Воспитанница любви - Тартынская Ольга. Страница 42

– Полно, полно, Вера, – бормотал он, целомудренными поцелуями осушая ее слезы. – Все пройдет. Ты сама мне всегда говорила, что отчаяние – страшный грех. Не плачь, Бог нас не оставит.

Глава 6

Театр

Антип Игнатьевич весьма вдохновился, узнав о намерении Веры поступить в труппу. Но в отношении гардероба был строг: лишних средств у театра нет, все идет на спешный ремонт и обновление зала. Натали свои наряды определенно не уступит, да и не подойдут они хрупкой, грациозной Вере.

– Нельзя ли у купцов разжиться? – спрашивал антрепренер у Сашки. – Разве у вашей сестрицы нет богатого покровителя? Как же она живет? На что? Непременно нужен покровитель, у всех моих молодых артисток есть.

Сашка вскипел, но сдержался, только ради нее, Веры, как он после рассказывал ей. Девушка, обнадеженная открывшейся перспективой, мучительно искала выход. Праздник Воскресения Христова она встретила в безрадостных заботах. Уговорила Сашку сходить с ней на службу, но тот долго не простоял, да и настроения был вовсе не благолепного. Поскорее убежал куда-то разговляться, оставив сестрицу в номере спать.

Наутро «ради праздничка» Веру навестил хозяин. Оставались считанные дни до внесения следующей платы вперед. Бедная девушка с сожалением поглядывала на альбом, готовясь отправить его в ломбард. Вот тут-то и явился хозяин. Всякая встреча с ним болезненно будоражила Веру и мучила, она приготовилась к худшему. Однако вопреки ожиданиям хозяин расплылся в фальшивой улыбке. Он нес с собой кульки, картонки, свертки, перевязанные лентами. Выложив все на стол, он поклонился и многозначительно произнес:

– Весьма рад-с. Наиприятнейший выбор. Всегда рад служить-с. – С этим он удалился.

Вера с недоумением разглядывала приношения и ничего не понимала. Может быть, Сашка разбогател вдруг, или это новые проделки Бурковского? Пока она гадала, кто мог прислать подарки, руки невольно развертывали кульки, открывали картонки. Обнаружились богатая снедь и изящные вещицы: чудесная шляпка, дорогие перчатки, духи и даже… (Вера покраснела) тончайшего шелка, все в кружевах, белье. Вера, как преступница, оглянулась на дверь и принялась быстро складывать все по местам, придавая подаркам нетронутый вид. Кто бы это ни был, он поступает бестактно и нагло! Попрекает ли бедностью, готовит ли в содержанки? А что, если… У девушки даже дыхание перехватило: что, если Вольский нашел ее? Нет, он не стал бы действовать так грубо и безвкусно. Пока она гадала, в дверь тихо постучали. Верно, это разгадка.

– Войдите, – сказала Вера, готовая к решительной отповеди беспардонному дарителю.

На пороге возникла рослая, плечистая фигура купца Прошкина. Вот уж кого она не ожидала! Не скрывая изумления, девушка пригласила Егора Власьевича пройти и присесть на стул. С Прошкиным ей было отчего-то просто, она чувствовала свою власть над купцом и вовсе не боялась его.

– Егор Власьевич, что это? – начала Вера издалека, указывая на стол.

Богатырь Прошкин покраснел сквозь румянец и опустил очи долу.

– Я жду ответа, – настаивала девушка.

– Так подарки же. Со светлым праздничком, не побрезгуйте, – виновато потупившись, пробормотал купец.

– Егор Власьевич, я не могу принять это от вас. Это неучтиво с вашей стороны.

– Так от души-с! Почто же? Как узнал, что вы здесь, так обрадовался. И праздник же.

Девушка немного сжалилась над верным поклонником.

– А как же вы узнали? – полюбопытствовала она.

– Так давеча, – оживился купец, – приехал по делам, в трактире обедал, ко мне подсел черный такой, вертлявый господинчик. Сережки предложил купить. Я как глянул, так все и понял. Допросил господина, что и как. Вот и нашел-с. Только они кругом вас облапошили. Серьгам-то восемьсот рубликов верная цена, а вам сколько дали?

Коснувшись знакомого вопроса, купец осмелел и расправил плечи, прямо взглянул на Веру.

– Триста, – прошептала потрясенная Вера.

Прошкин пошарил за пазухой, вынул сверток, перевязанный тесьмой.

– Вот остальные ваши денежки-с. Пятьсот рубликов.

У Веры закружилась голова: наряды, костюмы, театр! Однако мысль о «богатом покровителе» тотчас охладила ее. Она решительно отодвинула сверток.

– Я не могу это взять. – В ее голосе явственно слышалось сожаление.

– Отчего же, Вера Федоровна? Мы же земляки, я вас вот такую помню! – показал он рукой на аршин от пола. – Да ваши же деньги – то, вас обманули, а я возвернул. Куда как просто, а где просто, там ангелов до ста. Не упрямьтесь, сударушка, возьмите.

Решимость Веры поколебалась. И впрямь, эти серьги были подарены ей. Можно рассудить, что она продала сережки за их настоящую цену. Зато теперь возможно поступить в театр.

– Вы ставите меня в двусмысленное положение, – почти уже сдаваясь, оборонялась напоследок Вера. – И деньгами, и подарками…

– Не чаял вас обидеть этим дву… положением, душа Вера Федоровна. Эх, как бы смел мечтать, то пал перед вами на колени и молил о снисхождении.

«Уж не замуж ли зовет?» – обольстилась Вера. Красивый, богатый, молодой. Можно ли еще о чем-то мечтать, думала она, разглядывая купца в упор, чем вовсе смутила его.

– Разъясните, Егор Власьевич.

– Хоть под венец, хоть без венца, коли побрезгуете купеческой закваской. Вам нынче тяжко приходится, я хочу помочь. Знаете ведь, богаты мы.

Выходит, с венцом или без венца… Купчиха или содержанка. Вера мысленно примерила на себя обе эти роли. Тоска и безысходность в том и другом случае. Да, Прошкин красив, статен, силен, но быть его женой, делить с ним ложе… Пожалуй, даже Сашка видится привлекательнее на этом месте. Вера тяжело вздохнула. Воистину: много женихов, да суженого нет. Вот за Вольского бы – в огонь и в воду. Отчего так глупа была и не осталась с милым? Исход метаний очевиден: не один, так другой рано или поздно добьется взаимности, когда-нибудь она разделит ложе с нелюбимым, нежеланным. Так отчего же не сделала этого ранее с ним, единственным?

– Нет, Егор Власьевич, – с небольшим усилием, но твердо заговорила Вера. – Плохая из меня купчиха. Вам надобно ровню искать, а я только обузой буду – ни радости, ни пользы. Я другая, Егор Власьевич. Не для меня ваша жизнь. А без венца… Я в актрисы иду, куда уж ниже падать. Не мучьте меня, Егор Власьевич, не позорьте. Я вам как родному…

Прошкин подозрительно легко, как показалось Вере, принял отказ. Он поднялся, помял шапку в руках и проговорил напоследок:

– Помилуйте, Вера Федоровна, не казните. Знаю, что дурак: со свиным рылом в калашный ряд. В актрисы – это хорошо. Не бойтесь, вас не обидят. Я пригляжу, пока тут буду. Сошлетесь на меня, если что, – враз оставят в покое. Меня здесь хорошо знают, – показал он огромный, как булыжник, кулак. – А захотите меня увидеть, только кликните.

Он неловко поклонился и скоро вышел, оставив и деньги и подарки.

Так неожиданно все решилось. Вера поступила в труппу с жалованьем в две тысячи рублей и спешно взялась разучивать роль. Из трактира съезжать не стала: обжилась, привыкла, комнатка сделалась все равно что своя. Хозяин чудесным образом подобрел к Вере, более не напоминал об оплате, посылал справляться, не желает ли «мамзель» свежего судака или ушицы стерляжьей. Так невольно Вера попала в разряд почитаемых клиентов. Портнихи и модистки ходили к ней на дом, скоро обшивали, готовили гардероб для театра.

Антрепренер был счастлив: Вера не только взялась за роль Офелии, решительно потеснив озлобленную Натали, но и ссудила недостающими деньгами на ремонт театра. Девушку было не узнать, даже Сашка дивился. Глаза ее горели вдохновением, она летала по сцене, легкая, воздушная, помогала Сашке с его ролью, давала советы Антипу Игнатьевичу, который назло всем врагам репетировал-таки Гамлета. Пересмотрев старые, обшарпанные декорации, девушка разбранила их и заказала новые. Костюм Офелии изготовляли по ее указаниям, да Вера и сама что-то подшивала, вязала, прилаживала.

Премьеру перенесли еще на две недели: из-за ремонта не поспевали. Вера легко, без всякого усилия, разучила роль. Да она и знала ее почти наизусть. Во время репетиций она отрывалась совершенно от всего материального и уходила в мир сцены, как в свое воображение.