Тайна жизни: Как Розалинд Франклин, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик открыли структуру ДНК - Маркел Ховард. Страница 66

Есть печальная ирония в том, что отчасти из-за добросовестности и упорства Розалинд Франклин, побуждавших ее не сворачивать с пути медленного, кропотливого анализа, ее имя долгое время не звучало в истории науки. Она, увы, недооценила скорость прогресса в построении моделей кембриджскими коллегами. На симпозиуме в честь сороковой годовщины открытия структуры ДНК Гослинг сожалел, что Франклин и он не успели полностью интерпретировать с таким трудом полученные карты Паттерсона раньше, чем Уотсон и Крик объявили о своей модели. Гослинг грустно вспоминал: «Конечно, если кошка выпрыгнула из мешка, ее не посадить обратно. Мы снова посмотрели на нашу цилиндрическую функцию Паттерсона: ясно видны пики, представляющие тяжелые группы из фосфора и кислорода, лежащие на двойной спирали. Одна цепь шла вверх, другая – вниз». На неизбежный вопрос, нашли бы они ответ самостоятельно, он честно ответил: «Не знаю. Может быть, и нашли бы, но ведь все становится совершенно очевидным, когда тебе говорят, куда смотреть» {868}.

Для Джеймса Уотсона лето 1952 г. тоже было хлопотным. После поездок в Париж, Руайомон и Итальянские Альпы его пригласил Луиджи Кавалли-Сфорца из Пармского университета, раньше работавший в Кембридже, на II Международную конференцию по генетике микроорганизмов. Трехдневное мероприятие проходило в начале сентября в красивом городе Палланце на берегу озера Лаго-Маджоре на северо-западе Италии {869}. Важнейшими на конференции были доклады Кавалли-Сфорцы, Уильяма Хейса из Медицинской школы Лондонского университета и Джошуа Ледерберга из Висконсинского университета, которые установили существование двух отдельных полов у бактерий {870}.

В 1946 г. Ледерберг, изучавший тогда медицину в Колледже терапии и хирургии Колумбийского университета, отправился к Эдуарду Тейтему в Йельский университет, чтобы работать над диссертацией в области генетики микроорганизмов. Эти два блестящих ученых изучали генетическую рекомбинацию у бактерий при передаче генетического материала от клетки к клетке {871}. Через год Ледерберг стал профессором Висконсинского университета в Мадисоне, а в 1958 г. вместе с Эдуардом Тейтемом и Джорджем Бидлом получил Нобелевскую премию по физиологии и медицине.

Стремительному взлету Ледерберга, который был лишь на три года старше Уотсона, можно было позавидовать. Хотя Джеймс и сам стал нобелевским лауреатом уже в 39 лет, в 1967 г. он сказал: «[Ледерберг] поставил такое огромное множество чудесных экспериментов, что практически никто, кроме Кавалли, не осмеливался работать в той же области. Я слышал, что Джошуа с раблезианским размахом читает лекции по три-пять часов без остановки – ясно, что он enfant terrible. К тому же он обладает богоподобным свойством с каждым годом раздаваться вширь, возможно, чтобы однажды заполнить всю Вселенную» {872}. Памятуя, что отец знаменитого ученого и его дед с материнской стороны были ортодоксальными раввинами, Уотсон пошутил: «Только Джошуа получал некое удовольствие от раввинской сложности, пронизывающей его недавние статьи» {873}. Уотсон предпочитал более понятные объяснения Уильяма Хейса {874}.

Вернувшись в середине сентября в Кембридж, Уотсон бросился в университетскую библиотеку и прочел все журнальные статьи Ледерберга, которые только нашел. Подстегиваемый присущим ему соревновательным духом, он скрупулезно искал что-нибудь, что позволило бы «совершить невероятное – утереть нос [Ледербергу] корректной интерпретацией его собственных экспериментов». 27 октября он написал сестре о своих изысканиях: «Если все получится, будет очень здорово, потому что это разрешит существующий уже пять лет парадокс и позволит быстро продвинуться в генетике микроорганизмов… Было бы приятно обойти Джошуа Ледерберга в том, чем он занимается всю свою жизнь (пока что довольно короткую – ему лет 28)» {875}.

Стремление Уотсона найти «скелеты в шкафу» Ледерберга оставило Фрэнсиса Крика равнодушным {876}. Истратив все лето на необходимую для завершения диссертации работу, Крик был готов вернуться к проблеме ДНК. Он беспокоился, что чем больше времени Уотсон будет разбираться в проблеме полов у бактерий, тем меньше сил уделит ДНК и они рискуют утратить фору перед Лайнусом Полингом {877}. Настал черед Крика вернуть партнера на путь истинный – в неведомые дебри, ставшие их судьбой в науке.

У Крика были веские причины тревожиться из-за Полинга, который летом после собраний в Париже и Руайомоне посетил британских молекулярных биологов, занимавшихся белками. Это был вовсе не почетный тур. Он общался с теми, кто имел претензии к его теориям, внимательно выслушивал их возражения, отвечал на вопросы и вел дискуссии, таким образом укрепляя и совершенствуя свою модель α-спирали {878}.

В первую очередь Полинг приехал в Кавендишскую лабораторию. К большому удивлению – во всяком случае, ее сотрудников, – больше всего он хотел встретиться не с Максом Перуцем и не с Джоном Кендрю. Он обратился к Брэггу с неожиданной просьбой: ему хотелось побеседовать с Фрэнсисом Криком, чтобы обсудить его математические выкладки для предсказания дифракции рентгеновских лучей на спиралях {879}. Не желая проявлять неприязнь к Крику, Брэгг неохотно все устроил, втайне надеясь, что раздражающий его аспирант скоро, возможно, будет бесить кого-нибудь другого. Позднее Крик оспорил предположение, что модель α-спирали Полинга стала источником для его идеи суперспирали в белках и теории двойной спирали ДНК: «Это очень далеко от истины. Идея спирали витала в воздухе, и нужно было быть тупым или очень упрямым, чтобы не мыслить спирально» {880}.

Нетрудно себе представить, как простой аспирант – даже такой нахальный, блестящий и самоуверенный вроде Крика – держался бы в присутствии величайшего химика мира. В черном такси, которое везло их по улицам Кембриджа, Полинг, которому вообще-то нравилось, когда ему курили фимиам, был невозмутим, а Крик страшно напряжен и впервые за тридцать шесть лет своей жизни был настроен смиренно {881}. Да и можно ли было чувствовать себя иначе рядом с Полингом?

За обедом Крик избегал темы ДНК, но не только запрет Брэгга был тому причиной. Он не хотел направлять Полинга по пути, который они с Уотсоном жаждали пройти сами. Он вздохнул с облегчением, узнав, что Полинг не собирается посещать биофизическую лабораторию Королевского колледжа, потому что хотел завершить свои работы по белкам, прежде чем взяться за ДНК. Полинг сообщил Крику, что ранее Уилкинс и Рэндалл отказались делиться с ним данными; он не хотел усугублять и без того неприятную ситуацию {882}.

Вместо того чтобы обсуждать ДНК, Крик предложил объяснение одного из немногих пробелов в теории α-спирали Полинга – отсутствие рефлекса на 5,1 Å, наблюдающегося на дифракционных рентгенограммах большинства природных белков, причем сделал это так, чтобы заинтересовать почтенного профессора, но не дать ему готовое решение, в правильности которого не сомневался. Полинг сказал, что мыслил в том же направлении, а затем исполнил мечту Крика – предложил ему поработать год в Калифорнийском технологическом институте. Взволнованный Крик спросил, не рассматривал ли Полинг возможность того, что α-спирали обвиваются одна вокруг другой. Полинг ответил просто: «Да, думал» – и оборвал эту тему, продемонстрировав, что более скрытен, чем его молодой коллега.