Волшебник Земноморья - Ле Гуин Урсула Кребер. Страница 26

Не мешкая более не секунды, Гед принял образ гигантского сокола – не крошечной пустельги, а сокола-странника, что летает быстрее стрелы, быстрее ветра, и на мощных сильных крыльях устремился в погоню за врагами. Уже совсем стемнело, и в разрывах облаков появились первые звезды. Скоро Гед увидел, как впереди на небе сгустилась черная туча. Дальше, за этим зловещим пятном, лежало море, бледно-розовое от последних лучей угасающего солнца. Не сворачивая, Гед-сокол бросился в самую гущу Слуг Камня, и они разлетелись в стороны, будто капли воды, упавшие на раскаленный камень. Враги успели завладеть добычей – кровь капала с клюва одного, белые перья прилипли к когтям другого. И нигде не было видно серебристой чайки…

Быстро развернувшись, черные существа устремились на Геда, широко раскрыв стальные клювы. Но он, увернувшись от них и издав гордый клич разъяренного сокола, молнией полетел прочь от низких берегов Осскила в свободное небо над морем.

Его враги, хрипло крича, покружились еще немного и один за другим полетели над пустошами вглубь острова. Древние Силы не пересекают моря. Они всегда привязаны к какому-либо острову, определенному месту – пещере, камню, источнику. Итак, они вернулись в башню, и неизвестно, смеялся или плакал Лорд Бендереск при их возвращении. А Гед на крыльях сокола, подобно неутомимой стреле, подобно мысли, что гложет человека, мчался над морем сквозь зимнюю ночь. Он летел на восток.

Огион Молчаливый поздно возвратился домой, в Ре Альби, из своих осенних странствий. С годами он говорил все меньше и все больше любил одиночество. Даже новый Лорд Гонта не услышал от него ни единого слова, когда, потратив много сил, взобрался к самому Гнезду Сокола, чтобы посоветоваться с магом насчет пиратского рейда на Андрады. Огион, который беседовал с пауками и вежливо приветствовал деревья, не удостоил Лорда Острова своим вниманием и пришлось тому удалиться несолоно хлебавши. Проведя все лето и осень в странствиях по острову, Огион только к Празднику Возвращения Солнца вернулся к своему очагу.

На следующее утро Огион поднялся поздно и отправился к роднику, который весело журчал, стекая по склону холма за его домом, за свежей водой для чая. Родник по краям замерз, и мох вокруг покрылся островками инея. Солнце должно было выйти из-за Горы только через час – весь западный Гонт от пляжей до вершины Горы дремал в огромной тени. Этим ясным зимним утром маг стоял около родника, всматриваясь в раскинувшуюся перед ним панораму острова, гавани и необъятных серых просторов моря, и вдруг услышал над головой хлопанье крыльев. Он поднял глаза вверх. Исполинский сокол спустился с неба и сел прямо на его вытянутую руку. Он сидел твердо, словно хорошо выдрессированная ловчая птица, но на нем не было ни ошейника, ни колокольчика. Когти его больно впились в запястье Огиона, крылья дрожали, круглые золотистые глаза были подернуты дымкой.

– Кто ты, посланник или послание? – тихо спросил Огион. – Пойдем со мной. – Сокол посмотрел на мага, и тот на минуту задумался.

– Кажется, когда-то именно я дал тебе Имя, – сказал наконец Огион и направился к дому. Он вошел, по-прежнему неся птицу на запястье, затем посадил ее около очага и предложил воды. Сокол отказался. Тогда Огион очень тихо начал читать заклинания, плетя волшебную паутину больше руками, чем голосом. Закончив, он нежно произнес только одно слово: – Гед… – и отвернулся. Подождав немного, он снова повернулся к очагу и подошел к юноше, который, дрожа, стоял на том месте, где только что сидел сокол, и глядел пустыми глазами в пламя очага.

Одет Гед был по-королевски – в меха, шелка и бархат, но вся одежда была изорвана и затвердела от морской соли. Сам он был сгорблен и изможден, нечесаные волосы безвольно свисали на покрытое ужасными шрамами лицо.

Огион снял с плеч Геда тяжелый плащ, подвел его к небольшой нише в стене, где тот спал, когда был его учеником, заставил прилечь на соломенный тюфяк и, пробормотав насылающее сон заклинание, отошел. Он не сказал ему более ни слова, зная, что Гед пока не помнит человеческой речи.

Когда-то давно, будучи еще мальчишкой, Огион (как и все мальчишки) думал, что принимать любой образ, какой захочется – человека или зверя, дерева или тучи – очень приятное времяпровождение. Став магом, он узнал, что у этой игры есть своя страшная цена – потеря собственного «Я», распад личности. Чем дольше пребывает человек в чужом облике, тем сильнее эта опасность. Каждый маг-ученик на первых же уроках узнает историю некоего Борджера с острова Уэй, которому очень нравилось превращаться в медведя. Он делал это все чаще и чаще, пока наконец разум человека совсем не умер в нем, и он не стал настоящим медведем. Забыв прошлую жизнь, Борджер задрал в лесу своего маленького сына и был за это безжалостно убит… Никто не знает, сколько дельфинов, резвящихся во Внутреннем Море, были прежде людьми, чья мудрость и Имя растворились в неугомонном веселье.

Гед принял образ сокола в приступе неукротимой ярости и когда устремился прочь от Осскила, он думал лишь о том, как бы, опередив Камень и Тень, умчаться подальше от предательского ледяного острова и поскорее оказаться дома. Воля обратилась в волю сокола и мысли начали постепенно принимать чужую окраску. Так он пролетел над Энладами, спустившись только раз, чтобы попить из затерянного лесного озера, и продолжил свой полет, подгоняемый страхом перед Тенью, которая преследовала его по пятам. Он пересек широкий залив, именуемый Челюсти Энлада, и продолжал мчаться вперед, на юго-восток, оставляя холмы Оранэа справа и Андрады далеко слева, пока на горизонте из бушующих волн не поднялась та волна, что не двигалась – белоснежный пик Гонта. К тому времени из всех чувств в Геде остались лишь чувства сокола: голод, ветер, направление полета.

Он летел к единственно возможному убежищу. Всего лишь несколько человек на Рокке и один-единственный на Гонте способны были вернуть ему прежний облик.

…Когда Гед проснулся, он не произнес ни слова, и взгляд его был дик. Огион, тоже молча, усадил его у очага и дал воды и мяса. Целый день Гед просидел не двигаясь, словно огромная нахохлившаяся птица. Пришла ночь и он уснул… На третье утро Гед подошел к магу, который сидел, пристально глядя на языки пламени и сказал:

– Учитель…

– Здравствуй, парень, – ответил Огион.

– Я вернулся к тебе таким же, каким ушел – самонадеянным глупцом, – хрипло произнес юноша. Маг слегка улыбнулся, жестом показал Геду на место рядом с собой у огня и принялся заваривать чай.

Падал снег, первый снег в эту зиму на Гонте. Ставни на окнах в доме Огиона были закрыты, но было слышно, как мокрые хлопья тихо ложатся на крышу. Долго сидели они у огня, и Гед рассказывал старому учителю обо всем, что произошло с ним с того момента, как он покинул Гонт на корабле под названием «Тень». Огион не задавал вопросов и, когда рассказ подошел к концу, надолго задумался. Потом он встал, поставил на стол хлеб, сыр и вино. Они молча поели. И только после того, как со стола было убрано, Огион заговорил:

– Твои шрамы ужасны, парень.

– Я был бессилен против Тени, – ответил Гед.

Огион покачал головой и, помолчав немного, сказал:

– Странно… У тебя хватило сил, чтобы превзойти искусного мага в его собственных владениях, на Осскиле. У тебя хватило сил, чтобы развеять чары и отбить нападение Слуг Камня. А на Пендоре ты справился с Драконом…

– На Осскиле мне просто повезло, – сказал Гед. При воспоминании о промозглом и дремотном Дворе Терренона по его телу пробежала дрожь. – Что касается Дракона, то ведь я знал его Имя. У черной Тени, что охотится за мной, нет Имени.

– Все на свете имеет свое Имя, – сказал Огион с такой уверенностью, что Гед не осмелился повторить слова Верховного Мага Ганчера о том, что выпущенное Гедом на волю существо безымянно. Хотя Дракон Пендора и предложил назвать Имя Тени, Гед не доверял драконам. Не поверил он и словам Серрет, когда та предложила спросить Имя у Камня.