Тайна жизни: Как Розалинд Франклин, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик открыли структуру ДНК - Маркел Ховард. Страница 20

Это непростое дело. Прежде всего нужно выбрать подходящее вещество для анализа. Его кристаллическая структура должна быть довольно однородной, иначе в рентгенограмме будут многочисленные ошибки. На подходящий образец направляют пучок рентгеновских лучей. В результате взаимодействия рентгеновского излучения с электронами в атомах вещества происходит дифракция: возникает вторичное излучение с той же длиной волны, но интенсивность и направление вторичных лучей уже иные – они зависят от строения кристалла. Эти вторичные лучи падают на специальную пленку типа фотографической, расположенную за образцом, и оставляют на ней «пятна» (отражения, или рефлексы). На полученной дифракционной рентгенограмме скрупулезно измеряют параметры, в том числе углы и интенсивности, дифрагированного кристаллом излучения. Из этих данных с помощью сложных математических методов составляют картину распределения электронной плотности в кристалле. По ней определяют расположение атомов, составляющих кристалл, и тем самым молекулярную структуру изучаемого вещества.

Сложность еще и в том, что по одной рентгенограмме невозможно получить достоверный результат. Приходится много раз поворачивать образец на очень небольшой угол и одновременно снимать рентгенограмму, пока кристалл не провернется на суммарный угол 180˚ или больше; на каждой из полученных дифрактограмм будет своя картина дифракции. Этот процесс отнимает очень много времени, отупляет и утомляет физически. В те времена каждую из сотен, а то и тысяч дифракционных картин анализировали вручную с помощью собственных глаз и линейки. Каждый шаг следовало выполнить безупречно, поскольку погрешности измерений привели бы к ошибочным результатам и выводам {225}. Размытая картинка вела к еще более неопределенной оценке расположения атомов в молекуле данного вещества.

Розалинд Франклин достигла ошеломляющего мастерства во всех этих процедурах и получала превосходные результаты {226}. Ее коллега, итальянский кристаллограф еврейского происхождения Витторио Луццати, восхищался ее «золотыми руками» {227}. Руководитель Розалинд Жак Меринг описывал Франклин как одну из лучших своих учениц, обладавшую неутолимой жаждой новых знаний и потрясающими навыками, позволявшими разрабатывать и проводить сложные эксперименты {228}.

В Париже социальная жизнь Франклин, которая свободно говорила по-французски, обрела, можно сказать, континентальный стиль. Она любила ходить за покупками: с удовольствием заглядывала в зеленные и мясные лавки, по пути поглощая сладкую выпечку, или в бутики, чтобы подобрать шарфик, примерить свитер. Забывая о времени, Розалинд бродила по переулкам Города огней [28]. Она усвоила предложенный Кристианом Диором стиль нью-лук и носила модные тогда платья «в талию» с длинной широкой юбкой {229}. Розалинд прониклась местной культурой, интересовалась политикой, часто ходила с подругами и кавалерами в кино, театр, на лекции, концерты и художественные выставки. Ее живость, элегантность и молодая прелесть не остались не замеченными мужчинами, встречавшимися ей в жизни. Высказывалось мнение, что она увлеклась привлекательным куртуазным Жаком Мерингом, однако, поскольку он был женат, хотя у каждого из супругов была своя жизнь, быстро отступилась, осознав, что на романтическое будущее надеяться не приходится {230}.

Франклин прожила в Париже четыре года, из них три – в маленькой комнате на верхнем этаже дома по улице Гарансьер, за которую платила 3 фунта [29] в месяц. Вдовствующая домовладелица установила строгие правила: не шуметь позже половины десятого вечера и пользоваться кухней только после того, как служанка приготовит хозяйский обед. Несмотря на эти ограничения, Франклин научилась печь вкуснейшее суфле и часто готовила для друзей. Хозяйка разрешала принимать ванну раз в неделю, а в остальное время приходилось довольствоваться жестяным тазиком с чуть теплой водой. Зато плата была втрое меньше, чем в других вариантах, и местоположение замечательное: недалеко Сорбонна, рядом Сена, Люксембургский сад и квартал Сен-Жермен-де-Пре со знаменитой церковью, шикарными магазинами и уютными кафе {231}.

В labo мужчины и женщины были на равных: они вместе проводили эксперименты, перекусывали, пили кофе и так спорили по научным вопросам, словно от результата зависела их жизнь. Луццати (позже, в 1953 г., он работал в Бруклинском политехническом институте в одном кабинете с Фрэнсисом Криком) вспоминал, что у Франклин глубоко внутри был «психологический узел», который он никак не мог понять. У нее появилось много друзей, но были и враги – по мнению Луццати, потому, что Розалинд была очень сильной, и это подавляло, очень требовательной к себе и другим, готовой не нравиться. Ему часто приходилось сглаживать ее словесные резкости, и вместе с тем он утверждал, что «она была человеком исключительной честности, неспособным поступиться принципами»: «Все, кто работал с ней непосредственно, окружали ее любовью и уважением» {232}.

Aventure parisienne [30] Розалинд было совершенно противоположно британскому стилю, с которым она позднее столкнулась в Королевском колледже Лондона. По словам физика Джеффри Брауна, работавшего с Франклин и в Париже, и в Королевском колледже, labo «напоминала бродячую оперную труппу: в любой дискуссии они кричали, топали ногами, ссорились, швырялись друг в друга мелкими предметами, рыдали, падали друг другу в объятия, а к концу таких пылких дебатов бури стихали, не оставляя обид» {233}.

Франклин привнесла парижский стиль и в Королевский колледж, что сильно вредило ее репутации. Как-то она попросила Брауна одолжить ей катушку Теслы – трансформатор, обеспечивающий высокое электрическое напряжение, необходимое для работы рентгеновской установки. Она так и не вернула это устройство, хотя Браун, которому оно было нужно для собственных экспериментов, несколько раз вежливо напоминал ей. Дальнейшее он вспоминал так: «Я пошел, забрал катушку и прикрепил ее обратно. Франклин подошла, сняла катушку и удалилась». На тот момент он был всего лишь скромным студентом, а она научным сотрудником. Видимо, более высокий статус давал привилегии. По словам Брауна, конфликт разрешился и не оставил по себе дурной памяти: он, его жена и Франклин сдружились. Однако немало других обид, которые она возбудила в сотрудниках Королевского колледжа, не были так легко изжиты {234}.

С начала 1949 г. и на протяжении большей части 1950-х гг. Франклин строила планы возвращения на родину. Ей очень нравилось работать в labo, но настало время найти себе занятие в Англии. В марте 1950 г. она писала родителям: «Вернуться намного труднее, чем покинуть Лондон, чтобы приехать сюда, поскольку этот разрыв уже не будет лишь на время» {235}. В 1949 г. она обратилась о приеме на работу в лондонский Беркбек-колледж под начало Дж. Бернала, в то время одного из ведущих кристаллографов мира. Бернал отверг и Франклин, и еще одного кандидата – физика из научно-исследовательского отдела Военно-морского министерства по имени Фрэнсис Крик.

Как-то в марте 1950 г. Франклин пила чай с химиком-теоретиком Чарльзом Коулсоном, с которым познакомилась в BCURA. Теперь он работал в Королевском колледже. Коулсон представил Розалинд Джону Рэндаллу, на которого произвели впечатление ее достижения. Рэндаллу как раз нужно было срочно занять несколько вакантных мест. Хорошо подготовленных специалистов на должность ведущего сотрудника не хватало, и он опасался не выполнить многочисленные требования для продолжения получения гранта от Совета по медицинским исследованиям. Рэндалл умел быть обаятельным и уговорил Франклин. К сожалению, он очень ошибся, полагая, что Франклин, которую счел тихой, сдержанной женщиной, идеально впишется в коллектив биофизического отдела Королевского колледжа.