Воспитанница любви - Тартынская Ольга. Страница 32
Авдотья молча кивнула и ушла на кухню. Оказалось, уже вечер, гости давно отбыли, а с ними и Андрей Аркадьевич. Он ничего не заподозрил необычного в том, что Вера не явилась к завтраку. «Верно, он не очень желал этого», – подумала горестно девушка. И вовсе трагично заключила: «Нет, он не любит меня!» Луша беспечно хлопотала над больной и, кажется, вполне была счастлива. Она не подозревала, какой ад царит в душе очнувшейся девицы.
– Мы и хватились-то тебя только что! Думали, отдыхаешь после давешнего, никого видеть не хочешь. Да уж больно тихо было. Я и просунулась глянуть, не больна ли. И вот…
– Увези меня, Луша, увези отсюда, нет больше моих сил! – зарыдала вдруг Вера, чем окончательно напугала цыганку.
– Да полно, Вера, блажить. Услышит Авдотья, расскажет все барину.
Но девушка сотрясалась в рыданиях и продолжала молить Лушу, хватая ее за руки, покуда та не обещала твердо, что на Масленицу они сбегут вместе с Яшкой в Коноплев.
– Ты в лихорадке, Вера. Вот, выпей отвару, может, полегчает. – И Луша поспешно удалилась к себе.
«Я никому, никому не нужна! Андрей, что ты делаешь со мной… Да и Луша эта – змея в цветах!» – так думала бедняжка, в одиночестве мечась по кровати. Ее жалобные стенания прервал сильный шум, раздавшийся вдруг в сенях. Забыв о горячке, Вера испуганно вскочила, накинула на плечи теплый платок и высунулась наружу. Ее взору предстала странная картина. Взбешенный Вольский, распахнув дверь ногой, волок за шиворот какого-то жалкого человечка в потертой шинели и рваном картузе. Тот безуспешно старался уклониться от тумаков, которыми щедро угощал его Вольский. На шум прибежали Луша с Авдотьей, до того занимавшиеся хозяйством в подвальчике.
– Что это за чучело? – со смехом спросила Луша.
– Шпион, – коротко бросил Андрей, швыряя человечка на стул. Тот весь съежился и вжал голову в плечи, ожидая новых побоев.
– Почему вы думаете, что он шпион? – тихо спросила Вера.
Вольский определенно избегал смотреть ей в глаза. Даже на ее вопрос отвечал, глядя на свою жертву.
– Топтался у дома, в окна заглядывал, шельма. Уши оборву, отвечай, кому шпионишь? – Тон его не предвещал ничего хорошего.
Человечек суетливо закрестился:
– Вот как Бог свят, никому! Христарадничать пришел, ибо помираю с голоду от живых детей… Помогите бывшему либавскому пехотинцу, герою Бородина и Малоярославца.
– Это Алексеев тебя послал? Признавайся, каналья, не то прикажу высечь!
– За что, за что? – захныкал человечек. – Ни в чем, вот вам крест…
– Отпустите же его! – возмутилась Вера. – Или не видите, он не лжет. Дайте милостыню, и пусть себе идет.
Авдотья и Луша были определенно разочарованы подобным исходом событий: Вольский неожиданно подчинился. Он так и не взглянул на Веру, но жертву свою нехотя отпустил, швырнув ему гривенник. Либавец ловко подобрал монету, низко поклонился и спешно ретировался, дабы не искушать судьбу. Цыганка фыркнула и удалилась к себе, предоставив Авдотье поднимать с полу шубу барина.
Они остались одни. Только теперь Вольский посмотрел на Веру, когда не взглянуть ей в лицо было уже нелепо.
– Что это, Вера, ты больна? – тотчас встревожился он, заметив лихорадочный румянец на щеках девушки, зябко кутавшейся в платок.
«Нетто разглядел!» – желчно подумала Вера и томно ответила:
– Я в лихорадке.
– Тебе непременно надо лечь! – воскликнул Андрей и, тотчас приблизившись к ней, подхватил больную на руки.
Прежде чем за ними закрылась дверь, Вера успела разглядеть сквозь дверную щель Лушиной комнаты два огненно-черных глаза. И хотя она тут же выставила разнежившегося Вольского за дверь, ей все-таки доставила удовольствие мысль о тех чувствах, что пережила теперь Луша.
Глава 3
Побег
Масленица была не за горами, а Луша все чаще задумывалась и почти перестала исчезать из дома. Вера поторапливала, а цыганка поводила плечами или молчала.
После болезни Веры Вольский все реже появлялся в их домике. Девушка поправилась, но они так и не объяснились. Мучительная неопределенность подстегивала пленницу к решительным действиям. А вот Луша, как назло, кажется, обнадежилась возвратом прежней любви и вновь отвадила Яшку от себя. Это вовсе не входило в расчеты бедной воспитанницы. Она лихорадочно искала выхода, пока не произошло следующее.
Однажды Авдотья отлучилась на целый день навестить больную сестру. Девушки остались одни, если не считать камердинера Вольского, Никиту, который по записке хозяина забрал какие-то вещи из его кабинета и удалился. Вера скучала над книжкой Бальзака, постоянно отвлекаясь на собственные печальные раздумья. Как швыряет ее судьба и где взять смирение принять все как должное? Она вспомнила о родном Слепневе, о семействе Свечиных, воспитавших ее. «А хотелось бы мне сейчас вернуться назад и жить, как прежде, тихой, умеренной жизнью?» – задавала себе вопрос Вера. И тут же на него отвечала: «Нет, я не смогла бы уже вернуться к прежнему».
Салон княгини и сама княгиня, балы, изысканное общество, роскошь, окружавшая воспитанницу, дружба с покойным Евгением, наконец, Вольский и любовь к нему – все это навсегда отравило девушку сладким ядом. Сильные впечатления, острое чувство жизни заставляли искать все новых ощущений. Обыденность, в которую неожиданно погрузилась Вера, когда попала сюда, повергла ее в скуку и бесконечное ожидание. «Неужели так и состарюсь в пленницах или наложницах у Вольского?» – безнадежно думала она.
Непонятный шум привлек ее внимание. Вера выглянула в окно, но ничего, кроме привычной картины, не увидела.
– Зачем ты пришел? – донеслось до нее откуда-то из сеней. Луша спрашивала резко и недружелюбно.
Незнакомый мужской голос отвечал:
– За ответом пришел. Не томи, любушка, назначь срок!
– Поди вон, я передумала.
Раздался грохот, будто в сенях обрушился потолок, невнятная ругань. После все стихло. Вера испугалась, не убили ль кого там, и собралась выглянуть в сени. Однако дверь сама распахнулась, и на пороге показалась живописная пара: исключительной красоты молодой смуглый цыган с золотой серьгой в ухе держал на руках разъяренную Лушу.
– Я ненавижу тебя! – шипела дикарка, стараясь вырваться из цепких объятий. – Отпусти, не то глаза выцарапаю!
Яшка наконец заметил бледное изваяние у голландки, с изумлением взирающее на них. Он опустил Лушу на пол и, ловко уворачиваясь от ее кулачков, поклонился Вере. Девушка растерянно кивнула ему в ответ. «Как он красив!» – бескорыстно восхитилась она. Смуглый Яшка сверкнул в улыбке ослепительно белоснежными зубами.
– Подмогните, барышня! – обратился цыган к Вере, когда Луша, будто устав, отпихнула его в сторону и отошла к окну.
– Чем же? – удивилась Вера.
Яшка заговорщически подмигнул и скосил глаза на Лушу.
– Уломайте ее ехать со мной. Давно уговорились, я уж и припас все в дорогу.
Вера подошла к цыганке и вопрошающе взглянула ей в глаза. Луша дернула плечом и вновь отвернулась к окну.
– Душенька, ангел, – кротким и нежным голосом попросила ее подруга, – давай уедем! Не будет нам добра здесь, увянем в неволе. Уж тебе ли не понять это!
Цыганка наконец оторвалась от созерцания пустынного переулка и сердито посмотрела в сторону Яшки.
– У, окаянный! – проговорила она уже без прежней злобы.
Смуглый молодец заулыбался, тряхнув кудрями.
– Едем, красавица, любушка! Эх, какая жизнь будет!
– Ладно, – помолчав, ответствовала Луша. – Только вот барышню возьмем с собой, это мое условие.
– На все согласен, голубушка, лишь бы с тобой!
Цыганка решительно взглянула на Веру:
– Поди к себе пока, мы уж сами все обсудим.
«Неужто сладят?» – с надеждой думала Вера, обозревая свою комнату задумчивым взором. Близкая возможность побега волновала ее и немного пугала, как любое решительное начинание. Девушка глубоко вздохнула. Все, с ложным положением ее в этом доме покончено навсегда. Жалеть не о чем, все потеряно. Впереди неизвестность, пьянящая, манящая и немного страшная. Как бы ни было, все лучше, чем сейчас.