Кости в стене - МакКоли Сьюзен. Страница 3

– Такое чувство, будто здесь уже несколько месяцев никто не жил.

– Никто и не жил, – безжизненно и холодно откликнулся папа. – Я почти каждую ночь проводил с тобой в больнице. Когда твои тёти и Ханна переехали в наш район, они стали захаживать сюда время от времени: забирали почту, поливали цветы, подкрашивали сигилы, но я просил их ничего не передвигать.

– Зачем они вообще сюда переехали? – огрызнулся я, желая, чтобы они остались в Бостоне. – Вы же никогда особо не общались.

Я не хотел, чтобы кто-то вторгался в мою жизнь, пытался «помочь» мне смириться с «последствиями» несчастного случая. Я вообще не собирался смиряться.

Отец нахмурился, но проигнорировал мой тон:

– Труди и Ханне пришлось нелегко, когда твой дядя Дэвид оставил их, поэтому Елена переехала к ним. Кроме того, она хотела подкопить денег на свой… бизнес. И здесь у неё больше шансов на успех. В любом случае, – он пожал плечами, – съехаться показалось им хорошей идеей.

– Серьёзно? Чокнутая тётя Елена? Она теперь наша соседка?

Папа говорил мне, что тётя Труди и моя двоюродная сестра Ханна перебрались в Новый Орлеан из Бостона, чтобы помогать ему после смерти мамы, но он не упоминал о приезде тёти Елены. Вряд ли папа всерьёз рассчитывал, что его сестра-экстрасенс переедет жить так близко.

Мама была историком. Она изучала всё связанное с паранормальщиной по долгу своей профессии. Но тётя Елена… Елена считалась паршивой овцой в нашей семье. Она добровольно поддерживала экстрасенсов и всё сверхъестественное. Мы с ней почти никогда не виделись, и теперь она стала нашей соседкой. Интересно, что бы подумала мама?

Я старался не обращать внимания на ноющую боль, вызванную её отсутствием, всё ещё надеясь, что она вот-вот ворвётся в комнату с тарелкой шоколадного печенья в руках. Я бы тоже не захотел оставаться в этом доме один. Возможно, присутствие родственников поможет папе легче пережить утрату? Как знать.

– Всё устаканится, Алекс. Вот увидишь, – Отец натянул на усталое лицо улыбку и, хлопнув по своей любимой подушке, поднял в воздух облако пыли, тут же закашлявшись. – Нужно просто немного прибраться, вот и всё.

Я вздохнул и заковылял вперёд, ощутив уже привычную боль в ноге, – она стала моей постоянной спутницей:

– Я просто хочу в свою комнату.

– Понимаю, – он подхватил мой чемодан и повёл меня вверх по лестнице, помогая преодолевать одну болезненную ступеньку за другой.

Дверь в мою комнату была закрыта. Разноцветные сигилы, которые нарисовала мама прошлой весной, всё ещё не поблёкли. Она ушла, но её присутствие чувствовалось повсюду.

Папа занёс чемодан и поставил его у входа, я сел на кровать. Мы уставились друг на друга.

– Дай знать, если захочешь чего-нибудь, – папа посмотрел на меня, а потом оглядел комнату. – И проверь свои сигилы. Их не обновляли всё лето.

Точно. Как раз то, что я хотел сделать первым делом по возвращении домой.

– Хорошо. Обязательно.

Он кивнул и вышел, закрыв за собой дверь.

Сигилы на окнах выглядели достаточно надёжно, они могли подождать. Что мне действительно было необходимо, так это вздремнуть. В больничной палате я часто мечтал поскорее вернуться в свою уютную комнату, к своей удобной кровати и мягким подушкам. Я стянул с себя одежду, забрался под одеяло и позволил ощущению привычного комфорта окутать меня. Но огромная дыра в груди не позволяла насладиться всем этим. Как бы сильно я ни скучал по дому, по маме я скучал гораздо больше.

Я перевернулся на бок и посмотрел на фотографию, стоявшую на тумбочке. На снимке мы с мамой и папой гуляем по самому безлюдному пляжу Америки прошлым летом. Одна из лучших наших поездок. Никаких оберегов, знаков или печатей. Только солнце. Песок. И беззаботное веселье.

Я схватил вторую подушку и крепко обнял её, отказываясь признавать слёзы, стекающие по моим щекам, и эту жестокую реальность. Казалось, я пролежал так несколько часов, прежде чем наконец заснул.

Прохладный ветерок прикоснулся к моему лицу и взъерошил волосы.

– Алекс… О, Алекс, – это был мягкий и тихий женский голос.

Сначала я решил, что это мама. Но потом вспомнил: мама умерла.

Я выглянул из-под одеяла. Занавески на окне заметно колыхались в лунном свете. Но от чего? Окно закрыто, ветра быть не могло. И тут я похолодел от ужаса. Я же не проверил сигилы.

Крепко зажмурившись, я молился, чтобы это были не призраки, проникнувшие в дом.

– Алекс, – уже очень близко. Голос звучал прямо над моей кроватью. Совсем рядом с моим ухом. – Я так рада, что у меня наконец-то появилась возможность поговорить с тобой. После стольких лет…

Лет? Холод просочился под одеяло, и я задрожал. Я почувствовал, что кто-то пристально смотрит на меня.

– Сядь и поговори со мной, дитя. Я так рада, что ты дома. Ты так напугал своего отца, – продолжала незнакомка. – Я знаю, что ты не спишь.

Происходило что-то невероятное. Я же не экстрасенс, я не могу слышать или видеть призраков. Наверное, у меня посттравматический синдром. Доктор Миджли предупреждал меня о нём перед выпиской.

– Алекс, – волна холода накрыла мою пуховую подушку.

О. Боже. Мой. Она просто не может быть настоящей!

– Я знаю, что ты меня слышишь, – ворковала женщина. – Давай, поговори с миссис Уилсон. – Она потянулась, чтобы погладить меня по руке, но её ладонь прошла насквозь, оставив на коже холодный отпечаток – словно слизняк прополз.

Я сжал челюсти, чтобы не закричать. Можно ли почувствовать галлюцинацию?

– Батюшки святы! Ты ведь, наверное, ужасно устал. Какая же я глупая. – Я почувствовал, как она проплыла мимо моей кровати к окну. – Сейчас ведь середина ночи. А тебе ещё и в школу завтра. Ты же учишься в Рее, верно? Тебя выписали как раз к началу учебного года.

Тугой комок страха сдавил моё горло. Откуда она знает, что я учусь в средней школе имени Генри Луи Рея? Она что же, жила… Эээ… Обитала в нашем доме без нашего ведома? Я содрогнулся от мысли о том, как много ей о нас известно, но потом рассмеялся про себя. Глупости. Она существует только в моей голове. Только экстрасенсы класса «А» и «Б» могут слышать и видеть призраков. А я даже к классу «В» не отношусь. У меня нет никаких сверхъестественных способностей.

– Знаешь, а ведь я тоже там училась. Дай-ка подумать… – Я почти видел, как она считает, загибая пальцы. – Лет шестьдесят назад. С тех пор многое изменилось, – она цокнула языком. – Очень многое.

Я так сильно сжимал веки, что из глаз выступили слёзы. Что мне делать? Поговорить с ней? Продолжать молчать? Может, если я сделаю вид, что её нет, то она замолчит и я пойму, что она ненастоящая?

– Ну, если ты решил вести себя как грубиян и игнорировать меня, тогда мне лучше вернуться в гостиную, – надулась она.

Если она ненастоящая, я не смогу её увидеть. Я опасливо приоткрыл глаза и сглотнул. В двух шагах от моей кровати парила полупрозрачная женская фигура, постепенно удаляясь от меня. Она просочилась сквозь коробку со старыми спортивными трофеями:

– Может, сегодня твой отец смотрит что-то хорошее? Ох уж этот твой отец… Сплошные криминальные передачи, – она вошла в стену, её голос приглушился, а затем и вовсе стих.

Я вскочил с кровати и подбежал к шкафу с принадлежностями для оберегов. Даже если я и схожу с ума, защита лишней не будет. В два часа ночи я в одних трусах ползал по всей комнате с кистью в руках и тщательно перекрашивал печати. Спустя несколько часов я наконец снова заснул.

Зазвенел и заплясал на тумбочке старенький механический будильник. Ужасно назойливая штука: чтобы заставить его замолчать, пришлось сбросить на пол. Родители не разрешали мне иметь электронные часы. Мама говорила, что слишком велика вероятность впустить призрака по проводам и что телевизор в доме – это уже плохо. Я увидел на тумбочке кисть, тюбик и краски и чуть не рассмеялся. Наверное, мне просто приснился кошмар. А что? Вполне логичное объяснение: ведь это была моя первая ночь в доме после всего случившегося. После смерти мамы.