Хмельницкий. - Ле Иван. Страница 83

Отряд медленно продвигался вдоль лесной опушки, ожидая донесений разведки. Приближался вечер, с каждой минутой возрастала опасность внезапного нападения притаившихся в лесу крымчаков. Наконец пришлось остановить отряд, когда подошли к тому месту, где была намечена встреча с разведкой Горленко.

Неизвестность угнетающе действовала на Богдана, и он не находил себе места. Несколько раз он порывался поскакать туда, вдаль, где дымились догоравшие селения. Кривонос, все время следил за Богданом и каждый раз окликал его:

— Куда ты? А ну-ка, воротись, воротись…

Богдан подчинялся старшему другу, хотя в душе негодовал на него. Юноше казалось, что нужно использовать каждую минуту, чтобы поскорее приблизиться к пожарищам, где, быть может, ожидают помощи пострадавшие хуторяне.

Неожиданный конский топот, донесшийся из лесу, заставил всех насторожиться. Разведчик Юркевич, размахивая руками, точно крыльями, скакал к Кривоносу. Казаки тоже приблизились к своему атаману. Подъехал к нему и Богдан.

— С чем приехал, пан Юзя? — вырвался навстречу всаднику встревоженный Кривонос.

— Мы нашли зарубленного саблями жолнера, — запыхавшись, докладывал разведчик.

— Жолнера? Откуда же тут взялся польский жолнер? — недоуменно воскликнул Кривонос. И тут же перешел к делу: — Погоди, пан Юзеф. Это далеко отсюда?

— Разве заметишь, пан Максим, при такой спешке? Вон туда ведет эта тропинка, по которой и прискакал я… Пан Мусий остался там…

— И Ганджа?

— Пан Иван напал на конский след, должно быть, след неверных. Он отправился дальше и теперь находится возле пана Мусия.

Тем временем Кривонос вспомнил пожилого жолнера, который, выполняя наказ полковника Хмелевского, охотно согласился поехать на хутор Джулая предупредить о грозящей беде…

— Поехали к Мусию, показывай дорогу, пан Юзеф! Там сложил свою голову жолнер пана региментара Хмелевского, спасая семью Джулая.

Богдан поскакал следом за Юркевичем, опережая, даже Кривоноса.

В лесу уже сгустилась темнота. Казаки поспешно разжигали костер возле убитого жолнера. Кривонос полой жупана осторожно смахнул песок с лица убитого, а кто-то из казаков горящей веткой осветил покойника. Максим, посмотрев на него, безнадежно махнул рукой и отошел в сторону.

— Он… Бедняга! Добровольно вызвался поехать на хутор Джулая. Герой поляк!.. Снять оружие с убитого, отослать его с гонцом в регимент! Пан Богдан на польском языке напишет письмо семье героя и от имени казаков выразит соболезнование…

Ни у кого не было сомнения в том, что жолнер, защищая хутор Джулая, погиб от кровавой руки Селима…

Жолнер лежал скорчившись, поджав под себя руку с карабелей. Нельзя было понять, в какое место он получил смертельный удар саблей иди пикой. Но опытный в боях Мусий Горленко, который еще засветло успел присмотреться к убитому и изучить окружающую обстановку, сказал, что жолнер свалился с коня уже мертвым.

— Нога его зацепилась в стремени, — объяснил Мусий, — и конь потащил убитого по земле. Вот здесь есть следы, хорошо видно, где его коня повернули обратно. Бой начался еще вон там, у раскидистого дуба, где жолнер, по-видимому, не одного басурмана сразил своей карабелей, как это умеют делать польские кавалеристы! Вон лежит труп басурмана, а дальше валяется отрубленная рука другого; в яме же, возле дуба, остался труп татарского коня, наверно зарубленного жолнером во время этой страшной битвы… Куски крестьянской одежды лежат на земле, затоптанные конскими копытами. Там и погиб славный воин, вступивший в единоборство с десятком басурманов.

— Да, очевидно, там… — задумчиво повторил Максим. — Жолнер, надо думать, погиб, защищая беглецов хуторян. А эти несчастные…

Он не успел закончить свою мысль, как Богдан соскочил с седла. В свете костра он с ужасом узнал в одном из кусков оторванную полу Мелашкиной корсетки. В отчаянии и гневе он закричал:

— Панове казаки, Пушкариха в руках басурман!.. Эй, эй, скорее к Суде, к Суде!

И в тот же момент юноша с разбегу вскочил в седло так, что конь даже присел на задние ноги. Направляя коня по едва заметным на песчаной почве следам, Богдан проскочил между деревьев и скрылся в густом сумраке притихшего леса.

Кривонос больше не раздумывал. Он оставил Мусия Горленко хоронить погибшего жолнера, а сам помчался за Хмельницким.

Ночной мрак сгущался, и это еще более ухудшало и без того тяжелое настроение народных защитников.

11

Ночью отряд Кривоноса осторожно продвигался к Суле. Выбравшись из леса и перелесков, казаки с юга обошли село Веремеевку и уже в долине реки наскочили на лагерь вооруженных крестьян. Кривонос решил заночевать с ними и подробнее разузнать о нападении басурман. Рассказы жителей рисовали ясную, отчетливую картину. На рассвете небольшой отряд татар и турок напал на прибрежные хутора. Дозорные заметили их уже на этом берегу и подняли тревогу. Первый бой с захватчиками произошел, когда хуторские хаты уже пылали. Захватчики умышленно напали сначала на хутора, чтобы обмануть вооруженную охрану, расположившуюся на берегу Суды. Казаки и крестьяне действительно бросились перехватывать захватчиков на хуторах, а в тот же миг из прибрежных камышей выскочили татары и турки с арканами в руках и напали на безоружных жителей села.

— Отбили их? — взволнованно спросил Кривонос.

— Но не без урона, конечно. Четверо наших погибли в бою, несколько казаков было ранено.

— Много людей схватили басурмане в селе?

— Господь его знает, разве в такой суматохе подсчитаешь? Иные убежали в лес, и теперь неизвестно, схватили их басурмане или кому-нибудь удалось укрыться, — объяснил один из мужиков.

Но другой перебил его:

— Чего там, на опушке леса схватили проклятые много женщин и детей. А было их там больше четырех десятков. Запорожца Демьяна, Надежду, Парасю, молодицу Феди с мальчиком, батюшки Саливона наймичку Докию…

— А из жителей прибрежных хуторов? — нетерпеливо спросил Богдан, который с душевным трепетом прислушивался к каждому имени.

— Да кто знает, казаче, были и хуторские, — снова отозвался первый мужик. — Вон Лыгорь был возле хутора, сам все видел, это правда, панове казаки…

— Что именно видели вы, пан Лыгорь, на хуторах во время боя? — Максим искал глазами этого затерявшегося среди людей очевидца.

При скупом освещении костра даже лица близ сидящих крестьян трудно было различить.

— Расскажи, Лыгорь, казакам, чего молчишь? — подбадривали его из толпы.

Позади Максима поднялся, выпрямившись во весь свой богатырский рост, крепкий мужчина, с ружьем в руках, с саблей на красном поясе. Свет от костра осветил его немолодое лицо, выделявшееся среди ночной тьмы, словно нарисованное на черном бархате. Длинные, толстые усы ниспадали на выдающуюся вперед челюсть, на угловатый подбородок. Гордое и вместе с тем печальное выражение лица, скорбно опущенные веки вызывали сочувствие и расположение к этому человеку.

— Ну что же, расскажу еще раз, — раздался его зычный голос, с легкой хрипотцой. — Вместе с другими женщинами, из тех, что жили неподалеку от леса, басурмане схватили и мою дочь Олену… На семнадцатом годку бедную постигла такая горькая доля… Это случилось тогда, когда мы бросились на хутора, как только загорелись хаты. Выписчик Джулай, сын выкреста из крымчаков, первым подвергся нападению. А мы с ним вместе казаковали, он меня раненого вынес с поля боя, кумом я ему был, крестил Филонка… Бросились мы это к хутору, а навстречу нам галопом скачут с десяток басурман. Они, понятно, на конях, а мы пешие. Да увидели, что нас с полсотни, хотя и пеших, но вооруженных, побоялись вступать с нами в бой, повернули назад, пришпорив коней. А там крик, вопли женщин. Вижу — один привязанный арканом к седлу бежит рядом с конем. Наверно, услышал, что мы закричали, подскочил, хотел схватить врага, но поймал только поводья и рванул на себя занузданного коня… Ну, а сверху со свистом обрушилась сабля, турок рассек ему голову… Человек зашатался, повис на аркане. Басурман отвязал аркан и бросил, человек упал. Это был слепой кобзарь с хутора Джулая…