Воспитанница любви - Тартынская Ольга. Страница 17

Вера снова встрепенулась:

– Он давно уже пал! Вы добрый человек, многое ему прощаете и не хотите видеть, как низко он пал!

Евгений удивленно смотрел на нее.

– Вы несправедливы к Андрею. Для Вольского существуют Божий закон и законы чести. Ни то ни другое он не преступил ни разу, иначе он не был бы моим другом.

– Да он предавал вас неоднократно! – воскликнула Вера невольно и тут же раскаялась.

Голос поэта обрел твердость.

– Вы ошибаетесь. О предательстве не может быть и речи.

Девушка жалко пролепетала:

– Но Вольский и Браницкая…

Евгений не дал ей договорить, взяв за руку и крепко сжав ее.

– Не продолжайте. Не уподобляйтесь салонным сплетникам, в Москве им несть числа. Андрей нуждается в вашем внимании, ему необходимо ваше участие… Я знаю причину вашей болезни, он рассказал мне в раскаянии.

Вера покраснела до слез. Затронутая тема волновала ее, но это было так больно и стыдно! Евгений продолжал:

– Я хорошо знаю Вольского, и мне кажется, что именно вы могли бы помочь ему и удержать от падения. Ему нужна как воздух ваша… доброта.

Вера окончательно растерялась:

– Да, но княгиня…

Евгений вновь не дал ей продолжить:

– Гете говорил, что можно одновременно прижимать к горячему сердцу и алую розу, и белую лилию. В человеческих отношениях все так напутано. Одно я знаю наверное: у вас есть право на Андрея, воспользуйтесь им, пока не поздно.

От излишнего волнения Вера уже плохо понимала, что говорит ей поэт. Она выразила давнее удивление:

– Но как вы можете снисходительно смотреть на… многие поступки Андрея и все ему прощать?

Евгений погрустнел:

– Моя болезнь вынуждает меня смотреть на мир иначе, нежели смотрят здоровые люди. Вся моя мудрость отсюда. Я чувствую кратковременность жизни и умею ценить ее дары. Учусь прощать…

Воспитанница снова глупо спросила:

– Но неужели вы не ревнуете, в конце концов?

Юный поэт посмотрел в сторону княгини и грустно усмехнулся:

– Я болен, но я не ангел… Не судите ее, у Ольги Юрьевны страдающая душа, об этом знают немногие. За это ей все прощается.

Он умолк, и Вера увидела в его глазах глубокую грусть. Уже не сдерживаясь, она протянула руку и нежно погладила Евгения по волосам. Тут над ее ухом раздалось саркастическое:

– Однако они нашли друг друга. Ни дать ни взять пастушеская идиллия! «Воспитанница и поэт» – чем не сюжет для романтической баллады? – Перед ними стоял трезвый и злой Вольский.

Евгений побледнел. Поднявшись с софы, он молча смотрел в глаза Андрею. Вокруг них стали собираться любопытствующие. Княгиня спокойно наблюдала эту сцену со своего места. Вера не выдержала и ринулась в бой:

– Вы ничего не понимаете! Евгений уезжает…

– Доброго пути! – перебил ее Вольский, не отступая от приятеля. – Или у вас траур по этому поводу? Да, поэты счастливы в любви! Все поэтам – и слава, и вздохи, и обожание неопытных девиц. Не сделаться ль и мне поэтом?

Евгений медленно стянул с руки перчатку и, слегка ударив ею Вольского, тихо произнес:

– Я вызываю вас.

В руках Вольского хрустнул бокал, и лиловое стекло посыпалось на роскошный персидский ковер.

Глава 8

Страсти

– Вы должны их остановить! Это безумие! – металась Вера, а княгиня с холодным любопытством разглядывала ее и молчала.

Близился роковой час дуэли. Противники спешили покончить с этим поскорее: у Евгения в десять часов отбывал дилижанс на Санкт-Петербург. Все приготовления велись в доме княгини, отсюда же дуэлянты, едва рассветет, должны были отправиться в Марьину Рощу. В секунданты вызвались молодой офицер и один из архивных юношей, приятелей Вольского. Они привезли пистолеты, обговорили условия дуэли. Никто не спал в доме княгини. Евгений и Вольский писали последние письма родным, секунданты проверяли боеспособность дуэльных пистолетов и взбадривались мадерой. Княгиня удалилась к себе, отослав Веру спать, но юная воспитанница не могла и помыслить о сне. Промучившись некоторое время, она не выдержала и отправилась к Браницкой. Та лежала в постели с французским томиком в руке и показалась Вере кощунственно беспечной. Слушая Веру и наблюдая за ней, княгиня молчала. Как было ее понять? Наконец она изрекла:

– Из чего ты хлопочешь, Веринька? Не из-за тебя ли все это? Остановить их невозможно. Ты сама видела, какое оскорбление нанес Евгений Вольскому, да еще прилюдно! Дуэль неизбежна. Я надеюсь, что они не станут целиться друг в друга. Другое дело, последствия. Евгений может лишиться места у Нессельроде, да и Вольскому не поздоровится, коли прознает начальство. Насилу я уговорила секундантов не трезвонить по Москве о дуэли. Добро еще ночь. Молись, Вера, и только.

Спокойствие княгини показалось девушке чудовищным. Она метнулась было к Евгению, но побоялась усугубить его ссору с приятелем. Оставалось только умолять Вольского отказаться от дуэли, но как? Отказавшись стреляться, он прослывет трусом. Слишком много свидетелей этого столкновения. Что делать?

Вера ломала руки в отчаянии и бесцельно бродила по коридору. Однако следует попытаться предотвратить дуэль, решила она и направилась в кабинет, где непримиримые враги скрипели перьями. Подойдя к дверям кабинета, Вера прислушалась.

Ей было страшно, как и в тот момент, когда оба приятеля, смертельно бледные, готовы были сжечь друг друга взглядами. Девушка почувствовала тогда, что для них не существует ни она, ни княгиня, ни весь внешний мир.

Слегка приоткрыв дверь и перекрестившись, Вера тихо вошла в кабинет. Она с удивлением обнаружила, что непримиримые враги уютно устроились в креслах у камина, рядом со столиком, уставленном бутылками, и мирно беседуют. Вернее, говорил Вольский, покуривая трубку. До Веры донеслось:

– Что-то совсем неладно со мной, Евгений. Вот и ты меня тоже бросаешь. Пропаду я вконец в толстозадой.

– Ты о Москве? Так едем в Петербург!

– А что там? Все то же, брось. И ты знаешь прекрасно, матушка меня никуда от своей юбки не отпустит. Можно было бы плюнуть, да ради чего? Все те же лица, те же толки в гостиных, только больше раболепства из-за близости двора. Нет… Разве что уехать на Кавказ или куда подальше?.. И почему я не пошел в гусары? – Вольский грустно усмехнулся.

– С этой историей надо скорее покончить, – рассудил Евгений. – Там волнуются, пора сообщить секундантам. Твое извинительное письмо по всей форме избавляет тебя от всякого подозрения в трусости. Остальное – на совести свидетелей.

Вера не рискнула слушать далее. Негодуя и дрожа от пережитого страха, она поднялась к себе. Впрочем, чувство облегчения постепенно вытеснило все остальные. Хороши же друзья, разыграли комедию! Добро еще, дружество возобладало. Кто из них первый шагнул к примирению? Теперь уже не важно… Вера свалилась в кровать не раздеваясь: до рассвета оставалось не более двух часов.

И снова ей снился сон, полный соблазна. Волнующая нагота Вольского, чувственные губы, их вкус, головокружительная бездна, открывающаяся в его слегка прищуренных синих глазах. Руки Веры во сне касались мягких вьющихся волос, скользили по плечам Вольского, его твердой груди. Она чувствовала его касания, сводящие с ума. Уста их сближаются, и вдруг Вольский резко отодвигает ее и даже встряхивает зачем-то.

– Барышня! Барышня! Евгений Дмитриевич уезжают, велели кланяться! – трясла девушку Дуня. – Вы же бранить меня будете, коли не разбужу вас. Да проснитесь же, барышня! Вот-вот отбудут, и не свидитесь больше.

Вера подскочила. Мимоходом глянув в зеркало и машинально поправив волосы, она понеслась вниз. Евгений спешил: ему предстояло еще заехать на квартиру за багажом. Он стоял в передней в цилиндре и бурнусе, готовый к выходу. О секундантах уже не было и помина, прощались с поэтом лишь Вольский с княгиней да прислуга. Евгений ласково улыбнулся Вере. Ни слова о дуэли. Приятели крепко обнялись. Княгиня, облаченная в утренний наряд, была бледна и молчалива. Она не выказывала никаких чувств по поводу прощания, только рука ее, поданная юноше, слегка дрожала.