Воспитанница любви - Тартынская Ольга. Страница 74

– Но вы давеча говорили вовсе обратное, – пробормотала растерявшаяся вконец Вера.

– Чтобы успокоить тебя и примирить с мадемуазель Полетт, – мягко ответил князь и продолжил: – Во-вторых, я открою тебе сердце и произнесу то, в чем не смел признаться даже себе. Я до сих пор люблю жену и подозреваю, что она тоже по-прежнему любит меня.

– Это так, – кивнув, машинально подтвердила Вера и тотчас смутилась, увидев, как преобразилось лицо князя.

– Княгиня говорила обо мне? – неверным голосом произнес князь, покраснев, как мальчик.

Вера лукаво улыбнулась:

– И не однажды. А теперь готовится к постригу. Вы дадите на это согласие?

Князь молодо сверкнул яркими зелеными глазами:

– Ничуть. И я уже отправил жене письмо с просьбой о возвращении.

– Тогда как мы поступим с мадемуазель Полетт? – коварно напомнила Вера.

Князь прищурился и заговорщически прошептал:

– Пусть до поры останется все как есть.

И Вера вновь подумала: «Как же он все-таки похож на меня!» Она покачала головой, но возражать не стала, а внезапно поднялась на цыпочки и, чмокнув отца в чисто выбритую щеку, выпорхнула из кабинета.

В этот вечер, когда понадобилось переодеться к ужину, Вера не сразу отыскала горничную. Позвонив без толку в колокольчик, сердито бранясь, юная княжна отправилась на поиски Дуни. Лакей сообщил, что девушка на крыльце.

– Велите позвать?

– Не надобно, я сама.

Вера легко спустилась с широкой мраморной лестницы к двери. На крыльце никого не было, тогда разгневанная княжна решительно двинулась к маленькой двери под лестницей, которая вела во внутренний двор. Она не ошиблась. Прячась за огромный воз с сеном, Дуняша любовалась красавцем кучером, который посреди двора чистил лошадь, напевая озорную песню. Влюбленная девушка так увлеклась занятием, что не заметила, как к ней подошла княжна.

– Уж дырку во лбу проела! – заметила негромко Вера.

Дуняша вздрогнула и обернулась.

– Ой, простите, барышня! Я и не слышу вас.

– Где тебе слышать! – усмехнулась княжна, тоже невольно любуясь Степаном.

– Ох, истерзал мою душу, ирод! – всхлипнула Дуняша и зашептала скоро: – Сон в глаза нейдет, кусок в горло не лезет, измаялась до смерти, а ему и дела нет. Поет себе…

– Ну полно, Дуня, пусть поет. Это он перед тобой красуется, видит Бог.

– Да ну? – с надеждой вопросила горничная.

Степан продолжал занятие, искоса поглядывая в их сторону и усмехаясь в усы. Вера увлекла Дуняшу за собой, назидательно изрекая:

– Не по хорошу мил, а по милу хорош! Может, твой Степан негодяй редкий?

– Да что вы, барышня! – Дуня даже остановилась. – Вы же его видели!

Изволь убедить влюбленного! Вера только руками развела.

– Ой, скорей бы уж поехать в деревню! – жаловалась Дуня.

Укладываясь на ночь в уютную мягкую постель, Вера грустно подумала: «Да, скорее бы поехать!» Любовь Дуняши всколыхнула ее запрятанное чувство и расшевелила притихшую боль. Вольский отдалился, обратился в идеал, в недосягаемую мечту, и уже не верилось, что он есть где-то, живой, красивый, настоящий… При мысли, что она скоро увидит любимого, у Веры на глаза навернулись слезы и затрепетало сердце. «Да, скорее в деревню!»

Глава 7

Путешествие

Не надобно думать, что Вера забыла о Марье Степановне и братце. Уже на другой день после избавления она попросила князя помочь благодетельнице в ее бедственном положении, напомнила о Сашке. Браницкий обещал сделать все как можно скорее. Он незамедлительно отправил в Слепнев фельдъегеря с письмом и деньгами. И накануне петергофского праздника Вера получила ответ. Маменька писала, как она безмерно удивлена и рада за свою девочку, и желала ей счастливого замужества и здоровых деток. О себе Марья Степановна просила не тревожиться: она, слава Богу, поднялась на ноги и чувствует себя много лучше. Просила не оставить княжеской милостью ее заблудшего сына, который, если верить Прошкину, играет на театре и сильно пьет, позоря отеческую фамилию. Ему надобно учиться, получить место в Москве и Петербурге. Еще почтенная женщина благодарила его светлость за фельдъегеря, который привез такие радостные вести. Они были весьма кстати, да и, чего греха таить, деньги тоже: бедная вдова изрядно подзадолжала купцу Прошкину.

Прочитав письмо и прослезившись, Вера сочла своим долгом передать князю признательность Марьи Степановны. Она едва успела после завтрака захватить отца перед его выездом во дворец. Князь спешил, но внимательно выслушал дочь и улыбнулся.

– Вот если бы еще Сашку выручить из Коноплева… – размечталась девушка.

Князь поцеловал ее в лоб:

– Дойдет очередь и до Сашки, дитя мое. Закончатся празднества, и я в твоем распоряжении. Однако, помнится, ты собиралась в имение Вольской, к жениху.

– И поеду! – смутилась Вера. – Как только вы мне позволите.

Однако выехать в деревню сразу после праздника не получилось. Возникли всякие надобности, нешуточные сборы, затруднения в суде. И все это отсрочило выезд еще на две недели. Начался август, могли зарядить дожди, надобно было спешить, и Вера вконец извелась в последние дни перед путешествием. Варвара Петровна в Москве тоже проявляла нетерпение и слала грозные депеши, силясь ускорить отъезд. Должно быть, она не находила места от затянувшейся разлуки с сыном.

Однажды вечером, перебрав платья и отложив необходимое в дорогу, Вера спустилась в гостиную, где за работой сидела мадемуазель Полетт. Хорошенькая француженка была против обычая задумчива и тиха. Вера спросила, не случилось ли чего с батюшкой. Мадемуазель ответила по-французски (она плохо говорила по-русски):

– Нет-нет, сударыня.

– Отчего же вы грустны?

Француженка вздохнула:

– Я думаю о том времени, когда вернется княгиня. Ведь мне придется покинуть ваш дом.

«Разумеется», – хотелось ответить Вере, но она сдержалась: в облике маленькой женщины было нечто трогательное и беззащитное.

– Все в руках Божьих, – мудро заметила юная княжна, не очень надеясь, что это утешит мадемуазель Полетт.

Чтобы отвлечь ее от тягостных раздумий, Вера предложила:

– Мадемуазель, расскажите о себе. Как вы оказались в России?

Француженка оживилась:

– О, это была романтическая история! Не со мной: моя жизнь весьма обыкновенна. С матушкой и батюшкой.

И она поведала действительно занимательную историю. Оказалось, мадемуазель вовсе никакая не француженка, вернее, лишь наполовину. Ее родителей судьба свела в 1812 году при самых трагических обстоятельствах. Отцом молодой женщины был французский офицер, попавший в плен после бегства наполеоновских войск. Огромная колонна пленных французов в сопровождении казаков следовала в глубь России. Стояли сильные морозы. Пленные, одетые в лохмотья, страдали от укусов насекомых, мерзли и голодали. Болезни косили одного за другим. Из-за заразы крестьяне боялись брать пленных на постой. Помещицы и богатые крестьянки жертвовали беднягам одежду, лекарства, белье и пищу. Многие женщины являлись в лагерь пленных по пути их следования и помогали выхаживать больных, не боясь заразиться. На каждом переходе на земле после ночного отдыха у костров оставались примерзшие мертвые тела. Некоторые умирали в сидячем положении, даже стоя. Во избежание заражения трупы и все личные вещи умерших сжигались в кострах. Бывало, что старым воякам, сопровождавшим колонну, приходилось отбивать пленных от местных жителей, испугавшихся эпидемии.

Отец мадемуазель, Франсуа Полетт, заболел на одном из переходов и к привалу пришел едва живым. Ночью он потерял сознание, и его сочли умершим. Вместе с мертвыми телами Франсуа бросили у костра для сожжения. Солдаты отлучились, чтобы собрать оставшиеся трупы, а к Полетту вернулось сознание. Он все слышал и чувствовал, но не мог вымолвить слово или пошевелить рукой. Бедный офицер уже мысленно прощался с жизнью, ибо слышал голоса возвратившихся с грузом солдат. И вдруг – словно райское видение – над ним склонилось прекрасное женское лицо. Не имея сил подать признаки жизни, Полетт смотрел в это ангельское лицо, и слезы текли по его щекам. Молодая женщина, пораженная увиденным, вскричала: