Воспитанница любви - Тартынская Ольга. Страница 28
Бросившись на кровать, Вера мечтала забыться, но о сне и помину не было. Чуткое ухо ловило всякий звук и всякий шорох из гостиной. Вот Андрей снова разливает шампанское, а Луша перебирает струны. Вот она запела что-то чувственное, просящее. Дрожащими руками расстегивая крючки и насилу дотянувшись до шнуровки, Вера наспех разделась, побросав платье куда придется. Она зарылась в подушки, чтобы ничего не слышать. Однако слух ее, обретший сверхъестественную чуткость, даже сквозь подушки доносил ей о происходящем в гостиной. Верно, это уже не уши виноваты, а особая чувствительность в отношении девушки к Вольскому, некая магнетическая связь, установившаяся между ними. Теперь пение прекратилось, за ним последовал громкий спор. Луша выговаривала Андрею свое недовольство, свою тоску и одиночество. Произведя на него впечатление и посему чувствуя некоторое право, Луша пеняла Вольскому его забывчивостью.
– Ты больше не любишь меня! – кричала цыганка, мгновенно обратившись из сирены в фурию. – Ты вовсе забыл меня, не даришь подарков, не ласкаешь, как бывало! И все из-за нее! К чему тебе эта глупая барышня, если все равно не женишься на ней? Разве мало тебе меня? Для чего тогда забрал меня из хора, такие деньги потратил? Но я не раба твоя, я могу уйти. Пока люблю – терплю, но бойся меня, коли разлюблю!
Вера насилу заставила себя лежать, хотя невероятно тянуло к двери посмотреть на его лицо. В ответ на гневную тираду ничего не последовало.
– Ты вовсе не слушаешь меня! – вновь разбушевалась Луша. – О ней думаешь?
Тут она, должно быть, бросилась на колени перед Вольским.
– На что тебе она? Вот я, твоя, рядом. Люби меня, мой родненький! Лаская меня, целуй, драгоценный мой…
Дрожа от волнения, Вера напрягала слух, силясь разобрать смысл шорохов.
– Полно, Луша, – наконец раздался голос Вольского. – Встань. Тебе грех жаловаться – ни одну женщину я не любил так, как тебя. Но рано или поздно всему приходит конец. Теперь не то. И не смей косо смотреть на Веру, прибью!
Хлопнула дверь. Это Луша убежала к себе. Вера перевела дух и высунулась из подушек. Прохладные простыни жгли ее обнаженное тело, и думать было нечего искать теперь ночную сорочку. Откинув одеяло, бедняжка металась по кровати, ища успокоения. В кабинете за стеной раздавались мерные шаги Вольского, в гостиной прибиралась Авдотья. Вот она закрыла печные заслонки, погасила свечи и спустилась в свою каморку, а Вольский все вышагивал по кабинету.
Ночь за окном была морозная и светлая от полной луны, занавески Вера забыла задернуть. Лунный свет колыхался по комнате, заполнял все углы, проникал под распахнутый полог кровати. Вера слушала толчки сердца, пульсацию крови и никак не могла уснуть. Ее охватило томление, которое посещало ее только во сне. Близость Вольского, его присутствие за стеной волновало девушку и будило безумные грезы. Теряясь в них, Вера уже тихонько переступала порог сна, когда услышала странный скрип. Он раздавался не со стороны двери, а от стены, за которой был кабинет Вольского. Вздрогнув, Вера подняла голову и тотчас вскрикнула от страха и натянула на себя одеяло. В стене открылась потайная дверка, оклеенная обоями, и в комнату вошел Андрей. Не было нужды зажигать свет, такой ясной была ночь. Девушка разглядела, что Вольский облачен в персидский архалук, под которым виднелась тонкая белая сорочка с распахнутым воротом.
Вера притаилась под одеялом, силясь удержать трепет тела. С глубоким вздохом Андрей присел на край постели и провел ладонями по лицу. Некоторое время он сидел, упершись лбом в сплетенные пальцы. Затем вдруг Вера ощутила, как поверх одеяла скользит его ладонь. Вот она добралась до лица девушки и принялась нежно ласкать ее лоб, щеки, шею. Следовало немедленно оттолкнуть сие грозное оружие ловеласа, но Вера отчего-то не могла и двинуться. А это несносное трепещущее тело все подалось навстречу легкой ласке. «Я гибну», – мелькнуло в ее голове, но сознание уже подернулось туманом. Вера почувствовала на лице щекотанье волос Андрея и легкие, как касания весеннего ветра, поцелуи. Ее губы сами открылись навстречу его горячим, влажным устам. «О, если бы теперь умереть!» – думалось или чувствовалось ей, однако откуда-то из глубин разума доносился последний вопль, не давая деве вконец раствориться в объятиях мужчины. Далекий голос рассудка требовал немедля прогнать коварного соблазнителя и грозил самыми печальными последствиями.
Тем временем, не встречая предполагаемого сопротивления, Вольский осмелел. Он вовсе потерял голову, когда откинул одеяло. Еще немного, и его уже нельзя остановить. Однако Вера вдруг отрезвела, и ласки тотчас превратились в страстную борьбу. Девушка схватила руки Вольского и с силой сжала их.
– Андрей Аркадьевич, довольно! Одумайтесь, остановитесь! Вы пожалеете об этом, я же никогда не прощу вас.
Вольский замер, уткнувшись лицом в одеяло, затем медленно поднялся, тряхнул головой и хрипло произнес:
– Ты определенно сведешь меня с ума.
Вера лихорадочно нащупывала свой пеньюар, а найдя его, тотчас набросила на себя.
– Зажгите свет, – попросила она.
Вольский послушно исполнил, засветив от лампады свечу. После он задумчиво посмотрел на Веру (казалось, безумие страсти вовсе не касалось его) и тихо спросил:
– Я так не люб тебе, Вера?
Девушка смутилась, не зная, как ответить. Вольский ждал, продолжая смотреть ей в глаза. Терзая ленты пеньюара, Вера наконец заговорила:
– Как не грешно вам, Андрей Аркадьевич! Что скрывать, я люблю вас, и вы это знаете. Но не требуйте от меня большего! Это неблагородно, ведь я в вашей власти. – И она заплакала от неразрешимости сего противоречия.
– Ну полно, не плачь. – Вольский бережно обнял Веру и прижал к себе. – Что мне сделать, чтобы ты не плакала? Ну хочешь, верну тебя домой?
Девушка затрясла головой:
– У меня нет дома! – Немного успокоившись, она продолжила упреки: – Зачем вы привезли меня сюда? Луша меня ненавидит, а я боюсь ее. Она так страшно смотрит!
Вольский поцеловал девушку в затылок и, сходив за сигарой, закурил ее, расположившись на стуле чуть поодаль.
– Не бойся Луши, она добрейшее существо, – пуская клубы дыма, заговорил Андрей. – Прогнать я ее не могу – обязан ей жизнью.
Вера удивленно приподнялась на подушках и села, прислонившись к спинке кровати. Вольский рассказал следующую историю.
Однажды он в пух проигрался в Английском клубе.
– Глупейшим образом купился! – возмущался Андрей. – Знал же, с кем сел играть: известный шулер без совести, лишенный всякого понятия о чести! В пылу азарта я забыл обо всем. И никто не остановил меня, хотя все видели, как этот мошенник передергивал.
Вольский проиграл изрядную сумму.
– К матушке не следовало и соваться. Она давно мне сказала: «Не бросишь карты – погибнешь. Проиграешься по-крупному – ни копейки не дам, хоть стреляйся!»
Просить об отсрочке того негодяя Андрею не пришло и в голову. По правилам клуба имена всех должников и нарушителей выставляли на черную доску и запрещали появляться в клубе. Это был позор, который страшнее смерти. Оставалось одно – стреляться. Раздобыв у знакомого гусарского ротмистра пистолет, Вольский явился в домик к Луше, чтобы осуществить свой роковой замысел. Луша сразу почувствовала нехорошее, видя, в каком возбужденном состоянии ее господин. Она принялась выспрашивать, что случилось. Вольский поначалу и не думал рассказывать ей что-либо, но цыганка умела лаской да хитростью добиваться своего. А когда увидела пистолет, то уже не отстала от Андрея, пока тот все ей не рассказал. Отняв у него пистолет, Луша попросила:
– Подожди до завтра, драгоценный мой. Только до завтра.
Вольский мало что понял, но, измученный переживаниями, упал на кровать и уснул. Утром его разбудила Луша. Она уже съездила куда-то и протягивала Андрею деньги. Именно столько, сколько требовалось, чтобы отдать долг.
– Откуда у тебя эти деньги? – изумился Вольский.
– От тебя же, любовь моя. Ты мне дарил, а я прятала. Ничего на себя не извела, все приберегла. Вот и пригодилось.