если да, то она пройдёт совсем скоро: Чонгук его выебет, и всё закончится.

Чонгук водит по его члену, ускоряется сам и руку ускоряет тоже; Чимин кончает на свой живот, его трясёт в послеоргазменной судороге. Чонгук вжимает его в себя и кончает следом, а потом - выходит, аккуратно сажает его на подоконник, стягивает с себя презерватив и застёгивает брюки. Сам вытирает салфетками живот Чимина, не позволяя тому шевельнуться, но Чимин спрыгивает вниз, и Чонгук заправляет его рубашку в брюки, снова целуя мокро и долго, и выходит первым. Так ничего и не сказав.

Оставляет опустошённого и оттраханного до состояния не состояния парня внутри и возвращается в зал. Чимин долго поправляет волосы, два раза умывается и заставляет себя вернуться в зал. Треснуто улыбается Юнги, который так же слишком увлечён Тэхеном. На вопрос Мина, почему так долго, Пак говорит, что выкурил три подряд; Юнги не переспрашивает, только укоризненно качает головой. Чонгук помешивает лёд в своём виски и смотрит на парня, не отрываясь. Чимин притворяется, что копается в десерте, но взгляд, прожигающий его лицо, не чувствовать невозможно. И Чимин смотрит в ответ, поднимает веки и тоже долго и пристально всматривается, думает, есть ли у него душа, бывает ли она у таких. Смотрит и понимает, что на своей теперь рана размером в ладонь, лечи-не лечи: будет ныть и зудеть, а в самые тёмные ночи открываться и кровоточить по-новой, потому что у таких, как Чонгук, души не бывает. У таких, как Чимин, таких парней - тоже.

Наконец-то, ужин подходит к концу. Пак, бросив быстрое “пока”, первым бежит к порше, а Юнги ещё пару минут общается с парнями у входа.

У Мина отличное настроение, Чонгук, оказывается, принимает его предложение. А ещё Юнги долго и с восторгом рассказывает о Тэхёне, и Чимин бы приревновал, если бы собственные мысли дали такую возможность, перестав подкидывать картинки с Чонгуком. Наверное, это временное помутнение, с кем не бывает, просто захотелось разнообразия, или тупо месть Юнги за обиду, за то, что он буквально не отрывал взгляда от Тэхёна. Пройдёт. Тут без вариантов.

Тэхён в восторге от Юнги и даже не скрывает этого, всё рассказывает, что Юнги, оказывается, лично знаком с его любимым режиссёром и, более того, в прошлом году посещал показ, где участвовал и Ким. Чонгук слушает в пол-уха, даже на дороге с трудом концентрируется, все его мысли сейчас заняты Чимином. Наверное, это просто влечение, похоть; захотелось, и Чонгук поддался, должно отпустить. Точно должно. Он же получил, что хотел.

***

Вот только, спустя четырнадцать дней, ничего не проходит. Чимин теперь только о Чонгуке и думает, сам неосознанно вслушивается в разговоры Юнги, и, когда тот говорит с тем по телефону, Пак почти не дышит. Чувствует себя девчонкой-подростком, бесится, что уже две недели прошло, а он живёт воспоминаниями. Каждый жест, каждый взгляд, каждое слово, блядский прищур, ожоги на коже и вкус виски на губах — всё помнит, в узелки собирает и откладывает в памяти. Не хочет верить, что это и есть любовь.

Чонгук улетает в Токио на следующий день, заключает пару выгодных контрактов, отмечает в лучших ресторанах, празднует, как с Тэхёном, так и без него, но не забывает. Ни на минуту. Всё так же помнит вкус его губ, его голос в ушах, его детский взгляд, так тонко граничащий с блядским, не может избавиться от Чимина: даже если кожу с себя снять - не забыть уже.

Чонгук уже неделю в Сеуле и каждый день звонит Юнги, всё надеется случайно услышать рядом голос Пака. Бесится на себя, закрываясь часами в кабинете, а потом решает, что, может, это любовь. Не та, что была «до», а самая настоящая. Может, она именно такая и бывает, приходит случайно, плюет на все правила и приличия, заседает где-то под грудиной слева и начинает жить своей жизнью, не считаясь с тобой. У Чонгука там всегда дыра была, а теперь сидит там мальчик этот маленький, с персиковыми губами, и хлопает ресницами.